На кого похож Арлекин - Дмитрий Бушуев

У таксиста руки ходили ходуном. Я никак не мог трезво оценить ситуацию, но последующая его реплика оказалась нокаутирующей:

— Довез ее исправно за полтинник, понимаешь, а она из машины не выходит… Глянул в зеркало — голова набок у бабули. Вот дело-то какое: Думал в больницу гнать, а у ней уж и руки холодные. Чего делать-то, командир?

Сначала это было как серпом по яйцам, но постепенно мой шок стал приобретать оттенок ликования. Я кристально протрезвел во мгновение ока, быстро запрыгнул в джинсы, набросил кожанку. Мы выбежали к машине. Модернизированный гроб «Газ-24» дразнился мигающими катафотами, блестел черным лаком, луна гуляла по ветровому стеклу. Грузное тело Алисы мертвело на заднем сиденье — я открыл дверь и замерев долго смотрел на римский величественный профиль мертвой учительницы: она крепко сжимала на коленях дамскую сумочку, лицо ее было совсем чужим, подбородок со старческими волосками отвис, а стеклянные глаза все еще смотрели на щелкающий счетчик. Разило мочой. Мертвое тело в ночной машине. Какой ужас. Она приехала ко мне обратно, побежденная собственной победой, моя дорогая Алиса Матвеевна… Растерянный толстозадый таксист ходил вокруг машины и причитал: «Во угораздило! Как чувствовал сегодня, не хотел выезжать в ночную смену. Чего делать-то, командир? Забери ее, а?» Я попытался мрачно поиграть: «Куда я ее заберу? Она мне не родственница, но ваша пассажирка. Умерла на вашей территории, вот и везите куда хотите», но тут же похлопал ошарашенного водилу по плечу и ободрил: «Ничего, шеф, сейчас разберемся… Садись за баранку, дуем к ближайшей больнице, это их работа и милиции — надо подтвердить факт смерти, опознать тело, составить протокол, сделать экспертизу, обмыть, одеть и все такое прочее. За издержки заплачу».

Алиса совершала последнее путешествие по родному городу. Моросил мелкий дождик. Сладко горели фонари. Мы делали своего рода круг почета — проехали мимо школы, потом по мосту. Шины шуршали по заваленной листьями аллее, лодка Харона ныряла в старинные булыжные переулки, качалась на волнах работающего радиоприемника, где депутатик рассуждал о растущей инфляции. Таксист покачал головой и спокойно, по-хозяйски отреагировал: «Да, растут цены, командир. Вот бензин подорожает, совсем без работы останемся…»

Миновав бесконечную серую стену военного госпиталя, мы проехали сквозь ржавые ворота городской больницы, где мне предстояло пройти вместе с душой провинциальной учительницы серию изощренных мытарств и привычных унижений. Дежурный санитар развел руками, вышел посмотреть на тело, точно я возил по городу восковую скульптуру из музея мадам Тюссо и всем показывал ее за деньги. Выбежали две мокрые курицы в белых халатах, с болезненным любопытством глазели то на меня, то на труп, явно подозревая меня в убийстве. Воскрес какой-то заспанный доктор и поразил фразой: «Мы имеем дело с живым материалом, а мертвым материалом занимается милиция. В любом случае, вам придется везти ее в другое место, наш морг переполнен…» Милиция приехала через час, два лейтенанта грубо затолкали нас в больничную приемную для составления протокола. За перегородкой раздавался настойчивый бас, точно голос диктора за кадром кошмарного сна: «Я же сказал, что у меня даже ключей от морга нет…» Прояснив ситуацию, менты заставили нас же перенести тело в их воронок на невесть откуда взявшемся сыром брезенте, хлопнули дверцей и умчались в неизвестном направлении.

Повеселевший таксист подбросил меня до дома, где забылась в своих тревожных сновидениях моя Гелка, где сквозь шторы уже брезжило невыносимое похмельное утро. Рыжая спала прямо на полу. Я осторожно перенес ее на кровать, укрыл пледом, заглотал остатки коньяка и в смертельной усталости рухнул рядом.

Мне снилось очередное светопреставление: наша широкая кровать стоит посредине городской площади, мы невозмутимо, как сторонние зрители, смотрим в военное ночное небо, где взрываются самолеты, перекрещиваются пучки прожекторов и висят меланхолические иллюминированные дирижабли. Горят здания, люди бегут в укрытия, но посреди всей паники на площадных подмостках красивый юноша в белой рубашке поет святотатственную песню, начинающуюся фразой: «Иисус Христос, помолись на меня…» Хор мальчиков подхватывает рефрен: «Иисус Христос, помолись на него…» Я помню даже бравурную, дьявольски зажигательную мелодию. В другом эпизоде я нахожу в школьном кабинете зоологии заспиртованную в банке голову Алисы, пытаюсь прочитать латинскую табличку, но тут в кабинет заходит привлекательный подросток и с безумной страстью начинает целовать меня и хватать за член. Я разрываю его школьные брюки. Мальчишка ложится на парту, закидывает ноги в белых носках на мои плечи и стонет, закусив до крови нижнюю губу. Я отдал бы все богатства Индии за звезды и стоны, за пульсирующую у виска голубую жилку и воробьиное сердцебиение. Ты моя смерть и жизнь. Опалы. Аметисты.

Сумасшедший алхимик Андрей Найтов вырастил в пробирке нужного человечка, гомункул уже умеет говорить и смеяться — попробуйте сказать, что я не имею права на свое создание! Он вышел из пекла моих одиноких ночей, моих звездных войн. А может быть, мне привезли его в подарок из морского путешествия, подарили как дикого зверька, который ненароком потерялся в ночных огнях большого города? Я ищу его. У него выгоревшая челка, шрам на месте аппендикса в семь швов, родинка на левом плече. У него флейта в потертом портфеле и упаковка презервативов. (Нет, презервативы у меня в верхнем кармане куртки вместе с заграничным паспортом и снотворными таблетками «Родедорм». Вон он в цветном развевающемся шарфике прокатил на роликах, вон он стоит на трамплине за прозрачной стеной зимнего бассейна, вон он в костюме Пьеро улетает в весеннее небо со связкой ярких шаров, и мокрая акварель брызжет мне в лицо.) Если бы ты был только вымыслом, только романтическим героем в типических обстоятельствах! Но ты спокойно и свободно существуешь рядом, дразнишься веснушками, играешь в компьютерные игры, облизываешь подтаявшее мороженое и тайком листаешь порнографические журналы, растрачивая терпкое семя, живую росу наших созвездий.

:Пробуждение было тяжким. Я долго не мог отыскать дверь или хотя бы старую калитку в этот мир. Мир не впускал меня, как хозяин не впускает в дом непрошеного подозрительного гостя, ибо всякий приходящий незнакомец должен знать условный пароль. Я забыл свой пароль, но это имя появится позже, и имя это — Денис. Альфа и Омега. Начало и конец. Разбудил меня ангел-хранитель, и «ото сна восстав, благодарю Тебя, Господи…» Первое, что я увидел — свежие, обалденные белые розы на письменном столе, коробка шоколадных конфет «Черная магия» и бутылка «Советского» шампанского. В комнату вошла розовая Гелка и поцеловала меня в пересохшие губы: «Немного подкрепиться? Как тебе мой натюрморт?» Глядя на запотевшую бомбу ледяного шампанского, я чувствовал себя рыбой на горячем песке. Не произнося ни слова, я идиотски улыбался, показывая пальцем на бутылку, и издавал странные звуки. Гелка откупоривала бутыль целую вечность и явно дразнила разбитого, побежденного и безвольного писателя. Наконец стрельнула пробка, и полный богемский бокал, покачиваясь, поплыл к жаждущему человеку, потерявшемуся в суровых пустынях бытия. Наверное, так безумный весенний соловей полощет горло звуками от полноты рассветного счастья, как я выпивал виноградную влагу, полную солнца, дождя, свежей зелени, мальчишеских улыбок, танцующих звезд, южных ночей, жемчужин и музыки. Искристая терпкость вдохновенья разливалась по теплым венам, в голове потихоньку зажигались огоньки, и я вдруг понял, что прошлого не существует! Это было, но прошло как прошлогодний снег. Не было моих надуманных фобий, не было никакого мертвого тела в ночном такси, все это осталось в дневнике провинциального посредственного актера, который давно уже умер от передозировки, не оставив следа даже в кратких газетных рецензиях. Только старый театральный гардеробщик и вспоминает его, потому что имел слабость быть любовником покойного…