Золото для дураков - Юрий Курик

– Мадмуазель Бирюкова-Унгерт?

– Да – прошептала еле слышно Марина. Сердце девушки замерло от страха и…, невесть откуда, свалившегося на неё чувства приближающегося счастья.

– Позвольте пригласить Вас на танец.

Голос корнетика обрёл для Марины ангельскую красоту и доносился откуда-то с небес, где живут счастливые люди. «Но, я…, опозорена…» – хотела сказать корнетику Марина и …промолчала. «Какое ему, красавчику, дело до падшей девушки! Станцую я свой последний в жизни танец!» – подумала Марина, и, едва не потеряв сознание от нахлынувших чувств, положила руку на плечо офицеру.

– Грехов. Виталий Грехов – представился он, осторожно прикоснулся к её талии и посмотрел в голубые глаза Марины.

Бедная душа девушки вмиг оледенела. «Сейчас он поймёт, что я позор всего Смольного института» – мелькнула страшная мысль у Марины. – «Поймёт и бросит меня, не начав танца». Но корнетик, вместо решительного афронта, ласково улыбнулся и замечательно ловко повёл Марину в па-де-карте. Волшебство музыки обоих понесло и закружило. Сразу после па-де-карта они станцевали вальс, потом мазурку, польку-бабочку. Менять партнёршу Грехов и не думал, а Марина всё чаще стала перехватывать обращённые на них завистливые взгляды сокурсниц и подруг.

Только Маняша искренне радовалась за внезапное превращение Марины из озлобленной на весь белый свет буки, в счастливую девушку, украшенную прежней красотой и румянцем…

Прозвучал последний аккорд бала. Зал наполнился нестройным гулом. Грехов поклонился Марине и, всё ещё нежно держа её за руку, несмело спросил:

– Можно я вам напишу?

Сердце девушки забилось, как пойманная в руке птаха. Она не успела обдумать деликатный отказ. Не могла же она сказать мол, так и так, меня ждут-дожидаются в моечной крепкая верёвка и кусок мыла. Ответ она ещё обдумывала, а губы уже прошелестели:

– Конечно. Я буду очень ждать.

На том и расстались.

На третий день после бала помощница кастелянши Прасковья Филипповна затащила Марину в свою кладовую.

– Ты, что ль будешь Бирюкова-Унгерт? – спросила она, подозрительно оглядывая девушку с ног до головы.

– Я

– Ой, я сумлеваюсь. Все тебя Бирюковой кличут, а про Унгерт не слышала. Хотя тута второй годок дорабатываю.

– Вы не сомневайтесь. Спросите у фрау Штольц. «Унгерт» – это фамилия папеньки. Он внучатый племянник барона фон Унгерта, банкира в Амстердаме.

– А-а… – протянула Прасковья Филипповна. – Тогды…, конечно…. Значитца, ты натурально Бирюкова-Унгерт?

– Ну, да! А вам-то, какая разница? Бирюкова я или ещё и Унгерт?

– Мне-то, всё едино. Ты хоть, вобче, без фамилиев будь…. Вон в деревне-то, бабы живут без фамилиев и не хворают, а у тебя их две. Страсть господня!

– Вы меня, зачем звали? Если дела нет, то я пошла. Мне недосуг пустые разговоры разговаривать.

Прасковья Филипповна обиженно поджала тонкие губы.

– Ну, так и иди…. Как досуг будет, то загляни ко мне. Может, я и на месте буду…

– Зачем?

– Что «зачем»?

– Зачем я буду к вам заглядывать?

– Как это зачем? Здоровья пожелать и письмецо получить.

Первый раз в жизни Марине захотелось убить человека. Она, как манны небесной ждёт письма от Грехова, а эта несносная деревенская дура, своими вопросами тянет кота за хвост. Убить, её мало.

– Вы мне письмо хотели передать?

– Знамо дело. Письмецо от офицерика. Ужасть, как упрашивал, и за услужение рубликом одарил.

– Где письмо? – тихо спросила Марина, уже боясь за себя. Не ровен час действительно убьёт помощницу кастелянши.

– Где-где? Вестимо, у меня. – Ответила Прасковья Филипповна, продолжая перебирать белоснежные простыни.

– Что же вы мне его не даёте?

– Дык ищу.

– Что вы ищете?

– Дык письмецо ваше ищу. Намедни, для пущего сохрану, кудыть-то в стопку белья сунула, а теперь ищу.

От нетерпения Марина начала мерить шагами тесную каморку бельевой.

– Вы долго ещё будете искать?

– Девонька! Ты хоть и с двойной фамилией, а обождать придётся. Скоро только дети делаются.

Углубляться в процесс делания деток «по-быстрому», на просторах Российской Империи, не пришлось. Письмо было найдено совершенно случайно в переднике Прасковьи Филипповны.

– Ой! – удивилась она. – Чевой-то я тогда сунула в бельё, если не письмецо?

Марина трясущимися руками схватила письмо, как голодный – кусок хлеба. Сломала печать и попыталась его прочитать. Невесть откуда взявшиеся слёзы, заполнили вдруг глаза. Читать не было никакой возможности. Она видела лишь строки красивого, каллиграфического почерка. Буквы, искажённые слезой, не желали складываться в слова, которые она жаждала увидеть.

Прасковья Филипповна, увидев слёзы девушки, засуетилась:

– Ты…, это…, погодь плакать-то. Али како горе приключилось?

С причитаниями сунула в руки Марины ситцевый платочек.

– Ты, значит, сперва слёзки-то утри…. сопельки подбери. Опосля читать-то будешь. Может быть всё и обойдётся. Али кто помер?

Марина только махнула рукой на слова Прасковьи Филипповны, вытерла глаза платком, подошла поближе к окну, и полностью отдалась чтению желанного письма.

«Мадмуазель Марина!» – писал Грехов. – «С полным респектом и сердечным уважением, осмеливаюсь, с Вашего разрешения, отвлечь Ваше внимание от трудов Ваших по ваянию из себя перспективного человека, на мою серую личность, страдающую от ран Амура. Вы своей красотой и блестящим умом разбили сердце солдата и пленили его душу. Таких, как я, у Ваших ног десятки, и думать о взаимности, не смею! Знаю – не достоин даже Вашего дивного взгляда, но жить подле Вас и не видеть Ваш волшебный образ выше моих человеческих сил! Потому, в конце недели подаю рапорт, о переводе меняя на Кавказ, где в боях с абреками мечтаю сложить свою несчастную голову. Прощайте и простите меня за неимение такта и наглость в открытии поразивших меня сердечных мук. Живите счастливо много лет и знайте, где-то в мрачных теснинах Кавказа бьётся горячо любящее Вас сердце и ищет военный случай, дабы покончить счёты с жизнью.

К сему В. Грехов»

Глава вторая

Вы чувствовали себя, когда-либо, выблядком? Нет?!

Тогда Вам трудно представить всю глубину трагедии Виталия Игнатьевича Грехова. Виталий Игнатьевич по призванию аферист, по социальному статусу мещанин, а вот по жизни – «выблядок».

Опять не понятно? Упаси Боже! Я не приглашаю Вас прогуляться по необъятным просторам русского мата. Вы, что? Мы интеллигентные люди. Соблюдаем Великий Пост и, на всякий случай, не работаем в субботу.

Сквернословить, конечно, грех. Однако из песни слов не выкинешь. Тем более из официального государственного документа. Да, да! Господа! Внимательно прочтите статью 280 «Соборного уложения 1649 года» Государства Российского. Прочли? Вот и хорошо. Теперь и Вы знаете, что внебрачных детей в Государстве Российском нарекали официально «выблядками» и они были лишены всех наследственных прав. Простите, но мат тут, ни причём.

Пращуры наши не отличались супружеской верностью. Погуливали мужчины и налево, и направо, и вдоль, и поперёк.

В народе до сих пор поговаривают, мол, сучка не захочет, то и кобель не заскочит.

Это правильное наблюдение за явлением природы, но, с другой стороны, как сенной девке отказать своему барину в скромном удовольствии?

Бабы в историческую эпоху сплошной неграмотности, тоже немало блудили и дурами уже не были. Посопротивлявшись в меру, для разогрева нервов, они с чувством исполненного долга перед Богом и людьми, отдавались на милость барским прихотям и пожеланиям.

От противоборства классовых различий, рождаются революции и дети. Последние чаще, и им приходится с трудом пробиваться к благам жизни.

Законнорожденные, с халявою наследства во рту, почивают на родительских лаврах без нужды борьбы за кусок хлеба и место под солнцем. От безделья тела их покрываются жиром, а души захлёбываются в лени.

Сколько выблядков на Руси, неизвестно. Господ много, а дворни ещё больше. Например, у князя Куракина от любви к своим холопкам народилось 70 детей. Если всех одаривать наследством, то и законным детям фиг с кукишем останется.

Теперь всех бояр умножьте на 70. Поделите национальные богатства России на полученную цифру. В итоге вы получите 1917 год со всей прелестью дальнейшей жизни.

История выблядков корнями уходит в седую старину античности:

Геракл, незаконнорожденный сын Зевса;

Леонардо да Винчи «левый» сын нотариуса Пьеро да Винчи;

князь «Владимир Красное Солнышко» сын рабыни;

Александр Иванович Герцен сын барина Яковлева и немки Генриетты Гаак;

композитора и химика Бородина дворовая девка Авдотья родила от князя Луки Степановича Гедианова;

пленная турчанка Сальха от надворного советника А. И. Бунина понесла будущего поэта России Василия Андреевича Жуковского;

Иван Алексеевич Мусин-Пушкин внебрачный потомок царского рода;