Озарение Нострадамуса - Александр Казанцев

Он протянул доктору его заветную шкатулку с ароматными пилюлями, в которой, кроме них, оказалось письмо, отобранное разбойниками у гонца, ехавшего в карете самого Великого Сенешаля Прованса, адресованное Великому Инквизитору Священного трибунала в Тулузе.

В письме сообщалось, что «в городе Ажене появился негодяй, который, выдавая себя за врача, но, не сумев спасти от болезни даже собственную семью, теперь вдруг стал поднимать со смертного одра заболевших чумой людей, призванных к себе Господом Богом, кощунственно применяя при этом колдовские чары, данные ему нечистой силой, когда, обуреваемый заслуженным горем, означенный Мишель де Нострадам продал свою душу дьяволу. Жители Прованса и его Великий Сенешаль обеспокоены деяниями этого нехристя, уповая на Святую Инквизицию, способную именем Бога избавить их от колдуна».

Сам Великий Сенешаль и губернатор Прованса подписал этот донос.

Нострадамус обнял гонца лесных волков, вручив ему обратно свою заветную шкатулку в благодарность их вожаку, пославшему ему ее с перехваченным письмом.

А сам он понял, что ждать милости от Святой Инквизиции ему не приходится, и, едва наступило утро, наняв у знакомого владельца карет одну из них, он тотчас выехал из Ажена.

Возница по его просьбе доставил его сразу на набережную порта Тулон, где ему показалось, что он попал в самый центр разыгравшейся эпидемии, где всех бьет лихорадка.

В шумной пестрой толпе людей в самой разнообразной одежде мелькали белые одеяния мавров, их тюрбаны или покрывала с охватывающими голову обручами, цветные платки на головах бывалых моряков, шляпы всех родов или просто нечесаные головы с торчащими во все стороны волосами, расшитые кафтаны, камзолы и грубые куртки, длинные женские юбки и простенькие кофты. Все это людское месиво двигалось, толкалось, говорило разом на разных языках. А тут еще торговцы рыбой с ее едким запахом, расположившиеся по обе стороны людского потока вдоль набережной, зазывали к себе Мишеля, обещая небывалое наслаждение от вкушения купленного у них остро пахнущего товара, наваленного на их лотках. Какие-то подозрительные личности с бегающими глазами тихо предлагали за «небольшую плату» устроить его в выгодный рейс хоть матросом, хоть коком.

Но настоящие моряки, готовые отправиться в очередной рейс, сидели на набережной, глядя на флотилию парусников, стоящих у причалов или на рейде, и перекидывались между собой крепкими словечками.

Шкиперы нанимали их или прямо здесь, или в трактире «Дырявое ведро», куда посоветовал Нострадамусу пройти один из загорелых малых, уныло смотревший на загрязненную всякими отбросами воду у набережной, когда Нострадамус спросил его, какой из кораблей отправляется в ближайшее время в Италию.

В кабаке «Дырявое ведро», где пахло перегаром и дым висел над столами, как поднявшийся с болота туман, он нашел шкипера, на которого указал ему получивший за это кое-какую плату моряк с набережной.

Шкипер окинул Нострадамуса оценивающим взглядом и грубо спросил:

— Что? Наниматься? Где плавал? Сколько отсидел? За что берешься? Кто за тобой гонится?

— Я еще ни разу не выходил в море, не приходилось, — откровенно признался Нострадамус.

Шкипер откинулся на спинку стула и хрипло расхохотался, не вынимая трубки изо рта. Лицо у него было кирпичного цвета и казалось продубленным всеми ветрами.

— Так ты ж все море испоганишь, через борт перегибаясь. Так и будешь висеть на нем, вместо того чтобы лазить по реям.

— Я хотел бы попасть с вами в Италию как пассажир, а морской болезни или высоты я не боюсь. Могу даже другим, страдающим таким недугом, помочь, как врач.

— Что? Пассажир? Пассажиров не берем. Такой уж у нас закрытый рейс. Притом только до Сицилии. Дрянной остров, скажу тебе, там все друг друга норовят зарезать из родовой мести. А за тысячу последних лет все роды там между

собой перессорились, — и, вынув изо рта трубку, моряк смачно сплюнул на пол.

Мишель мигнул толстому трактирщику в кожаном переднике, и тот поставил перед шкипером и новым гостем кувшин вина.

— Вот это другой румб, — сказал шкипер. — Так выкладывай, почтенный доктор, с чего это тебе понадобилось удирать с материка. Или залечил кого до смерти, или чумы боишься?

— Есть, почтенный мой шкипер, вещи пострашнее чумы.

— Э-э! — протянул тот. — Ты не из гугенотов ли? Тогда не обессудь, даже вино не поможет.

— Помогут деньги, — решительно заявил Нострадамус и назвал сумму, которая заставила моряка почесать затылок под своей видавшей виды шапкой.

— Идет, доктор. Черт с тобой! Но деньги вперед, а то удерешь в горы Сицилии, а нам, морякам, по скалам лазить неспособно.

— Я заплачу вам половину здесь, а другую — на палубе вашей шхуны.

— Здесь? Шутить изволишь, сударь. Хочешь, чтобы нас обоих сразу пришили? Знаешь, сколько жадных и бесстыжих глаз на нас пялятся?

— Я не из трусливых.

— Вон за тем столом собрались негодяи, которых я уже нанял, к ним и присоединяйся от моего имени, ну, как кок, что ли. Сварить похлебку сумеешь? Или это не докторское дело?

— Нам не только похлебку варить приходится.

— Я вижу, ты настоящий парень. А от кого удираешь, больше не спрашиваю. Самим бы ноги унести. Все деньги отдашь мне на палубе перед поднятием якоря. Понял? Или кулаком в башку втолковать?

— Вас понял, господин шкипер. Вижу, что с настоящим моряком имею дело.

— Вот то-то. Тогда давай допьем эту посудину, и расплачивайся с трактирщиком. Он настоящее дырявое ведро. Сколько в него ни влей, все равно пустой. Со всеми тут пьет и никогда не напивается. Я бы его коком к себе взял, так ведь не пойдет.

Нострадамус присоединился к нанятым «негодяям», подозрительно оглядевшим его городской камзол.

Я нанялся к вам коком, — сказал Нострадамус. — Буду в море кормить вас на славу, а здесь пока угощу вином.

— Он дело говорит, — сказал чернявый моряк с не менее кирпичной физиономией, чем у шкипера. — Наш шкипер знает, кого нанимать.

Нострадамус пробыл в кабаке, пока заказанное им вино не было выпито.

Затем вся набранная команда шхуны вышла из кабака вслед за шкипером, проталкиваясь через толпу, где их звонко упрашивали вкусить или райское наслаждение от купленной рыбы, или женщины хриплыми голосами обещали морскую качку и адское блаженство в ближайшей портовой лачуге.

Один из сопровождавших Нострадамуса моряков поймал за руку воришку, пытавшегося забраться в карман к заезжему богатею, за которого он принял Нострадамуса. Несколько тумаков «просветили» незадачливого парня в донельзя рваной одежде.

В море Нострадамус почувствовал себя в безопасности. Он ждал появления суши, как Колумб берегов Индии, не подозревавший, что достиг Америки.

Гористый остров поднимался на горизонте как грозовая туча. Шкипер вовсе не собирался выгружаться в порту, очевидно имея для этого веские основания, избегая всяких таможенников и других представителей власти, с которыми, очевидно, не слишком ладила и вся его «команда негодяев», как он продолжал называть ее.

Моряки отвезли Нострадамуса в шлюпке вместе с его вещами и высадили в безлюдном месте, где груз со шхуны ожидали повозки и какие-то люди в надвинутых на глаза шляпах.

Мишелю удалось договориться с одним из контрабандистов взять его с багажом в свою повозку.

Так он попал в ближний рыбачий поселок и снял себе каморку в одной из хижин, которую едва не заливала волна прибоя.

Наутро после прибытия он стал расспрашивать, плохо зная итальянский язык и перемешивая его с латинскими словами, нет ли кого больных.

Взятые с собой деньги растаяли в дороге, и ему надо было заботиться о заработке.

Его отвели в богатую, по здешним представлениям, усадьбу, где старый хозяин все время хворал.

Хмурая итальянка с глазами-углями, от которых тянулись морщины по всему лицу, встретила предложение его услуг врача недоверчиво.

Нострадамус показал ей диплом университета Монлелье и лицензию на право врачевания. Но та по-французски читать не умела и кое-как объяснила иностранцу с помощью принятой здесь жестикуляции, что допустить его к синьору не может, потому что у пришедшего нет на голове «докторской шапочки», а без нее лечить людей не положено.

Эта первая неудача поначалу казалась Нострадамусу случайной, и относил он это скорее к невежеству старухи.

Однако вскоре он убедился, что ее простодушие имеет, по крайней мере в этой стране, глубокие корни.

В роскошной вилле на берегу моря, как он узнал, пожилая хозяйка была больна; его встретил напыщенный дворецкий, осмотрев с ног до головы.

— Я французский врач, — сказал Нострадамус, — и хотел бы облегчить состояние вашей хозяйки.

— Прошу простить, синьор, — ответил дворецкий, к счастью зная французский язык, — но у нас не принято предлагать врачебные услуги, не обладая атрибутами докторского ремесла. — И он выразительно посмотрел на шляпу пришедшего.