Мельник и Мавка - Ольга Самсонова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Проснулась резко, от того, что кто-то навалился всем телом. В страхе вскрикнула. В ответ послышалась ругань и звуки огнива. Свет выцепил из темноты грозное лицо Богдана.
– Что за чертовщина? Мне спьяну мерещится?
Спросонья Бажена растерялась и обомлела. Так давно они не виделись, что сейчас, да ещё так близко, он тоже показался ей миражом.
– И мне мерещится.
– Как ты… откуда…
Не хотелось говорить, объяснять, спрашивать. Хотелось одного, и, находясь одной ногой в мире сна, она разрешила себе получить это.
Как же долго они оба желали встречи. Поцелуи обжигали и дурманили, тела кричали о необходимости друг друга. Все случилось слишком быстро, слишком само. Но, казалось, ничего нового и не случилось вовсе. Просто произошло то, что давно было предначертано. Как и должно. Промерзшая мельница теперь словно наполнилась невидимым огнем и хотелось снова и снова прильнуть друг к другу, разжигая его. Засыпали Богдан и Бажена, считая, что увидели лучший в мире сон и оба не хотели просыпаться.
Как водится, наступило утро. Она плакала, он молчал, испуганный и ошалелый.
– Прости – пискнула девушка, и словно какую-то платину прорвало в этом грозном могучем мужике.
Наговорил ей слов, которые, видимо, скопились за все эти месяцы молчания, а может и за долгие годы. Проклинал себя и винился. Затем разрыдался, уткнувшись в ее колени. А затем снова и без слов они объяснились друг другу в чувствах, опьяненные украденным счастьем.
13
Встреча не должна была повториться – строго договорились, что никогда больше такого не допустят. Но повторялось это постоянно. Казалось, их несёт в телеге под откос и остановиться невозможно. Богдан рассказывал, каким был дураком. И как жалеет обо всем, что наделал, и как хочет задавиться. Бажена не расспрашивала, но поняла, что Аленка совсем не того ждала от своего супружества, и не готова терпеть тот быт, что Богдан ей может предложить.
Два месяца прошло в сладком наваждении, когда сны и явь перепутались, и все было как в тумане: от одного счастливого поцелуя до другого. А между ними – холод, пропасть, смерть.
Бажена не сразу поняла, что ждёт ребенка, но когда поняла не испугалась. Так много счастья проживало и проводило ее тело, что пусть даже и умрет она прямо сейчас, ни о чем жалеть не станет.
Богдан, когда понял о ребенке, разрыдался. И ужас, и горе, и счастье вперемешку.
– Я не знаю, что делать. Прости, это все моя вина, но я не знаю, что делать.
И Бажена, конечно, не знала. По большому счету ей было все равно, но она ответила: "Реши сам. Что угодно. А пока давай больше не видеться".
Спустя неделю Богдан стучался, но ему не открыли. Ещё через три дня он барабанил в дверь и девушка боялась, что он ее выбьет. Но не поддалась. На следующий же вечер, очевидно пьяный куда больше разумного, он ревел как раненый медведь и перебудил бы всю деревню, если бы изба не находилась на таком отдалении. Однако, до Аленки его вопли-таки донеслись. Трусливо прячась в окне, Бажена наблюдала, как несётся она, преисполненная ярости. Как во сне наблюдала: вот добегает, вот колотит своего пьяного мужа, вот визжит. Визжит так пронзительно, что хотелось бы залить свинец себе в уши, лишь бы никогда этого не слышать. Она колотила то дверь, то супруга, в итоге взяла увесистый булыжник и разбила окно.
– Тварь! – орала она, глядя на Божену сквозь осколки своими бешеными теперь глазами – это ты, тварь, твоя вина! Что ты с ним сделала?
– Ничего она со мной не делала, это всё я… я… – Богдан, не в состоянии подняться, стоял на коленях и повторял – я один виноват… только я…
– Ты его опоила!? Что ты с ним сделала, он же не в себе.
– Это не она, это всё я.
– Смотри. Он как заколдованный, ничерта не соображает, что несёт.
Бажена боялась пошевелиться. Аленка орала, круша остатки окна и вдруг луна, выйдя из-за туч, осветила кусок комнаты и бледную, трясущуюся Бажену. Инстинктивно та прикрыла живот руками, и до Аленки докатилось страшное осознание.
– Тварь! Понесла! От него! Это должен быть мой ребенок! Ты украла его. Тварь. Это все ты. Украла его у меня. Я не понесла, а ты колдовством заполучила моего ребенка.
Богдан пришел в себя и принялся унимать жену, которая, резав руки, стремилась пробраться через окно.
– Убью тебя, тварь! – кричала она – Тебя надо убить, ты ведьма, ты украла моего ребенка.
Бажена потеряла сознание.
Наутро проснулась от холода и какого-то шума. Не сразу придя в себя, долго не могла понять, что произошло, а потом картинки прошлой ночи как будто сами стали всплывать в голове, налетая друг на друга и путаясь. Надела овчинный тулуп, подкинула в остывшую печь дров.
Непривычные голоса и шум на улице усиливались. Надвигалась беда. Услышав близкую телегу, Бажена, в чем была: в тулупе и босиком, выскочила на улицу.
– Что случилось? – крикнула она и возничий остановил лошадь.
– Река разлилась, мельница разрушена.
– А… жертвы есть? – про Богдана напрямую она спросить побоялась.
– Все мы жертвы. Как без мельницы-то. Но пока, вроде никто не помер.
Он попрощался и поехал дальше. Бажена не понимала, что делать и вернулась в дом. Оделась теплее, прикрыла, как могла, окно и стала готовить еду. "Если новости плохие, они и сами найдут. А если что хорошее – и подождать можно" – рассудила она.
14
Богдан проснулся и разом на него навалилось все, что случилось вчера. Вспомнил, как напился, как орал, как прибежала Аленка, как кричала. Подумал, что хочет себя убить, но нельзя бросать Бажену. И тут вдруг шум, треск, грохот. Он не сомневался, что это мельница. И сразу понял, что произошло непоправимое. Выбежал во двор. Тут же догадался, что разлилась река, и даже не видя мельницу ощутил, что все кончено.
Аленка тараторила без остановки. Это, мол, наказание, проклятье. Во всем винила Бажену. Как могла доказывала, что та не то Мавка, не то ведьма. Причитала, что вся их жизнь теперь рухнет. Голосила, что и ребенка украли, и мужа,
