Профессор Мориарти. Собака д’Эрбервиллей - Ким Ньюман

— И всё-таки её нужно обуздать. Хотя сойдёт и девчонка. Мы должны отвезти одну из них в Юту, живьём, чтобы она смогла вступить в права наследования.

— Коттонвуд, — кивнул Мориарти. — Ранчо, окрестные фермы, скот, скаковые лошади и, благодаря тем неприятным судебным разбирательствам, неиссякаемые золотые копи в Сюрпрайз-Вэлли.

— Да, имущество семьи Уизерстин. Получила всё в наследство от отца. Прекрасный был человек. Предполагалось, что неверная выйдет замуж за старейшину Тулла, а Коттонвуд перейдёт к Церкви. Так бы и произошло, если бы не проклятый Ласситер.

Так, значит, тут всему виной деньги, а вовсе не религиозные догмы.

— После смерти женщины собственность Уизерстинов перейдёт к её приёмной дочери Фей?

— Именно так.

— Одна из них должна остаться в живых?

— В точности.

— Которую предпочитаете? Женщину? Девчонку?

— Джейн Уизерстин слишком глубоко погрязла в грехе, так что было бы справедливо…

— …Прикончить и её тоже, — договорил я за него.

Старейшина неохотно кивнул.

— Эти трое живут под своими именами?

— Нет, — обрадовался Дреббер, ему явно было приятнее обличать врагов, чем рассказывать о собственных мерзких планах. — Из-за Ласситера обе погрязли во лжи. Он вынуждает их беспрестанно лжесвидетельствовать. Подобная безнаказанность гневит Господа нашего…

— Да-да, — перебил я. — Но под какими именами они живут? И где?

Дреббер, не успевший закончить обличительную тираду, задумался.

— Я расслышал только фальшивое имя малютки Фей. Уизерстин звала её Рэч, без сомнения, это сокращение от имени Божьего «Рэчел»…

— А вы не догадались проследить за этими… врагами рода человеческого и выяснить, где их убежище?

— Ласситер — лучший следопыт, какого только видел Юго-Запад, — оскорбился Дреббер. — Даже у апачей кишка тонка с ним тягаться. Да сядь я ему на хвост, он бы мигом меня укокошил, как гремучая змея енота.

Наш старейшина довольно оригинально подбирал слова. По большей части держал себя в руках и изъяснялся языком священника, обличающего содомию и иные пороки. Но порой забывался и начинал сыпать словечками, которые с головой выдавали в нём, выражаясь по-американски ёмко, подлого, жадного, скользкого, мерзкого сукина сына.

— Но он, разумеется, утратил бдительность и считает себя здесь в полной безопасности?

— Вы не знаете Ласситера.

— Как, к великому нашему сожалению, и вы. По крайней мере, даже не осведомлены, где он, по-американски выражаясь, разбил лагерь.

Дреббер скис.

— Мистер и миссис Джеймс Ласситер, — промолвил Мориарти, — и их приёмная дочь Фей в настоящее время проживают в пансионе «Лавровая ветвь», на Стритхем-Хилл-роуд. Они назвались Джонатаном, Хелен и Рэчел Лоуренс.

Мы с Дреббером вытаращились на профессора, который вовсю наслаждался представлением.

Даже взмокший Стэнджерсон восхищённо стукнул себя по лбу.

— Учитывая, что на кону золотые копи, полагаю, мы возьмём за убийство мистера Лоуренса пятьдесят тысяч. Вполне справедливая цена, — продолжал Мориарти так спокойно, словно речь шла о порции рыбы с картошкой. — И столько же за его жену.

Дреббер кивнул:

— Девчонка входит в эту сумму?

— За её жизнь мы возьмём ещё сто тысяч, эти деньги вы выплатите, когда мы вернём её в лоно вашей Церкви.

— Ещё сто тысяч фунтов?

— Гиней, старейшина.

Дреббер на мгновение задумался, потом сглотнул и протянул профессору лапищу:

— По рукам…

Мориарти внимательно осмотрел руку старейшины, а потом оглянулся на миссис Хэлифакс. Та немедля бросилась к нам с серебряным подносом. На нём лежал документ.

— Старейшина Дреббер, подобный договор нельзя заключить при помощи одного лишь рукопожатия. Перед вами контракт. Он весьма уклончиво обрисовывает суть услуг, оказываемых вам полковником Мораном, но скрупулёзно учитывает суммы и сроки выплат. Бумага имеет полную юридическую силу. К тому же, заключая сделку с нами, помните, что в действие вступает ещё и упомянутая вами высшая справедливость…

Профессор повернулся к небольшому пюпитру, где лежала книга, раскрытая на весьма выразительной иллюстрации. Такие издания обычно встречаются в местах, подобных заведению миссис Хэлифакс, и оказываются очень кстати, когда у клиента внезапно иссякает воображение. Мориарти положил поверх яркой картинки документ, обмакнул в чернильницу перо и протянул его Дребберу.

Старейшина, скорее для виду, пробежал глазами контракт и поставил подпись.

Профессор прижал к бумаге своё кольцо с печаткой, и неряшливую закорючку Дреббера перечеркнуло стилизованное «М».

Документ тут же унесли.

— Всего хорошего, старейшина Дреббер.

Мориарти взмахнул рукой, и мормон, пятясь, вышел из комнаты. Стэнджерсон остался, теребя в руках шляпу.

— А вы чего дожидаетесь? — бросил я, и он тут же шмыгнул за порог.

Одна из девиц при этом хихикнула, но тут же опомнилась и сделала вид, что просто чихнула. Профессор бросил косой взгляд, и её щёки побледнели даже под слоем румян.

— Полковник Моран, как именно, вы считаете, следует охотиться на Ласситеров?

IV

Джунгли есть джунгли, даже если располагаются они в Стритхеме среди каменных домишек, носящих гордые названия разнообразных кустов.

В кармане моего пальто лежал веблей.

Будь я американским кау-боем — сделал бы после убийства Кошечки Кали насечку на стволе. С другой стороны, если так увековечивать каждого убитого, пусть даже это будут исключительно тигры и белые люди, — никакого ствола не хватит. Джентльмену без надобности вести учёт собственных заслуг и долгов: для подсчётов существуют чиновники. Возможно, совсем уж добропорядочный джентльмен из меня и не вышел, но зато меня лупили и гоняли в хвост и в гриву в Итоне вместе с будущими министрами и архиепископами. Некоторые привычки остаются с вами навсегда.

Как обычно, в проклятом Лондоне дарила отвратительная погода. Ни дождя, ни тумана, иными словами, никакого прикрытия, зато от мостовой поднимался промозглый холод, а по щекам, будто мокрая трава прерий, хлестал мерзкий ветер.

Немногочисленные прохожие, по уши закутанные в шарфы, спешили по своим делам и совершенно сливались с пейзажем. Я решил немного побродить по окрестностям, так сказать, разведать местность.

Мориарти напоследок осчастливил меня очередной лекцией. Немало времени посвятил он размышлениям о природе убийства и вполне мог бы написать подробнейший путеводитель, не хуже какого-нибудь Бедекера или Брэдшоу. Только публиковать пришлось бы анонимно — скажем, «Всё об убийствах», автор Великий Теоретик. Весь тираж, несомненно, тут же конфисковали бы тупые обыватели из Скотланд-Ярда.

— Убийство, Моран, является, разумеется, простейшим из преступлений, если подразумевается именно и только убийство. Достаточно наведаться в гости к намеченной жертве и вручить лакею свою визитную карточку, а когда вас проводят в гостиную, воспользоваться револьвером и вышибить его или даже — такие уж у нас нынче просвещённые времена — её мозги. Если оружия под рукой не оказалось, вполне сгодится кочерга или подсвечник. С психологической точки зрения убить человека вовсе не трудно: немного насилия — и живой организм превращается в мёртвое физическое тело. Вот, собственно говоря, и всё убийство. Конечно же, далее следует вторая, гораздо более сложная часть уравнения — необходимо скрыться от правосудия.

Целую четверть часа проторчал я в кустах напротив «Лавровой ветви», пока не заметил, что по ошибке забрёл на Стритхем-райз, а не на Стритхем-роуд. Не та «Лавровая ветвь» и люди не те — какой-то пансион для пожилых джентльменов. Я ужасно разозлился на себя и эти проклятые улицы и чуть не пристрелил хозяйку заведения — так, для разминки.

Владей я недвижимостью в Стритхеме и Калькуттской чёрной ямой — предпочёл бы обитать в последней, а здешнее жильё сдавал бы внаём. Ужасно холодно и до нелепости скучно. Бесконечные однообразные ряды «Кипарисовых ветвей», «Ракитовых ветвей», «Лавровых ветвей». Неудивительно, что я ошибся домом.

— Мало кому это известно, но большинству убийц скрыться от правосудия не удаётся. Ими движут чувства. Лёгкое раздражение, вызванное поначалу некой неприятной привычкой жены, матери, работодателя или любовницы, со временем нарастает, маленькое семя даёт всходы, и в итоге они доходят до точки, когда только смерть ненавистного лица может вернуть им покой. Такие убийцы отправляются на виселицу с радостью: наконец-то они избавились от жертвы и её противно клацающих вставных челюстей, или постоянных смешков, или вопиющего крохоборства. Таких преступников мы презрительно называем любителями. Сотворив самое основательное действо, какое только одно человеческое существо может сотворить с другим, они не извлекают из этого ровно никакой выгоды.