Аномалия - Сергей Самаров

Официально известно, что «лаборатория Филипса» занимается изучением метеорологии и северного сияния и в достаточно далеких от своей базы местах имеет испытательные полигоны, где еще с середины 90-х годов прошедшего века активно разворачивает программу, официально называемую HAARP. Полигоны построены на Аляске, в зоне, где запрещены всяческие полеты как гражданских, так и военных самолетов, в Гренландии и в Норвегии, где также соблюдаются повышенные меры безопасности. Финансирование проекта исчисляется сотнями миллиардов долларов, но это не мешает «лаборатории Филипса» вести себя гораздо скромнее, чем она могла бы себе позволить. Скромность объясняется просто. Еще в далеком 1977 году Соединенные Штаты одновременно с Советским Союзом подписали и ратифицировали Конвенцию о запрещении создания и использования метеорологического оружия. Таким образом, все научные работы по созданию искусственного климата или еще чего-нибудь, называемого так же обтекаемо, легли, опять же в США и в СССР, на плечи гражданских организаций и научных учреждений. Правда, охрану этих учреждений почему-то всегда осуществляли военные люди, и зачастую территория самих учреждений являлась анклавом внутри военных территорий.

Ранним утром в понедельник, в начале трудовой недели, по дороге, останавливаясь только на постах, поскольку на них тормозили даже машину командующего базой ВВС, ехало два автомобиля. На первых двух постах, дальних от базы, дежурство несли военнослужащие с базы военно-воздушных сил, но охрана последнего поста у ворот, отдельных от ворот базы ВВС, осуществлялась уже специальной службой ФБР, и там не удовлетворялись обычными пластиковыми карточками-пропусками, которых хватало на первых постах. У ворот всем пассажирам, как и водителям, приходилось выйти, чтобы пройти через помещение, где каждый прикладывал ладонь к считывающему изометрическому сканеру, и только после этого компьютер давал разрешение на проход и сам снимал блокировку с турникета. Пока длилась процедура опознания имеющих допуск сотрудников, охранники уже перегоняли машины за ворота. И, выйдя из помещения, все могли ехать дальше. Впрочем, можно было бы и пройти оставшиеся 30 метров по ровному бетонному пространству, но почему-то никто не любил преодолевать это расстояние пешком, и все всегда добирались до дверей лаборатории только на машине или на автобусе, который привозил сотрудников, живущих в Кэртленде. А таковых тоже было немало, хотя они в большинстве своем не являлись постоянными жителями городка и только снимали там квартиры.

В этот раз два автомобиля, в одном из которых, кроме водителя, сидело только два человека на заднем сиденье, что уже говорило об их статусе, а в другом – пять человек вместе с водителем, приехали раньше, чем прибыл автобус. Но если люди из машины, в которой было пять человек, по какой-то причине остались ждать автобуса у входа, радуясь тому, что жаркий день еще не наступил и можно спокойно проводить время на воздухе, то пассажиры первой машины, оставив водителя за рулем, сами вошли в подъезд, не питая любви к местному пыльному климату.

Здание этой лаборатории, как и несколько других точно таких же корпусов «лаборатории Филипса», было трехэтажным, незатейливым, выстроенным по периметру большого квадрата с внутренним квадратным же двориком. Лифт с прозрачными дверьми кабины находился рядом с входом, по ту сторону небольшого холла, и мог вместить в себя никак не меньше десяти человек. Но двое, вошедшие в здание, лифтом пользоваться не пожелали, открыли с помощью пластиковой карточки боковую дверь и ушли по лестнице на второй этаж, не дожидаясь, когда в помещение войдут остальные сотрудники.

Полковник Лиддел налил себе стакан воды из кулера[5] и запил таблетку. Он уже много лет страдал непонятного происхождения неудобствами в желудке, причем разные врачи ставили совершенно противоположные диагнозы и предлагали противоречащие одна другой методики лечения. В конце концов полковник решил просто отказаться от всех напитков, кроме воды и крепкого спиртного; пил те простые содовые дешевенькие таблетки, которые, как ему казалось, лучше всего помогали ему, и к врачам больше не обращался.

– Вы думаете, Фил, они в состоянии ответить нам уже в этом году?

Профессор Кошарски нервно передернул плечами и ответил, как обычно, слегка каркая при разговоре:

– Мы же оказались в состоянии ответить им за все прошедшие годы. Почему они не в состоянии ответить нам сразу, когда у них это уже отработанная система?

Профессор вообще был нервным человеком. Оно и понятно, язва желудка кого угодно сделает нервным, да и сам он признался как-то полковнику Бенджамену Лидделу, что в молодости не выпускал изо рта сигарету с марихуаной. Это тоже здоровья ему сейчас, уже в почтенном возрасте, не добавило. Но в годы молодости профессора марихуану курили или пробовали курить все, кто вообще курил, и даже те, кто не курил простой табак. И это не казалось преступлением. Тогда законы были другие, и нравы были другие. Сигарета с марихуаной считалась в любом обществе хорошим тоном.

Полковник сам, еще до поступления в Вест-Пойнт[6], пробовал марихуану, хотя простые сигареты не курил. Но большого удовольствия не почувствовал и потому привычки не приобрел. Наверное, он был из тех пресловутых десяти процентов человечества, на которых марихуана не действует, следовательно, и смысла втягиваться не было.

– А что мисс Александра говорит? – спросил полковник.

– Профессор Троицки приедет только после обеда. Пока же я знаю не больше вашего.

Полковник налил себе еще один стакан воды из кулера. Простая вода, в меру охлажденная. В местном жарком климате Бенджамен Лиддел, по натуре своей человек северный, выпивал очень много охлажденной воды и сам страдал от этого. Но без воды обходиться не мог.

За окном проехал автобус с сотрудниками лаборатории. Входа в здание из окна кабинета профессора Кошарски видно не было, поскольку находился вход в той же стене, что и окно, но стоянку автобуса все же можно было рассмотреть, хотя и под острым углом. Полковник прижался к стеклу, всматриваясь в людей, что выходили из автобуса.

– Что интересного увидели, Бенджамен?

– Мне показалось, что профессор Троицки вышла из автобуса.

– Это вам показалось, – Фил Кошарски глянул на часы. – У нее самолет прилетает только через полчаса.

– Сюда, на базу?

– Нет. Ей по рангу не полагается персональный самолет, а самолеты лаборатории, как вы должны помнить, летают только три раза в неделю. Александра прилетает в Лос-Аламос, в гражданский аэропорт, там ее встречает машина. После обеда будет здесь.

– Если в Лос-Аламос, то будет только завтра утром, – сделал вывод полковник Лиддел. – Женщины плохо переносят самолет, а еще хуже – автомобили. Александра захочет отдохнуть, помыться и все прочее, что требуется женщине.

– Вы плохо знаете женщин, Бенджамен, и совсем не знаете русских женщин. Она будет, как обещала, после обеда. А вообще… Кто вам сказал, что профессор Троицки – женщина?

– А кто же она?

– Трудно сказать. Я представить себе не могу мужчину, который воспринял бы ее как женщину. Тем более русскую женщину…

– Троицки эмигрировала из России больше 30 лет назад. Она давно уже американка.

– Во-первых, Александра эмигрировала из Советского Союза, а не из России. И не просто эмигрировала, а бежала, прихватив с собой копии секретных документов – результат работы лаборатории, которую она возглавляла. Лаборатория была гражданская, хотя работала на армию, но гражданский статус дал ей возможность бежать. Руководителю военной лаборатории такой возможности, скорее всего, не представилось бы. Помимо всего прочего, ее трудно назвать однозначно женщиной хотя бы из-за ее возраста. Благодаря возрасту, и еще более благодаря характеру, она плюет на все условности. И если Александра сказала, что будет после обеда, значит, она будет здесь после обеда. Ну, естественно, если не вмешается погода. И привезет все нужные нам для доклада материалы. Хотя кое-что из материалов у нас уже есть. Но у нее данные точные и конкретные, по разным точкам. В Европе профессора Троицки уважают и помогают ей, чем могут. А в это время, когда вся Европа трясется в ожидании новых ливней, европейцы особенно постараются помочь.

– Будем ждать… – вздохнул полковник Лиддел и взялся за третий бумажный стаканчик, чтобы налить воды из кулера.

Профессор Фил Кошарски руководил направлением в одном из многочисленных проектов «лаборатории Филипса», и направление это, как и деятельность лаборатории в целом, считалось перспективным, хотя в наиболее острый год кризиса финансирование на исследования и разработки было урезано на две трети. И, как всегда это бывает, посткризисный период стал для направления более сложным испытанием, чем сам кризис, потому что для возобновления финансирования исследований требовалось заново доказывать свою дееспособность делом. Но как объяснить людям, которые требуют сиюминутного результата, разницу между фундаментальной и прикладной наукой? В глубине души каждый из правительственных чиновников понимает, что прикладная наука является только следствием науки фундаментальной, требующей глубины исследований и длительных сроков, и никак не может быть самостоятельной отраслью. Любая, как самая наукоемкая, так и самая примитивная, прикладная наука никогда бы не смогла существовать, если бы ей не предшествовали глубокие исследования. Да, это они понимают и соглашаются с доводами до тех пор, пока в дело не вступает политика и не поднимается вопрос о грядущих выборах. Вот здесь уже требуется пусть маленький, но сиюминутный результат. Чиновники прекрасно знают, как из маленького результата раздуть громадный, можно сказать, колоссальный успех. Если в твоих руках пропагандистская машина, ты можешь долго оставаться на коне, только следует подпитывать мнение избирателей мелкими сиюминутными успехами, представленными в виде глобальных достижений.