Колдунья - Александр Бушков

Троица гусар и артиллерист остались. Топорков не без разочарования согласился, что служба – дело святое. И заверил, что не далее как завтра с превеликой охотой продолжит приобщение корнета к светской жизни, а также идеалам истинного гусара. Ольга душевно его поблагодарила, попрощалась с мадам Изабо (взиравшей на нее все так же странно) – и с превеликим облегчением выскользнула на улицу.

Какое-то время они молчали, сидя в коляске бок о бок. Потом Алексей Сергеевич с видом несколько конфузливым сказал, не глядя на Ольгу:

– Вообще-то, в подобном времяпрепровождении нет ничего особенно хорошего. Но таков уж Петербург, Олег Петрович: даешь себе решительный зарок порвать с предосудительными развлечениями, а потом налетает кто-нибудь вроде громокипящего Топоркова и увлекает все же за собой…

Ольга, искоса на него поглядывая, спросила:

– Простите, бога ради, если я скажу что-то бестактное… но неужели у вас нет возлюбленной? Вы молоды, обаятельны, определенно не бедны… У вас, блестящего петербургского кавалера, и нет возлюбленной?

– Это так просто не объяснить… – грустно сказал собеседник.

Притворяясь изрядно пьяной, Ольга залихватски ткнула соседа локтем в бок:

– Еще раз простите пьяную гусарскую фамильярность, но я человек простой, люблю с приятными людьми попросту… Вот знаете вы, например, что моей кузине вы чертовски пришлись по сердцу? Ей-же ей, Алексей Сергеич! Я, конечно, человек неопытный в таких делах, но голову даю на отсечение, что Оленьку вы весьма интригуете…

– Шутить изволите? – спросил поэт тоном человека, который жаждет, чтобы его немедленно переубедили.

– Сударь мой, вы говорите с дворянином и гусарским офицером! – фыркнула Ольга. – К чему мне врать? Я обожаю кузину, мы выросли вместе, и мне, право, хочется, чтобы она была счастлива, чтобы человек, который ей по сердцу, ее не сторонился… Известно ли вам, милостивый государь, как она переживала потом оттого, что не смогла танцевать с вами мазурку? Известно ли вам, что она о вас усердно расспрашивала общих знакомых? Точно вам говорю, вы ей по сердцу…

– Но позвольте, – осторожно произнес Алексей Сергеевич. – Насколько я понял со слов Топоркова, ваша кузина и вы… вас с нею связывает…

– Нас с ней связывают исключительно родственные отношения – и дружба, конечно, – сказала Ольга. – И не более того. Василий Денисыч милейший человек, но он сплошь и рядом строит теории на неправильно истолкованных обмолвках… Скажу вам по секрету: у меня есть возлюбленная, но это никоим образом не Ольга. Ольга, полное впечатление, в вас влюблена… – И с удовольствием отметила, что на физиономии спутника изобразился самый живой интерес, а также радость.

Поэт, однако, тут же помрачнел и произнес уныло:

– Бог ты мой, что такое – влюбленность юной девицы? Это настолько непостоянно и переменчиво…

Хохотнув басом, Ольга вновь ткнула соседа локтем под ребро и голосом Топоркова сообщила:

– Нашли юную девицу, Алексей Сергеич! К вашему сведению, Олечка – никакая не девица, а вдова. Не сойти мне с этого места, если я вам вру! Просто об этом мало кто знает…

Лицо поэта озарилось такой радостью, что Ольга могла считать дело выигранным.

– Но как же так…

– Все очень просто, – сказала Ольга не без превосходства. – Уж я-то знаю, сами понимаете… Год назад она вышла замуж за княжеского соседа по имению, отставного поручика Бубякина. Никаких особых чувств, мне доподлинно известно, там и близко не усматривалось: он был авантажен, умел говорить красиво, а Ольга, вы же знаете, воспитанница, едва ли не бесприданница, ей пришло в голову, что следует как-то устраивать жизнь… Да и ухаживать Бубякин умел… Короче говоря, они обвенчались. И прожили всего полгода. Бубякин по своему всегдашнему обыкновению травил зайца, лошадь споткнулась на полном галопе – копыто угодило в какую-то выбоину, – и оба сломали себе шеи. Я, откровенно говоря, более всего сожалею о лошади, отличная была кобылка… А самого Бубякина я терпеть не мог – одни усы да шпоры, как говорится, препустой был человечек… Ольга по нему не особенно и убивалась… Об этом в доме у князя не любят вспоминать, так что вы, если придется говорить с Вязинским, и виду не подавайте, что эта история вам знакома. Обещаете мне?

– Да, конечно… – сказал Алексей Сергеевич, глядя перед собой так отрешенно, что Ольга преисполнилась ликования. – Значит, ваша кузина…

– Моя кузина – очаровательная вдовушка, а никакая не девица, – сказала Ольга. – По-моему, это кое-что меняет…

Поэт не ответил. Весь дальнейший путь они провели в молчании, и лишь перед тем как выйти из коляски, Алексей Сергеевич, видимо, решившись, схватил руку Ольги и сказал отрывисто, словно бросался с головой в холодную воду:

– Корнет, голубчик… Вы не согласились бы передать Ольге Ивановне… от меня записку?

– Хоть двадцать, – сказала Ольга. – И ответы готов носить прилежнейшим образом. О сохранении тайны можете не беспокоиться – вы имеете дело с гусаром! В таких делах гусар вам – доблестный союзник, честью клянусь!

Итак, все складывалось прекраснейшим образом…

Глава пятнадцатая

Небо над городом

Высокие створки окна распахнулись бесшумно и легко, с улицы потянуло влажноватой сыростью. Кругом тишина, только где-то далеко постукивали колеса, судя по звуку – извозчичьей коляски. Ольга застегнула верхнюю пуговицу того самого гусарского костюма, что носила в Вязино. Она и сама не смогла бы объяснить, в чем тут дело, уж конечно, не в соблюдении приличий – кто увидел бы ее, невидимую? – но все равно подниматься в воздух в обычном платье было как-то… не вполне уместно. Как не вполне уместно наносить в бальном платье визиты…

Она легонько оттолкнулась ногами от пола, а ладонью от подоконника и, уже привычно изгибая тело, вылетела в окно третьего этажа петербургского княжеского дома. Замерла на минутку в воздухе, возле карниза, привыкая.

Это совершенно не походило на беззаботный полет над чащобами и полями вязинских окрестностей. В городе умеющий летать человек в первые минуты чувствует себя как-то странно. Напротив – темные окна здания на другой стороне улицы, рядом – крыша, внизу – узкая после привольных полей улица. Город стискивал ее, словно тесная клетка. Было непривычно и едва ли не тоскливо.

Ольга стала подниматься выше и выше. И сразу почувствовала разницу. Если в своей глуши она летала совершенно беззаботно, ничто не мешало, то здесь вдруг обнаружились непонятные помехи. Больше всего это походило на то, как если бы в небе над Петербургом стояла в воздухе мелкая крупа наподобие пшена, не особенно густо, но тем не менее… Беспрестанно ее лицо и руки ощущали слабые касания этой непонятной крупы, не причинявшей боли, моментально то ли пропадавшей, то ли отлетавшей в сторону, но все же оставлявшей неприятные ощущение…