Слишком много сыщиков - Рекс Стаут

Вульф умолк, потому что Грум повернул голову – дверь открылась и вошел еще один человек в полицейской форме. Он подошел к Груму и протянул ему сложенный лист:

– Капитан, это для вас.

Грум развернул бумагу и пробежал ее глазами. Потом он отослал полицейского и, снова прочитав написанное, поднял глаза на нас с Вульфом.

– Это ордер на ваш арест как главных свидетелей убийства. Я должен действовать соответственно. Хотите ознакомиться с документом?

Я повернул голову и посмотрел на Вульфа. Готов засвидетельствовать, что за целых десять секунд гробового молчания он ни разу не моргнул, после чего произнес единственное слово:

– Нет.

– Позвольте мне, – сказал я и протянул руку. Грум вручил мне ордер. Полный кошер, даже наши имена были написаны правильно. Подпись судьи читалась примерно так: Бимнайомр. – Кажется, это не фальшивка, – обратился я к Вульфу, но тот даже не взглянул на меня.

– Я даже не знаю, как это назвать, – процедил он ледяным голосом, не сводя глаз с Грума. – Своеволие? Самоуверенность? Или просто упрямство?

– Вульф, вы не в Нью-Йорке, а в Олбани, – Грум старался не показывать, как он горд собой. – Я еще раз спрашиваю вас, вы хотите изменить что-либо в своем отчете?

– Вы в самом деле собираетесь выполнить предписание ордера?

– Я уже это сделал. Вы арестованы.

Вульф повернулся ко мне:

– Какой номер у мистера Паркера?

– Иствуд 62605.

Вульф поднялся, подошел вокруг стола к креслу, которое освободил Хайетт, и, опустившись в него, взял телефонную трубку. Грум вскочил было, но, сделав шаг, остановился и сунул руки в карманы. Вульф набрал номер и прогудел в трубку:

– Пожалуйста, Нью-Йорк, Иствуд 62605.

4

Спустя четыре часа, в шесть вечера, нас все еще держали взаперти. Конечно, мне и раньше приходилось попадать за решетку, но вместе с Вульфом – ни разу. С Вульфом, с тех пор как я у него служил, подобное случилось в первый раз.

На самом деле в каталажку нас, разумеется, не упрятали, во всяком случае, внешне все выглядело не совсем так. В полицейском участке пустовала комната для задержанных, и не такая уж скверная, если не считать того, что запах в ней стоял как в лазарете посреди джерсийских болот и стулья были засаленные. А так в углу комнаты за перегородкой нашелся даже унитаз с рукомойником. К нам приставили фараона – чтобы он присмотрел за тем, как бы мы не попытались отвертеться от электрического стула, покончив с собой. Когда я сказал, что дам ему доллар, если он принесет нам вечернюю газету, фараон открыл дверь и завопил кому-то, чтобы его подменили. Не захотел рисковать, значит.

Вскоре после того, как нас заперли в темницу, выяснилось, что можно попросить, чтобы принесли жратву. Я заказал два сандвича с бифштексами на поджаренном белом хлебе и кварту молока. Вульф, у которого с десяти утра, когда он выпил кофе, маковой росинки во рту не было, высокомерно отказался. Не знаю, может, он решил объявить голодовку, или просто был слишком взбешен, чтобы есть. Когда принесли мой заказ, то оказалось, что под бифштексами на тостах легавые понимают всего лишь ветчину с черным хлебом, к тому же ветчина была так себе, зато молоко оказалось вполне сносным.

Плененный Вульф не только не желал ничего есть, он еще и молчал, будто воды в рот набрал. Постелив на старую деревянную скамью у стены свое пальто, он уселся, даже не потрудившись снять шляпу, и откинулся назад с закрытыми глазами и сцепленными на необъятном пузе пальцами. По его виду я понял, благо знал я его неплохо, что вместо того, чтобы взять себя в руки, он распаляется все больше и больше. Лишь однажды он соизволил прервать молчание, когда по прошествии двух часов нашего заточения открыл глаза и изрек, что хочет, чтобы я ему сказал кое-что, только честно. Я ответил, что готов честно выложить ему как на духу все, что вообще знаю, благо времени на это у нас теперь будет предостаточно.

Вульф хрюкнул:

– Я предвижу, что в будущем, если нас с тобой попрежнему ничто не разлучит, а это маловероятно, нам не раз еще придется вспомнить то, что случилось сегодня. Согласен?

– Да. При условии, конечно, что это не последний такой случай. Хотя вы предполагаете, что будущее у нас все-таки есть.

– Пф! Это я гарантирую. Ответь вот на что. Как ты думаешь, если бы тебя черт не дернул уступить соблазну и ввязаться в то дело с подслушиванием, стал бы я браться за работу, которую предлагал мне тот клиент? Я просто интересуюсь твоим мнением.

– Ха, держите карман шире, – Я встал и посмотрел на него сверху вниз. – Если я скажу «нет», вы мне потом всю плешь проедите, словно сами тут ни при чем. А если я скажу «да», то это будет последней соломинкой, которая вас сломает. Вы и так кипите, думая обо всем, что произошло. Поэтому мой ответ таков: мы делим поровну.

– Что делим поровну?

– Вину. Пополам. Нас обоих следует высечь розгами. Но не изжарить в геенне огненной.

– Это еще посмотрим, – проворчал Вульф и снова закрыл глаза.

В шесть вечера я углубленно изучал уже вторую половину вечерней газеты, с увлечением читая о том, как зашивать нейлоновые лифчики, если они вдруг порвутся, когда дверь распахнулась настежь. Наш страж развернулся на каблуках, готовый отразить вооруженный натиск, но вошедший оказался всего лишь фараоном, сопровождающим какого-то посетителя. Гость, краснолицый малый в коричневом кашемировом пальто, остановился, огляделся по сторонам, а затем подошел к нам и протянул Вульфу руку.

– Мистер Вульф? Я Стенли Роджерс. Я страшно извиняюсь. Наверное, вы уже думали, что я провалился сквозь землю, но Нат Паркер до трех часов никак не мог со мной связаться, судья сейчас на заседании, и мне пришлось кое на кого надавить. Здесь с вами не очень-то гостеприимно обращаются, да? А это мистер Гудвин? Очень приятно. – Он протянул мне лапу, и я ее пожал. – Я просил судью назначить вам залог в пять тысяч долларов, но он уперся и ни за что не соглашался на меньшее, чем двадцать тысяч, причем за каждого. Как бы то ни было, теперь вы свободны, но с единственным ограничением – вы не имеете права выехать за пределы округа без разрешения суда. Я забронировал вам номер в отеле «Лэтам», но, конечно, заказ можно снять, если вы хотите поехать в какое-то другое место.

Он дал нам подписать какие-то бумаги, рассказав, что Паркер позвонил ему из Нью-Йорка и велел сделать для нас все необходимое, и что он готов отменить званый ужин, если нужен нам. Вульф ответил, что все, чего он сейчас жаждет, – это выбраться отсюда поскорее и найти что-нибудь поесть. На одно предложение Роджерса мы все же согласились. Неподалеку от выхода его дожидалась машина, и вот мы, распрощавшись с охранником, но не предложив чаевых, заскочили в канцелярию, подписали бумаги о своем освобождении, забрали изъятые при аресте личные вещи, сели в машину Роджерса и доехали с ним до места, где оставили свой «седан». Вульф снова взгромоздился на заднее сиденье, а я сел за руль. Добравшись до отеля, я достал из багажника чемоданы, а машину сдал на попечение швейцару.

Насчет чемоданов можно было кое-чем попрекнуть Вульфа, – «Говорил же я вам», – но он был явно не в том настроении, чтобы выслушивать колкости. Вчера вечером он, как всегда, уперся как баран и наотрез отказался даже допустить возможность, что придется переночевать не дома, и настоял, чтобы никакого багажа мы с собой не брали. Я не послушался и прихватил наши чемоданы, памятуя, что человек предполагает, но кое-кто другой располагает. Сейчас, когда посыльный проводил нас в номер 902 и поставил на полки чемоданы, у меня был прекрасный повод, чтобы словно невзначай подколоть упрямца, но я счел, что разумнее и безопаснее смолчать.

Оба наших халата висели в ванной. Вульф стянул пиджак, жилет, галстук и рубашку и отправился умываться. Вернувшись, он переоделся в желтую шерстяную пижаму с тонкими черными полосками, вынул из чемодана тапочки, уселся в кресло, чтобы снять ботинки, и велел мне позвонить горничной, чтобы она принесла меню. Я напомнил ему слова Роджерса, что в отеле «Лэтам» кормят всего лишь неплохо, а лучший в городе ресторан расположен всего в двух кварталах отсюда.

– Меня это не волнует, – заявил он. – Аппетита у меня нет, и вкуса я тоже не почувствую. Есть буду просто потому, что надо. Тебе отлично известно, что я не могу работать на пустой желудок.

Итак, он собирался работать.

Не припомню, чтобы наша с Вульфом трапеза когда-нибудь проходила столь тоскливо. Нет, то, что нам подали, было вполне съедобно – устрицы, консоме, ростбиф, картофель со сметаной, брокколи, салат, яблочный пирог с сыром и кофе – и ужину мы воздали должное, но за столом царило угрюмое молчание. Хотя Вульф никогда не обсуждал за столом, дела, поговорить во время еды он любил – о чем угодно, лишь бы не о работе. Почти всегда так и бывало. Но на этот раз за весь ужин он не проронил ни слова, да и меня не очень-то тянуло на разговоры. Допив вторую чашку кофе, Вульф отодвинулся вместе с креслом от стола и, посмотрев на меня, пробурчал: