Белый шайен. Длинный Нож из форта Кинли. Их мечтой была Канада. Золото гор Уичита. Токеча - Сергей Юров

Бриджер, ведя меня к рынку, был оптимистичен и не сомневался в удачном исходе задуманного предприятия.

– В тех землях, куда ты собрался, – говорил он, – нужна быстроногая лошадь с добрым, крепким седлом, и на этом рынке ты сегодня получишь и то, и другое.

Однако нам пришлось довольно долго толкаться среди толпы в поисках подходящего товара. Обыкновенные невзрачные лошадки попадались часто, и я уже решил, что удачи не видать, когда Бриджер толкнул меня в бок и указал на вороного жеребца, стоящего между двух низкорослых каурых меринов.

– Каков красавчик, а? – цокая языком, важно произнес он.

Я помню, какое неизгладимое впечатлительное произвел на меня вороной с его красиво изогнутой, как у лебедя, шеей, длинными гривой и хвостом, и точеными стройными ногами. Он приглянулся мне с первого взгляда, этот черный величественный конь, ставший мне верным другом на многие и многие годы. Но его хозяин, рыжебородый погонщик мулов, заломил такую цену, что Бриджер присвистнул и повернулся, чтобы уйти.

– Рыжая Борода, – попенял он погонщику, – у тебя грабительская цена.

– Ну нет, приятель, – хрипло пробасил торговец. – Ты только разуй глаза и получше взгляни на этого конягу. Уж на что я не особо разбираюсь в лошадях, а его-то оценил сразу.

– Видно, как оценил, – недовольно буркнул Бриджер. – Побойся Бога!

Рыжебородый нахмурил белесые густые брови и протянул:

– Довольно, довольно. Коль не по карману товар, то и не о чем здесь толковать. Проваливай! Сгореть мне синим пламенем, если на этого коня не найдется покупатель.

Бриджер зашагал было прочь, но я удержал его за рукав.

– Триста пятьдесят, говоришь? – повернулся я к рыжему упрямцу.

– Ни центом меньше, мистер, – отозвался погонщик мулов, воткнув в рот длинную соломинку и приняв независимый вид.

– А если за триста?

В зеленых глазах торговца мелькнул интерес.

– Маловато. Триста сорок.

– Многовато. Триста десять.

– Триста тридцать, черт побери!

– Триста двадцать, и вот тебе деньги.

– Уговорил, – широкое лицо торговца расплылось в хитрой улыбке. – Триста двадцать пять, и забирай конягу.

От продажи дома у меня ещё оставалось триста восемьдесят долларов. Я подумал, что после этой наиважнейшей сделки в моем кармане хватит денег и на покупку костюма для бала, и на парикмахерскую.

– Идет, – согласился я и полез за долларами. – Уж больно понравился мне вороной красавец.

– Откуда у тебя он, Рыжая Борода? – спросил Бриджер, которому стало ясно, что я куплю вороного. – Сдается, он был собственностью или генерала, или известного конокрада.

Рыжебородый сначала уставился на траппера своими бледно-зелеными глазами, а потом шумно захохотал, похлопывая здоровенной пятерней по бедрам.

– Эй, Острый Кадык, – наконец выдавил он сквозь смех, тыча в Бриджера толстым пальцем. – Ты что, был в тот вечер в Омахе, когда я обчистил офицера в покер? Славная была игра. – Затряс он головой. – А майор оказался хвастливым и глупым. У него ничего не оставалось, кроме лошади и сбруи, и в последний партии он просадил и это. В пьяном виде даже пустил слезу по вороному. Но все было честно, он проиграл.

Бриджер отрицательно покачал головой, давая этим знать, что в тот знаменательный вечер ему не посчастливилось быть свидетелем его выигрыша.

– Стоящий конь, стоящий, – торговец похлопал по шее вороного и посмотрел на меня. – Ещё вспомните Рыжего Бена, мистер.

Я отсчитал положенные деньги и вручил их погонщику. Когда он внимательно пересчитывал сумму, я окинул пристальным взглядом свое приобретение. Без сомнения, это был благородный арабский скакун с небольшой, может, примесью крови дикого мустанга. Если предыдущие покупатели смотрели на этого коня и не купили его, значит, либо они были скупердяями, либо нищими, либо недальновидными глупцами.

Рыжий Бен ещё листал ассигнации, а я вдруг вспомнил о сбруе и мысленно отругал себя. Надо было и сбрую включить в эту сумму, когда он упомянул о ней. По горячим следам, как говорится. Ведь выиграл он в одной партии и лошадь и сбрую. Теперь поздно. Скажет, гони за сбрую деньги. А она, поди, такая же великолепная, как и сам вороной. Я хмуро смотрел на толстые неуклюжие пальцы погонщика мулов, шелестевшие деньгами, пока мне на ум не пришло одно забавное соображение.

В Сент-луисском колледже мне часто удавалось питаться бесплатно из-за одной небольшой, но безотказной ерунды. Я решил и сейчас прибегнуть к этому спору-ловушке.

Рыжий Бен прятал деньги в карман, а я сказал между прочим:

– Хоть ты и отрастил себе бороду, Бен, но, кажется, мы с тобой ровесники.

Погонщик, которому было никак не меньше сорока, презрительно хмыкнул:

– Гм-м, да ты мне годишься в сыновья.

– В сыновья, значит… И с какого же ты года?

– С двадцать пятого.

«Ага! – подумалось мне. – Попался, гусь».

– Нет, – уверенно отрезал я. – Не с двадцать пятого.

– Да ты что?.. Я тебе сразу сказал правду.

Я решительно протянул ему руку и отчеканил:

– Спорим, что ты не с двадцать пятого года?.. Но если ты окажешься прав, я заплачу тебе сто долларов.

На лбу погонщика аршинными буквами было написано: ох и идиот же этот парень.

– Конечно, спорим! – Он быстро сжал мою руку.

– Маленькое уточнение, – заметил я. – Дело в том, что в этом споре можешь проиграть и ты. А если это случится, то я бы хотел в качестве выигрыша получить сбрую от вороного… Годится?

– Годится! – гаркнул рыжебородый. – Разбивай, Острый Кадык.

Бриджер с недоумением посмотрел на меня и не сделал никакого движения. Но когда я незаметно подмигнул ему, он тут же разбил наши руки.

– Ну? – Нижняя челюсть погонщика выдвинулась вперед. – Из-за ста долларов я постараюсь, чтобы мне прислали метрику, и ты убедишься, что я с двадцать пятого года рождения.

Я приблизился к нему и, приставив палец к его Груди, внятно произнес:

– Это такие же карты, Бен. Проигравший, а это ты, платит. Ты с тысяча восемьсот двадцать пятого года. Понимаешь, с ты-ся-ча во-се-мъ-сот!.. Родившихся в двадцать пятом году вот уже почти две тысячи лет, как нет на этом свете.

Целую минуту погонщик молчал, обдумывая мои слова, затем глубоко вздохнул и пробасил:

– Да-а, поймал ты меня, что тут скажешь…

– Да уж нечего сказать – влип, – посочувствовал ему траппер, едва скрывая улыбку. – Это тебе не пьяный офицер из Омахи.

– Ладно, – решился погонщик. – Идемте. Сбруя лежит вон в том фургоне.

Он сунул мне в руку повод вороного, и мы все вместе зашагали к громадному фургону. Жеребец перебирал ногами, косясь в мою сторону огненным глазом. Я дружески похлопал его по шее и пошептал ему на ухо успокаивающие слова, которые всегда помогали, когда мне приходилось укрощать даже самых диких лошадей на ранчо мистера Триппла.

Подойдя к фургону, Рыжий Бен крикнул:

– А ну-ка, Джонни, достань из фургона сбрую от вороного.

Такой же огненно-рыжий, как его отец, пятнадцатилетний мальчик быстро извлек на свет все, что требовалось для полной экипировки вороного и, среди всего прочего, отличное седло Мак-Клеллан, которому в те дни не было равных. Я набросил на спину жеребца седло и взнуздал уздою.

– Отныне служить тебе новому хозяину, – глядя на вороного, сказал Бриджер. – Редкое животное! Таких не часто увидишь в прериях… Но все вещи имеют имена. Как же ты будешь величать его, Джо?

Я не долго думал, посматривая на благородную посадку головы коня, на его мощное упругое тело и высокие стройные ноги.

– Маркиз, – ответил я и, сделав легкий замах, оказался в седле. – Такое имя вполне подойдет лучшему скакуну по эту сторону Миссисипи.

Маркиз сначала заупрямился, но, почувствовав крепкую руку опытного наездника, вскоре утихомирился.

Мы покидали Рыночную площадь в прекрасном настроении. Маркиз стоил тех денег, что я выложил рыжебородому. И не надо было быть большим знатоком, чтобы наверняка знать, что он обставит многих ему подобных, если дело коснется скачек на быстроту и выносливость.

Потом на Мэйн-Стрит я посетил лучшую в городе парикмахерскую, где меня тщательно выбрили, и магазин, готового платья, приобретя в нем добротный темный костюм. На моей высокой, ладной фигуре он смотрелся просто здорово. Для пущей важности я засунул в нагрудный кармашек шелковый белый платок, оставив на виду маленький уголок.

Все послеполуденное время мы провели с Бриджером в салуне Майкла Брэкетта, а где-то около шести вечера я откланялся, и на Маркизе выехал из города.

Как и говорила Элизабет, мне не составило большого труда добраться до «Тройного К». Менее чем через час я доехал до ранчо Карстерсов. По обе стороны подъездной аллеи высились высокие деревья, отбрасывавшие в этот час длинные тени. Я проехал по ней до коновязи, где стояло множество лошадей и экипажей.

Спрыгнув с Маркиза и привязав его, я осмотрел кирпичный дом, который строился, надо полагать, без всяких архитектурных наметок. Двухэтажный, обширный, он походил сразу и на мексиканскую гасиенду, и на гнездо южного плантатора, и на обычный дом богатого ранчеро. А прилепившиеся с боков низкие пристройки вносили во все это ещё большую неразбериху. Я задержал взгляд на правой пристройке, в которой жил Бент и, подумав, решил навестить его попозже, после того, как предстану перед хозяевами и немного обвыкнусь.