Понять другого (сборник) - Игорь Росоховатский

Через день вызвали меня к директору института. Выслушал он меня внимательно, сочувствие в глазах засветилось.

— Потерпите полгодика, Борис Петрович, — говорит. — У нас перемены назревают.

Полгода вроде бы и немного. Выплакался я ему в жилетку, решил временно смириться, ждать.

А ждать оказалось невмоготу. Кишка тонка. Как говорили римляне, «не так страшен рык льва, как вой гиен и шакалов».

Все это меня очень раздражает… Чувствую себя отвратительно, и стало казаться, что вокруг меня не лица человеческие, а морды звериные, головы змеиные, лики птичьи…

Стал я примечать, из-за чего люди враждуют и дружат, стал отыскивать внутренние, глубинные, самые тайные, интимные, можно сказать, причины, — тошно мне показалось, не хотелось жить.

«Жернова заработали» — перемалывали зерна мыслей моих в муку, из которой испечь ничего нельзя — горька очень, желчью отравлена.

Потерял я сознание на улице, а очнулся уже в больнице.

Там я познакомился с доктором Барновским. Круглолицый такой, очкастый, похож на филина. Оказалось, что болезнь застарелая, та самая, что в детстве вызывала головокружения и тошноты. Я надеялся, что она прошла, а болезнь только затаилась до поры до времени, как взрывчатое устройство с часовым механизмом. На консилиуме врачи развели руками. Только тогда пригласили доктора Барновского и разрешили ему применить какие-то «его методы», я полагаю — крайние меры.

— На что жалуетесь? — спросил он меня при первом знакомстве.

— На людей, — отвечаю. — Опостылели, осточертели мне все люди. — И смеюсь, знаю, что сейчас он скажет: «От этого не лечим».

А он сощурился, головой покачал так серьезно, участливо:

— Расскажите, чем это вызвано, голубчик.

— Причины общеизвестные, — отвечаю. — Чем старше становимся, тем лучше людей узнаем.

Я нарочно вопрос заостряю, чтобы доктор этот прилипчивый отстал.

Но от него не так просто отделаться. Да и отделываться не хочется. Видно, научился располагать к себе.

Глаза у него грустные, всезнающие. От зрачков жилки кровяные расходятся. Веки припухшие. Видно, устает здорово. А веет он него спокойствием, уютом, доброжелательностью.

И как-то само собой получилось, что рассказал я ему обо всем, что со мной приключилось.

Он долго думал над моими словами, тихонько покачивался на стуле у моей постели. Потом говорит:

— Дело не только в неприятностях на работе, Борис Петрович. Переутомились вы от непомерного потока информации, когда материал для диссертации собирали. Захлебнулись вы в нем. Отдышаться вам надо на песочке, отдохнуть от информации и от носителей информации…

— Мечтаю об этом, доктор. Да где от людей скроешься, — говорю.

Наклонился он ко мне, голову набок склонил, снизу вверх в лицо заглядывает:

— А если мы вам остров выделим?

Не поверил я ему.

— Целый остров? — спрашиваю. — В море? Без людей? Такие, как миллионеры покупают?

— Целый остров, — отвечает. — Будете в некотором роде управителем острова.

— А почему «в некотором роде»?

— Видите ли, оставить в бездействии ваш мозг и нервные центры позвоночника нельзя. Болезнь усугубится. Поэтому мы подключим ваш мозг с помощью антенны к вычислительной машине, управляющей островом-маяком. Таким образом, мозг будет под постоянной нагрузкой. И в то же время он будет отдыхать — нагрузка-то небольшая, ничтожная, можно сказать, нагрузка для человеческого мозга. Никаких новых идей от него не потребуется, просто — отвечать на запросы судов, выдавать метеосводки, справки о фарватере. В общем, побудете островом. Островом в открытом море…

Его глаза загляделись куда-то далеко-далеко…

— Человек-остров — красиво звучит, — сказал я. — Пожалуй, это понятие не лишено смысла. Большего, чем тот, что заключен в каждом из двух слов порознь.

Он опустил мне руку на плечо, и она была как живой теплый мост через пропасть, отделяющую меня от других людей. Я думал в ту минуту: «Разве и раньше я не был островом? Дрейфующим островом. Островом среди островов и льдин. Мы мешали друг другу, потому что острова должны дрейфовать в некотором отдалении один от другого…»

— Значит, мы поняли друг друга?

Сегодня меня начали готовить к пребыванию на острове. До полусмерти утомили анализами. Несколько часов я находился в шлеме — снимали записи биотоков мозга, энцефаллограмму, эограмму, мнемобиограмму и еще бог весть что, составляли генокарту и энергокарту организма, потом отдельно энергокарты и эограммы рук и ног, которые будут управлять автономными приборами.

Через два дня самолет отвезет меня туда, где я найду покой и стану самим собой — островом в открытом море.

Тогда и сообщу вам, на какой адрес мне писать.

Всего вам доброго.

ПИСЬМО ТРЕТЬЕ

11 мая.

Здравствуйте, родные!

Уже несколько дней я на острове. Море ласкает мои руки, перебирает волосы. Волны плещутся у моих щек, у губ, у лба, выгибают упругие ласковые спины под моими руками, мурлычат, трутся о ноги, лижут ступни. Пена прибоя освежает меня, вливает силы и спокойствие. А иногда встают волны на задние лапы — и тогда видно, какие они могучие, — встряхивают гривами, окатывая остров и меня мелкими брызгами. Раньше я и не знал, сколько силы могут дать человеку бушующие волны, не знал прямой зависимости между силой и спокойствием.

С островом я слит нераздельно. У меня такое ощущение, что его береговые линии стали очертаниями моего тела, что его бухты — это изгибы моей шеи. Когда прибой наполняет водой гроты, тело мое тяжелеет, когда волны с шипением отступают, приходит облегчение.

На моей голове — шлем с антеннами, на руках — браслеты-антенны. Они осуществляют прямую и обратную связи с мозгом острова-маяка — вычислительной машиной и двумя роботами. Вычислительной машине подчиняются все службы острова, а она подчиняется мне.

Но мое ощущение острова как самого себя нельзя объяснить лишь этой связью. Между нами что-то большее, в этой близости и общности участвует мое воображение.

Когда море ласковое и спокойное, когда оно едва вздымается, потягиваясь под лучами солнца, я отдыхаю. Но и когда оно бушует, я отдыхаю тоже. Когда волны спешат одна за другой, седея от страха и ярости, когда расшибаются о мои каменные колени, когда пытаются подскочить повыше, чтобы заглянуть мне в глаза, я смеюсь от радости и отдыхаю душой. У моря нет человеческой поспешности, суетливости и суетности. За эти несколько дней ко мне пришли такие мысли, которых я бы не сумел родить в течение всей жизни.