Бог, природа, труд - Анна Бригадере

И снова поют скворцы, снова Юрьев день, и батраки собираются в путь — начинать новую жизнь.

БЕРЕЗОВЫЕ ГОРЫ

С таким же восторгом и беспокойством, с таким же предвкушением тайной радости, как и год назад, спозаранку качалась Аннеле в беспокойных волнах этого дня, словно камышинка в стремительном потоке. Повозка стоит посреди двора. Грузят пожитки. Коровы мычат, овцы блеют, ветер завывает и треплет Калтыни. Стоят они у самой северной оконечности леса. Но как ни треплет, с места сдвинуть не может. Так и оставаться им тут на веки вечные, так и покинут их тут, а вот Аннеле улетит, словно певчий дрозд: то на груше свистел-заливался, глянь, уж вспорхнул и — в лесу.

Скорее бы уж, скорее! Но утро нынче так тянется, столько всякого случилось, что и на неделю хватило бы! Сколько раз доставалось Аннеле, что вертится у взрослых под ногами, сколько раз она плакала и снова радовалась, сколько раз ее бранили и снова голубили, пока не настал, наконец, тот самый миг, когда скарб уложен и отъезжающие, утирая слезы, прощаются с теми, кто остается. Аннеле не плачет. «Не жалко расставаться?» — спрашивают ее. Она мотает головой. Она не знает, что значит расставаться.

Ножками в небо смотрит стол, привязанный на самом верху отцовского воза. Это место дня Аннеле. И сидит она там, как в носилках с пологом из небесно-голубого шелка, разукрашенного белыми розами облаков. Липкие, распускающиеся ветки гладят ее щеки, как и год назад, и кукует кукушка: «Ку-ку! Ку-да?»

— В другие места, в другие места!

— Ку-ку! Ку-да? В какие места?

— Солнцу навстречу, солнцу навстречу!

Лес, в котором ветер пел свою песню, остался позади. Едет Аннеле и тоже поет бесконечную песню. Едет и едет. Вдруг воз начинает раскачиваться — вот-вот опрокинется. Ей становится страшно. Где она тогда окажется? Снизу выныривает голова отца.

— Ну, ну, держись, дочка! С горы съезжаем. Тут я, рядом.

— Далеко еще ехать?

— Совсем уж приехали, скоро.

И снова под уклон, потом по залитой солнцем долине, снова в гору — и вот они, Авоты, прямиком во двор!

Посреди двора стоит маленькая сгорбленная старушка — встречает их. Это бабушка Аннеле, мать отца, которую иначе и не называют, как матушкой Авот. Первое, что она произносит: «Там, наверху, и есть твоя Аннеле?»

— Она и есть, — отвечает отец, снимая Аннеле с воза.

Бабушка берет Аннеле за руку и уж больше не отпускает.

— Пошли-ка в избу, может, что в моем поставце для тебя и найдется.

И так идут они с бабушкой, и вдруг, откуда ни возьмись, еще три такие же сыроежки, мал мала меньше. Это Лулите, Тинците, Юлците, дочки другого бабушкиного сына, живущие по соседству. Пришли посмотреть на Юрьев день в Авотах.

Бабушка достает из шкафчика белую штуковинку, похожую на меловую палочку, кладет на нее нож и, легко ударяя молотком, откалывает для каждой по кусочку. Оставшуюся палочку снова прячет в поставец. Юлците сразу засовывает свой кусочек в рот, грызет его, хрумкая и причмокивая. Аннеле стоит и не знает, что ей со своим делать и зажимает его в кулачке. Лулите шепчет: «С березовым соком ух как вкусно!»

Только бабушка отпускает девочек, Лулите тут же подбивать начинает: пошли да пошли к большой березе!

— К большой березе, — повторяет Тинците.

— Белезе, белезе! — лопочет Юлците.

Каждая из сестричек хочет взять Аннеле за руку, но у нее всего две руки. Лулите крепко держит одну, обе младшие сражаются за вторую, отталкивая друг дружку.

— Что дразнишь ребенка? — Лулите прогоняет Тинците, и младшая, одержав верх, гордо вышагивает рядом с Аннеле.

— То длазнис лебенка? — повторяет она, отталкивая Тинците.

— А где большая береза? — спрашивает Аннеле.

— На березовой горе, — отвечает Лулите и издали показывает: — Во-он она, большая береза.

— Бошая белеза, — Юлците протягивает розовый пальчик.

— Слышь, как течет, — настораживается Лулите. — У этой березы сок самый сладкий.

— Шладкий, шладкий, — шепелявит Юлците.

Идет Аннеле и диву дается — на такую высокую гору ей еще не приходилось взбираться. Авоты со всеми их крышами остаются у самых ног, а гора все выше и выше.

Из подсочины на большой березе так и журчит. Возле дерева прыгает босоногий мальчишка в холщовых портах, на голове не волосы, а настоящая пакля.

— Эй, сюда, сюда! Что покажу! — зовет мальчик. Когда девочки подходят, он зачерпывает полные пригоршни березового сока и швыряет им прямо в глаза.

Лулите топает ногой и сердито произносит: «Уходи отсюда, противный мальчишка!»

— Не уйду, вот и не уйду, — дразнится тот. — Хотите, я покажу этой чужой девчонке, где шишки растут?

— Где ж им расти? На сосне! — откликается любопытная Лулите.

— А вот и нет, — выпаливает мальчишка. — Вот где! — И изо всей силы щелкает Аннеле по самому кончику носа. — Ага! Что, больно, да? — с наслаждением, словно смакуя кусочек сахара, спрашивает он.

Больно до слез, но уж мальчишке Аннеле этого ни за что не покажет.

— Экая жалость, что не зима, а то бы я этой девчонке и Ригу показал, — тараща глаза, хвастливо произносит мальчишка.

— А где ж она, Рига? — Лулите и этого не знает.

— А-а! Делается вот как. Раскалить лезвие ножа на льду добела, а потом — раз! — к языку. Сразу Ригу и увидишь.

— Не слушай ты его, — притворяясь храброй и словно бы защищая Аннеле, поучает Лулите и тащит девочек ближе к дереву, предлагая по очереди попробовать вкусное питье и отбиваясь при этом от назойливого мальчишки, который так и норовит щелкнуть кого-нибудь по макушке, неожиданно крикнуть в ухо или вытворить что-нибудь еще. А когда и сама Лулите наклоняется к посудине, мальчишка подкрадывается сзади, ложится девочкам прямо под ноги, и стоит всем им разом повернуться, как валятся они в одну кучу. Кто-то испуганно вскрикивает, все бранятся, зато уж как злорадно веселится мальчишка!

И тут Лулите обрушивает на него поток таких бранных слов, что Аннеле даже опешила — откуда Лулите знает эти нехорошие слова? А что ни скажет Лулите, тотчас повторит Тинците, за ней лопочет Юлците. А мальчишка ничуть их не боится, то на одной ноге поскачет, то на другой и все дразнит и дразнит девочек.

Внезапно снизу донеслись ржание и лай. Мальчишку как ветром с горы сдуло.

— Ты не бойся, — утешает Лулите. — Он скоро уедет. За ним мать приедет, отдаст его в пастухи. А что еще с этаким озорником делать?

— Озолником делать! — откликается эхом Юлците.

Теперь, когда мальчишка убежал, можно спокойно оглядеться, поиграть на березовой горе. Вон там цветут перелески, чуть дальше желтеют баранчики, под прошлогодними листьями кое-где попадаются целые орехи, да из других посудин сок надо испробовать. Но вдруг откуда-то доносится протяжное: «У-у!» Лулите выпрямляется, прислушивается — откуда прилетело это «у-у!» на березовую гору?

— Это наша мать. Домой зовет. — Лулите смотрит в сторону соседнего хутора, двор которого отсюда виден как на ладони. Посреди двора стоит женщина, зовет, бранится: «Ну, дождешься ты у меня! А еще старшая! Куда детей увела! На Авотскую гору! Ну, достанется тебе, воротись только!»

— Мать зовет. Живо, живо!

— Мать зовет, живо.

— Зовет, зиво.

Схватившись за руки и даже не оглянувшись на Аннеле, они стали спускаться с горы. Вдруг, откуда ни возьмись, тот самый мальчишка как выскочит из кустов и давай кричать им вслед: «Горшок с ручками бежит, горшок с ручками!»

Только Аннеле вышла из-за клети, как навстречу ей выбежал огромный лохматый пес, напружинился и замер.

— Пусти, собаченька, пусти!

— Нет, нет, нет, — отвечает он, открывая свою огромную пасть.

Что же делать? Аннеле стоит как вкопанная, ни шагу ступить не может, и пес ни с места.

— Цитрон, Цитрон, не стыдно тебе? — окликает собаку какая-то девушка, сбрасывает ношу с плеча и бежит выручать Аннеле. — Ну кто ж на дитя лает? Не видишь, что своя? А ну, тихо! Дай лапу!

Пес умолкает.

— Погладь, не бойся! — говорит она Аннеле.

Осторожно дотрагивается девочка до головы лохматого пса. Цитрон прижимает уши и тыкается мордой в ее кулачок. А в кулачке что? Кусочек сахара, что дала бабушка. Самое что ни на есть для Цитрона лакомство.

— Ну вот вы и подружились. Цитрон не будет на тебя больше лаять.

Сглотнув сахар, Цитрон вылизал Аннелину руку и завилял хвостом.

А девушка уже подхватила свою ношу и умчалась. Она большая, щеки румяные, волосы пышные, золотистые. Красивая.

Вот и солнце садится. Идет Лизиня, зовет Аннеле. Пора спать укладываться. Она ей покажет куда.

На новом месте постлан мешок со свежей соломой, белая-белая простынка. Лизиня укладывает сестру, а сама спешит, торопится. Издалека доносится: «Ли-го! Ли-го!»

— Какие звонкие большие часы! Как долго поют!