Тайна двух сфинксов - Игорь Васильков

— Все это относится, впрочем, к прошлому. И, чтобы отдать дань справедливости, я позволю себе задержать ваше внимание еще на одном факте. Наука уже нашла способ замораживать воду, минуя стадию кристаллизации. Для этого замораживание производят почти мгновенно, при очень низких температурах. В результате вода превращается в однородную, как бы стекловидную массу без кристаллов. При таком способе замораживания целость живых клеток уже не нарушается и теоретически представляется возможность замораживать рыбу, перевозить ее в таком виде на любое расстояние, а затем оттаивать и оживлять…

— Браво, браво! — Андрей захлопал в ладоши. — Я восхищен тобой, Виктор! Восхищен и пристыжен! Ведь я всерьез думал, что ты, зарывшись в свои иероглифы, совсем перестал следить за успехами науки. А между тем твои познания в области анабиоза делают тебе честь! Только все, о чем ты сейчас рассказал, имеет весьма отдаленное отношение к моей работе.

— Тогда я отказываюсь понять тебя, Андрей.

— Я считаю, что центр тяжести вопроса об анабиозе лежит в явлениях, связанных не с замерзанием, а с высыханием живого вещества. — Андрей говорил теперь серьезно, и в тоне его голоса звучала глубокая убежденность. — Впрочем, обе разновидности анабиоза сводятся к одной причине: ведь и процесс замерзания — это не что иное, как извлечение воды из клеток образующимся в них льдом. Ты, Виктор, уже сказал, что при замораживании организм может погибнуть от разрушения клеток ледяными кристаллами, — и это справедливо. Но английский ученый Паркс недавно нашел еще одну причину неудач, постигших исследователей холодного анабиоза. Именно она, эта причина, и сводила на нет все преимущества, которые давало мгновенное замораживание. Оказывается, при сильном охлаждении в межклеточной жидкости начинают бурно накапливаться электролиты, то есть соли, и это также приводит к необратимым изменениям в живой клетке. Так вот я подозреваю, что при потере влаги путем высушивания концентрация солей уже не действует губительно. Не потому ли сухой анабиоз так широко распространен в природе?

— Знаю, знаю! — перебил Виктор Петрович. — Амебы, туфельки, даже коловратки, имеющие относительно сложную нервную систему, могут высыхать, а попадая вновь в воду, оживаю?… Семена растений сохраняются в сухом состоянии десятки лет и прорастают, оказываясь в благоприятных условиях… Луковицы степного мятлика можно высушить и хранить несколько лет в гербарии, но стоит их положить в воду, как они тотчас же дадут ростки… Изолированное и высушенное сердце лягушки, помещенное в питательную среду, восстанавливает утерянную влагу и начинает вновь ритмично сокращаться.

Виктор Петрович прищурился и, не скрывая своего торжества, посмотрел на Андрея.

— И, если мне не изменяет память, я берусь утверждать, что дальше этого опыты не пошли!

— Совершенно верно, — спокойно согласился Андрей. — Вот поэтому меня и заинтересовала проблема полного обезвоживания тканей. И впереди я предвижу возможность высушивать и затем вновь возвращать к жизни даже сложные организмы.

— Так! И ты считаешь это научной гипотезой, для доказательства которой стоит тратить время? — спросил Виктор Петрович.

— Конечно!

— Это не гипотеза, а фантастика! И я удивляюсь, Андрей, как некритически относишься ты к своему увлечению анабиозом. Ведь ты не можешь не знать, что даже опыты, которые я только что перечислял, теперь подвергают сомнению.

— Знаю и это. Но тем более необходимо продолжать исследования. Любая гипотеза вызывает сомнения, и только смелость и настойчивость ученого-экспериментатора могут превратить ее в научную теорию.

— Ну, предположим, что ты прав… — не сдавался Виктор Петрович, — допустим, наконец, что ты докажешь свою гипотезу. Но что это может дать практике?

Нина слушала внимательно, посматривая на друзей. Она, честно говоря, не знала, кто из них прав. Она хотела верить Андрею, но солидность его оппонента отнимала у нее эту веру, основанную на одной симпатии. Это, конечно, странно, размышляла она, что Андрей бросает свою старую работу. Она ведь тоже слышала, что он добился больших успехов. Она внимательно следила за Андреем и старалась уловить в его голосе нотки уверенности. Ведь он часто говорил ей, что, если человек уверен в своих силах, — это уже половина успеха.

— Ты спрашиваешь о практической значимости моей работы? Андрей взъерошил волосы. — Именно этим интересовались и члены ученого совета, когда утверждали план моей новой работы. И многие при этом скептически улыбались, точно так, как это делаешь сейчас ты. Так вот я ответил тогда, что если заглянуть в будущее, то там рисуются интереснейшие перспективы. Мы сможем высушить любой орган даже теплокровного животного, вплоть до органов человека. Высушить так, чтобы сохранить целость всех тканей этого органа, и затем через неопределенно долгое время вновь вернуть его к жизни. Почем знать, какие еще неизведанные возможности откроются перед наукой, например перед медициной… Это, конечно, пока мечта, но разве она уже не начинает воплощаться в действительность? Вспомните, как много жизней спасла консервированная кровь. Но консервированная кровь имеет свои практические неудобства: ее нельзя, например, долго хранить. И вот появилась так называемая сухая плазма. Сыворотку крови выпаривали и получали кристаллы, которые можно хранить бесконечно долго. Достаточно такую сухую плазму растворить, и материал для переливания крови готов. И вот я спрашиваю себя: если есть сухая плазма, почему не может быть и сухой крови? Вы, конечно, знаете, что в наше время медицина уже владеет способами пересадки не только кожи, но и костей. И вот представьте себе, что мы получим, кроме сухой крови, также и сухие органы, например сухое сердце или легкое, сможем хранить их годами и в случае надобности заменить сердце или легкое умирающему человеку.

— Вот это воображение! — не без иронии воскликнул Виктор Петрович. — Консервы из человечины, вяленое сердце! Только не кажется ли тебе, Андрей, что подобные шутки несколько, как бы это сказать, неприятны, что ли… Ведь они напоминают остроты гробовщика!

Андрей сделал вид, что не понял язвительных восклицаний Виктора Петровича, и тем же серьезным тоном добавил:

— Кроме того, я предвижу возможность зажечь искру жизни даже в твоей египетской мумии, дорогой Виктор.

Виктор Петрович на секунду испуганно уставился на Андрея, потом встряхнул головой и расхохотался.

— Да у тебя, батенька мой, в самом деле чудесная тема для фантастического романа!

— Ты, наверное, хотел сказать: чудесная мечта. — Андрей говорил теперь в приподнятом тоне, немного волнуясь. — Что же в этом плохого? Мечта может воплотиться в фабулу романа или стать путеводной звездой для ученого-исследователя — это в зависимости от характера способностей. Ты, например, мечтаешь разгадать тайну деревянного сфинкса с начинкой из костей и сухой кожи египтянина, жившего три с половиной тысячи лет тому назад. Ради этого ты просиживаешь ночи напролет над причудливыми знаками, которыми покрыт древний папирус. И ты добьешься своего, потому что ты мечтатель! А я мечтаю о другом! Огромным, вечно таинственным сфинксом стоял перед человеком вопрос о том, что такое жизнь и в чем загадка смерти. Перед грозным взглядом этого сфинкса склоняли головы бесчисленные поколения людей. Потом нашлись смелые мечтатели, которые не побоялись подойти к этой загадке вплотную и стали исследовать ее кто скальпелем, кто микроскопом. Благодаря им мы многое узнали. Еще больше осталось непознанного. Но нет таких таинственных явлений, которые нельзя было бы понять. Разве эта мечта не стоит того, чтобы жить и работать ради ее осуществления?