Золотое перо - Борис Сокольников

Останутся от этой дряни

Одни листки воспоминаний...

И долго, долго потом, идя по снежной тропинке под зимними звездами, вспоминал и анализировал каждое случайное слово, брошенное его попутчицей. И глядя вечером в потолок, лежа с полупотушенной сигаретой, вновь вспоминал пережитое ощущение, как маленький мальчик, впервые попав в цирк, долго потом вспоминает боевого индийского слона. " Да, - говорил он себе, - бывают в жизни необыкновенные встречи. - Надо постараться сохранить память о этих минутах навсегда, надолго."

Все больше она худела, высыхала, и только ее глаза светились необыкновенным огнем.

В октябре неожиданно умер сумасшедший художник с первого этажа, будучи задавлен разворачивавшейся продуктовой машиной прямо во дворе своего дома.

И тут вспомнили о нем. Вспомнила вся страна. Когда вскрыли его келью, в ней среди рухляди и памятных вещичек, дорогих ему с детства, посреди комнаты неожиданно обнаружили неизвестный шедевр мастера.

Прямоугольная картина, сияя лаковой поверхностью, поражала светом. Выполненная в чистых, ясных тонах, написанная яркой влажной палитрой, она была построена на сочетаниях, на оттенках белого и красного цветов. Кое-где ее пронизывали сине-фиолетовые тона. Она звучала как оркестр.

Тут ясно было видно, что искусство живописи это только цвет и цвет, и что к ней нельзя подходить литературно.

В основе полотна лежала реалистическая тема, но вдруг художник разбил ее, бросив на недописанное и незаконченное полотно несколько десятков как будто случайных мазков, как будто движимый высшей силой.

И старый друг, не раз помогавший спившемуся товарищу десяткой, которого тот даже постеснялся привести в свое убогое последнее жилище, вспомнил, что всегда эта картина была у художника, заштопанная в льняное полотно.

- Ах, вот что ты скрывал, старый черт, хитрая бестия! - повторял осиротевший товарищ, блестя повлажневшими глазами. И видно было, какую глубокую гордость он испытывает за своего погибшего друга, глядя на толпы любителей, прослышавших и пришедших взглянуть на полотно.

И тут объявилась дочь маэстро, проживавшая на даче в пригороде Москвы и немедленно изолировала квартиру от неуместных посещений.

И объявился покупатель полотна, предъявивший свидетелей, что оно было продано ему владельцем. Хотя суд и признал права этого ходатая, все же ему пришлось выплатить два с половиной миллиона долларов. И надо было видеть с какой любовью и радостью американец укладывал в машину обернутое в бязь полотно... Скрипнула машина милицейского наряда и картину увезли на аэродром.

Среди вещиц и старых журналов нашли записную книжку и в ней между мелочных подсчетов прочли немало глубоких и умных рассуждений, которые тут же назвали Библией современного искусства.

Вдруг обнаружили рисунок, пришпиленный внешней стороной к стене. Это был портрет Вероники Тушновой, набросанный небрежной рукой великого поэта.

Торжественно повесили этот единственный рисунок посреди Русского музея.

И разъехались чиновники Министерства Культуры в шикарные квартиры и на государственные дачи, и разошлись молодые художники по подвалам и дыркам, рассуждая о мастерских и недоступных им беличьих кистях.

- Искусство не принадлежит никому. Оно принадлежит всем. - сказала Вероника в своем выступлении.

Ее попросили написать статью, посвященную памяти мастера, в многотиражке московских художников. " Бумагу живым! Славу живым!" - повторила она слова Маяковского и слова ее дышали страстью.

А ее собственная слава разрасталась как гигантский ком. Появилась масса людей, которым она была нужна. Но сама она не была нужна никому.

Ей становилось все хуже. И она цеплялась за жизнь, проживая ее с страстью. Она худела и стала выглядеть как поджарая собака. Ее глаза светились фосфорическим светом.

Собаки, поджав хвосты, уходили, увидев ее, и кошки разбегались, страшно мяукая.

Как будто предчувствуя конец, она познакомилась в электричке с подгулявшим парнем. Как мегера целует, стремясь выпить кровь, так и она вцепилась в его губы, словно стремясь выпить его жизнь, - так, что он убежал от нее по перрону.

Она стала страшная и знакомые перестали ее узнавать и люди стали оглядываться на нее на улице.

И видели ее однажды напротив ворот Союза Писателей, который она давно игнорировала, стояла она будто бы пьяная и сказала зло:

- Союз писателей!

И трудно было понять, что она хотела этим выразить.

11

Мартовская ночь гуляла кругами по Переделкино.

Кусты близко растущей сирени стучали в широкое окно столовой и даже клен, раскачнув голову, ударял ветвями в окна веранды. Кошки, почуяв весну, устроили дикие игры.

В эту ночь ей мерещились на потолке разводы. Долго она глядела вверх, не понимая, от чего это, - то ли отражение качающихся за окном ветвей, то ли подтаявшего мартовского снега. И в этом хитросплетении движущейся, переплетающейся паутины она словно хотела рассмотреть и прочитать загадку своей жизни.

И вспомнился ей почему-то день 8 Марта в средней школе ╧ 81 и Генка Огурцов. Ей было десять лет и этот Генка подарил ей книжку с надписью "Восьмое марта близко-близко...", наверное потому что мать приказала ему подарить эту книжку какой-нибудь девочке, вот он и засунул ей в парту. И как не вспоминала она, кто этот Огурцов и куда он потом делся, никак не вспоминалось. И подумала она, что в тех грудах писем, что лежали в двух мешках в дворовом флигеле, и которыми муж Саша когда-то растапливал в бане печку, наверное, лежат письма от каких-нибудь Огурцовых.

Она захрипела на кожаном диване, переворачиваясь со спины на бок. Уже становилось трудно дышать.

Наконец она встала, думая что так ей будет легче, и подошла к окну. Сосны раскачивались, торжествуя, шумя головами. И в эту минуту ей так ярко вспомнились все те сильные и простые ощущения уверенности в будущей жизни и здоровья, которые неотделимы от существа любого человека. И кажется им, что это будет вечно. Вот как ей когда-то казалось.

Она открыла окно и села на диван.

Как будто хорал ворвался вместе с ветром в комнату. Как будто комната наполнилась живой влагой. Колокола ударили в вершинах сосен.

На всех дачах вокруг кошки страшно мяукали и только вокруг дачи Вероники Тушновой стояла тишина.

12

Уже отзвучали речи последнего оратора, уже и редактор печально знаменитого журнала уронил на гроб прощальную слезу, и громадная толпа народа, оттесняемая милицией, замолкла в траурном молчании, когда сквозь толпу и конвой оцепления пробился Владик Бухнов. Это был уже давно пощипанный жизнью человек, сохранивший, однако, несмотря ни на что некую моложавость и юношескую подвижность. Он принес на гроб учителя и друга посвященный ей сборник стихов, набранный и изданный в скорбные дни народного порыва.