Золотая роза с красным рубином - Сергей Городников

Большое стойбище готовилось к возвращению табунов и всполошилось, неприязненно насторожилось при появлении русского отряда с ружьями за спинами, очевидно подозревая, что это связано с воровством скота у враждебных башкир. Лыков задержал своего украшенного на лбу белой звездой вороного аргамака у самой видной юрты, неторопливо спешился. Разминая ноги, присел и распрямился и, не теряя времени, уверенно шагнул к калмыку, который стоял у полога входа с саблей на поясе и короткой пикой в руках.

– Входить нельзя! – в смятении противоречивых чувств тихо предупредил телохранитель племенного тайши.

– Ничего я твоему тайше не сделаю.

Лыков отстранил взятого стрельцами на прицел ружей телохранителя от полога и, пригнувшись, ступил в полумрак. Старчески рыхлый тайша Дундук лежал животом на тусклом ковре, плосколицей головой на свёрнутой бараньей шкуре, а толстая старуха в пёстром замызганном наряде втирала ему в поясницу вонючий бараний жир. Лыков поморщился, но смолчал, подождал, пока старуха закончит. Укрыв спину тайши верблюжьим халатом, она, словно неодушевлённый столб, обошла незнакомца и вышла вон.

– Где Сенча? – спросил Лыков, как только они остались одни.

Дундук не ответил, кряхтя приподнялся, устроил ноги поудобней и рукой предложил Лыкову сесть напротив. Смирив нетерпение, тот последовал его примеру, сел на ковре на восточный лад.

– Спину от ветра схватило, – объяснился Дундук. – Даже в мягком седле тяжело сидеть.

– Где Сенча? – твёрдо повторил вопрос Лыков.

– Я скажу... – тайша нехотя поправил верблюжий халат. – Ты всё равно узнаешь. Не от меня, так от других. К Чёрному хану он ушёл.

Лыков непроизвольно куснул губу и нахмурился.

– А где брат его, твой младший сын, аманат воеводы?

– С ним. Только внук здесь, в стойбище. Малый ещё. А то бы и он ушёл с ними.

Тайша как будто потешался над его озабоченностью.

– Ты знаешь, где логово хана? – внешне решительно сказал Лыков.

Дундук откровенно изучал его тусклыми чёрными глазками, ответил не сразу.

– Да. Он между Чёрными и Белыми горами, в степях на востоке от Каспия. – И спросил, не скрывая ехидства: – А ты что, посмеешь отправиться к нему в гости? – После чего покачал головой, не советуя этого делать. – Так он не я. Для него гость ничто. Быстро отправит тебя в Бухару на рынок рабов.

– Ты лучше о Сенче побеспокойся, да о младшем сыне, – осадил его Лыков. – Калмыки под Чёрным ханом ваши кровные враги. – Тонкие губы его скривила холодная усмешка. – Или уже нет?

Дундук помрачнел, отяжелел, видно было, сам не раз думал о том же.

– Говорил я ему, грозил. Да где ж с ним сладить, когда он больше года сам владелец табунов. И табуны свои, и люди.

– Владельцем-то он стал на разбойных делах, – вскользь напомнил Лыков. – Но пока он православных не трогал, нам до того заботы не было. А теперь мне велено изловить его, как разбойника.

Глаза тайши скрылись за щелочками, уставились в ковёр.

– На то воля божья, – тихо проговорил он. – Так от века было, что каждому уготована своя судьба. – Он поднял взор к непроницаемому лицу пятидесятника. – Но я тебя прошу, ради моей службы Великому белому царю, не застрели его. Ранишь, это ничего, от этого ума прибавляется... Впрочем, тебе его ещё поймать надо. А степь велика.

– Я поймаю.

Лыков встал и оправил кафтан. Тайша помедлил; когда пятидесятник шагнул на выход, всё же спросил:

– Ты сейчас в Гурьев-крепость?

Лыков приостановился у полога, вполоборота глянул на него.

– А что?

– Да где ж тебе с Караханом сладить без казаков? Тебе казаки нужны. – Тайша поскрёб пухлый живот под халатом. – Но я тебе советую забыть об этом. Даже если они согласятся пойти с тобой, я скорее поверю, что быть тебе в Бухаре, в цепях, а не твоему торжеству над ханом. – Он покачал в сомнении круглой головой. – Нет, не сможешь ты наделать ему вреда. Многие пытались. Прощай.

– Внука в Астрахань верни, – ответил на это пятидесятник.

Он откинул полог и вышел. Сплюнул перед юртой.

– Это мы ещё посмотрим, – тихо проговорил он сквозь зубы.

Затем легко поднялся в заскрипевшее седло, пришпорил коня, легко переводя его на скорую рысь. Его догнали стрельцы, выстроились в ряды, по двое в каждом. Красное солнце отбрасывало их тени до обрыва к течению речки, которая с плавной ленью текла прямо на юг. На степь от темнеющего неба опускалась сумеречная прохлада. Лыков поторапливал аргамака, уводил отряд на ночёвку подальше от стойбища, надеясь до ночи добраться до брода, чтобы перебраться на другой берег. Полного доверия к тайше у него не было, а преждевременные неприятности с ним пятидесятнику были не нужны. Сначала он должен был выполнить главное поручение.

3. Белый князь

Из направления следов Гусейна сделав вывод, что тот забрался к расщелине, Удача оставил коня и поднялся туда же. Он бегло осмотрел место, где убийца перса рассчитывал отдохнуть. Затем прошёл всей извилистой протяжённой расщелиной и пологим уклоном спустился к степному полю, за которым виднелась другая бесконечная гряда поперечных гор. К той гряде уже на значительном расстоянии от него удалялась трое кочевников, которые на аркане уводили высокого в сравнении с ними мужчину. На земле Удача обнаружил свежие вмятины топтания мужских ног во время короткой борьбы, переступания копыт тонконогих лошадей. Отчётливые следы без слов поведали ему, что произошло в этом месте, будто он сам, как зритель, присутствовал при пленении Гусейна троими степняками. Ему показалось, что кажущийся букашкой кочевник, оглянувшись на пленника, которого тащил на аркане, заметил и его. Однако возвращаться степняки не стали. Либо он ошибся, либо они понимали, что он успеет забраться в горы, где им его не найти. Озабоченный новым обстоятельством, которое создало неожиданные препятствия для выполнения данного умирающему персу обещания, он тем же путём возвратился назад к оставленному у подола хребта коню. Выщипывая чахлую траву, жеребец набрёл на каменное ложе с дождевой водой, от взоров со стороны скрываемое корявым и низкорослым кизиловым деревом, и не оторвался губами от воды, пока Удача не приблизился. Лучшего места для привала не было видно. Расседлав коня, Удача стреножил его ноги верёвкой, чтобы тот не отходил от этого привала и не был похищен кочевниками. Сам же сел под деревом, размышляя, что делать дальше, и посматривая по сторонам. Последний отсвет вечернего зарева угасал над степью, которую они пересекали без малого два дня, и начинало быстро темнеть. До темноты он не заметил ни одной живой души. А ночью степняки вряд ли могли его обнаружить, даже если бы рыскали по окрестностям. Он разостлал на траве плащ и, едва прилёг, сразу заснул.