Вышли в жизнь романтики - Михаил Златогоров

— Девочки, паук ползет! — вскрикивает вдруг Ядя. — Письмо будет.

— Ты и так получаешь, — невесело откликается Нелли.

— Ну вас, разбудили! — Руфа натягивает на голову одеяло. — Дали бы еще полчасика…

— Вставайте, вставайте! — Егорова надевает ватник. — Уже в рельс били. Руфа, ты вчера дежурила? Щепочек совсем не осталось.

— Майка колун утащила.

— И чурочки все, — хмурится Егорова. — Протапливать нечем. Сегодня снег выпал.

— Снег! Уже! — Руфа откидывает одеяло, садится на койке. — Что же осенью будет?

— Вот колун! — Майка почти швыряет топор к койке Руфы. — «Чертовски милая»… Чего она бодягу разводит!

— Майка! — останавливает Егорова. — Опять твои словечки.

— Попросим мальчиков, они и наколют. — Руфа застегивает лифчик. Руки у нее красивые, кожа атласно-золотистая. — Игорь-то уж обязательно забежит. Он ведь без Буратино жить не может.

— А тебе и завидно! — снова ожесточается Майка.

— Мне? Ха-ха! Нужен он мне. Вся их бригада за мной хвостом ходит.

— Мы с Игорем просто хорошие товарищи, — смущенно объясняет Юля. — Еще в школе дружили.

— Друг по гроб жизни, — с расстановкой произносит Руфа. — А знаешь, что он тебя «горе-патриоткой» называл?

— Врешь!

— Сама слышала. Еще в поезде.

— Неправда! Не мог он так…

— Мама, говорил, не отпустила ее. Мамаша ей дороже Родины. Горе-патриотка. Теперь-то, конечно, он того не скажет.

Слова Руфы заставили больно толкнуться сердце.

— Я действительно тогда из-за мамы… не могла с первой партией…

— Буратино! Глупый ты человечек! Что ты перед ней оправдываешься?! — вскипает Ася. — И вообще хватит болтать. Пошли.

Девушки поднялись по косогору и обогнули здание конторы.

Солнце начинало уже слегка пригревать, напоминая, что здесь хотя и Заполярье, но все же лето остается летом. Солнечные лучи слизывали слой снега, обнажая кустики куропаточьей травы и морошки, пни и валуны. Сырые груды опилок желтели возле пилорамы. На перекрестке едва намеченных бараками улиц — Ленинградской и Комсомольской — шла сборка первых щитовых домов, стучали молотки плотников. Возле столовой тарахтел движок.

Снег сходил, исчезал, оставляя после себя грязь на дороге. Юле было жаль снега. Как быстро промелькнуло ослепительное утро, чудесное ощущение свежести и чистоты! Она шла понурив голову. Неужели Руфа сказала правду об Игоре?

Егорова вела бригаду к развилке шоссе. Вблизи развилки находился временный склад строительных материалов. Там с начала работ сгружали бетонные блоки, стандартные щиты, цемент, железо; туда начнут сегодня подходить машины с шифером.

Егорова знала, что без шифера строители не могут закончить и сдать два почти готовых дома; они стояли раскрытые, без кровли. Сегодня внутрь нанесло, наверно, много снега… Как расстроится прораб Лойко! Ася вспомнила, как Прохор Семенович Лойко — сухощавый, костистый человек лет за пятьдесят, с обкуренными, желтыми кончиками пальцев — говорил вчера в комнате партбюро, где собрались активисты: «Время-то уходит, и не к лету, а к осени, к зиме». Егорова, в общем, ладила с Лойко, хоть нередко и ругалась с ним из-за того, что подсобниц в течение дня перебрасывали с одного участка на другой. Знала она и то, что Прохор Семенович пока не слишком доверчиво относится к прибывшим комсомольцам. «Молодежь вы ничего, — говаривал он, — но не стро-ители». И голос его звучал строго.

У развилки никаких машин не оказалось. Мокрое шоссе пустынно убегало вдаль. Подождали немного — нет, не слышно гудения моторов.

— А будили-то, будили, господи, ни свет ни заря! — проворчала Руфа.

— Ничего не заработаем сегодня, — вздохнула Нелли.

— Мастерам «полярка»[1] идет, а нам… на колуне сидеть, — подхватила Майка.

«На колуне сидеть» означает безденежье.

— Подождите, девочки, не нойте. — Егорова пошла разыскивать прораба.

Нашла его в дощатой будке стройучастка. Там же был и начальник строительства Алексей Михайлович Одинцов. Они только что разговаривали по телефону с Металлическим.

— Застряли, Ася, машины, — объявил Лойко. — Перебрасывайтесь на котельную.

Территория вокруг строящегося здания котельной была захламлена. Выброшенный грунт угрожающе нависал над бровкой траншеи.

— Наряд будем переписывать?

— Что заработаете, не пропадет.

— Прошлый раз неправильно закрыли, — напомнила Егорова, обращаясь не столько к Лойко, сколько к Одинцову. — Почему подсобницам не положена спецодежда? Вот в конторе сидят — и то нарукавники надевают, от пыли защищаются. Еще скажу: невозможно нам без резиновых сапог. Пусть хоть боты завезут в магазин. Девчонки-то многие приехали по-городски, в танкетках. Утопнем сегодня возле котельной! И что это за порядки: наряд выписывают один, объект дают другой?!

— Так это же строительство, — примирительно и как бы извиняясь перед начальником за Асину ершистость, объяснил Лойко.

— Знаем, что строительство. Все равно должны обеспечивать.

— Не фабрика здесь, Ася, пойми. Там просто: запустил станок — и дал норму. Что я, к примеру, могу сделать, если с базы не пришли машины? Вы же комсомольцы! Приехали побеждать трудности.

— А мы и не отказываемся! — Егоровой стало неловко за свою настойчивость. В самом деле, их ведь предупреждали, что на стройке будет нелегко, и на фабричном митинге перед отъездом она сама обещала ни при каких обстоятельствах не падать духом и не уронить ленинградской марки. Тем более, она член комсомольского комитета.

— Не совсем так, Прохор Семенович, — вмешался Одинцов. — Строить они приехали, а не специально испытывать трудности… Трудности еще будут. Вы, товарищ Егорова, — обращается он уже прямо к Асе, — поймите и наше с Прохором Семеновичем положение. Через два месяца я всех вас должен перевести из палаток в дома. Скоро еще двести человек приедут. А все поступает с запозданием. Есть цемент — нет щитов, есть щиты — нет шифера. Были проекты — не было людей. Теперь люди есть — проекты все переделываются… Сколько у вас девушек в летней обуви? — закончил он суховато, словно испугавшись своей откровенности.

Егорова сказала.

— А в других бригадах? Списки надо составить по всем бригадам. На сапоги и на валенки.

Егорова обещала объявить об этом на комитете.

Котельная строилась по другую сторону шоссе, в лощине. Подсобницы шли туда мимо участка, на котором трудилась юношеская бригада землекопов.

На этом месте, знали новоселы, возникнет центр будущего города. Намеченные в чертежах капитальные здания будут собираться из блоков мощными башенными кранами. Но пока еще ни один такой кран не смонтирован. Пока ведутся лишь работы «нулевого цикла», как говорят строители. В тяжелом неподатливом грунте прорываются узкие глубокие траншеи, и в них укладываются водопроводные и канализационные трубы.

Еще издали Юля увидела Игоря. Он сидел с ребятами у костра на горке выброшенной земли. Курили. Ей не хотелось сейчас разговаривать, но Игорь уже поднялся, шагнул навстречу.

— Где же ваш Тюфяков? — спросила его Ася Егорова.

— В крайней траншее вода. Побежал прораба искать.

— Бригадир прораба ищет, а вы… так всю смену и прокурите.

Теперь они шли рядом — Юля, Ася Егорова, Игорь. Юля молчала. Их нагнала Руфа.

— Игорек, не слыхал, какая сегодня картина?

— Пойдешь? — наклонился Игорь к Юле. — Кажется, итальянский фильм.

— Будешь брать билеты, возьми и для меня, — попросила Руфа.

— Тебе Тюфяков возьмет, — нервно ответил Игорь. — Так как, Юль?

— Не знаю. Ты возвращайся, смотри, как далеко ушли!

Игорь пожал холодную Юлину руку и побрел назад, неторопливо обходя лужицы талого снега.

Подсобницы уже спускались к котельной.

Земля вокруг была разворочена. Сквозь рваный белый ковер снега (в лощине он сходил медленнее, чем на верхних участках) показывали малиново-бурые бока разбросанные кирпичины.

Егорова села на валун. «Водители работают небрежно, — подумала она, — разбрасывают груз где попало. Собственно, Лойко ничего о кирпиче и не говорил, но он мог этого не заметить. Сначала надо собрать кирпич».

С этой работой справились быстро. Потом взялись за лопаты. У Юли ноги уже были мокрые. Работала она рядом с «Сестричками».

— Вот так бери, — показывала Майка, — поближе к черенку. Притомилась?

— Нисколько.

— Бери больше, кидай дальше!

Руки уже ныли. Но Юля старалась не показать усталости. Пусть не думают, что какая-нибудь белоручка, мамина дочка.

— Ты на Руфу плюнь, — сказала вдруг Майка. — Завистливая она.

— О чем ты говоришь?! — вспыхнула Юля.

Теперь они наваливали в тачки грунт и отвозили в сторону. Мешал камень, лежавший поперек дороги. Приходилось его объезжать. Юля попыталась сдвинуть камень, но он не поддавался.