Художник и его мамзель - Ольга Клюкина

мужчины догадались купить бутылку вина – «для дам». Вино было очень дорогое, в какой-то необычной, красивой бутылке – уж в этих вещах Люба понимала толк. Хотя из женского пола среди бородатой братии была всего только одна девушка – худенькая, с мальчишеской стрижкой и с неестественно длинной челкой, закрывающей половину лица. Время от времени она смотрела на Любу колючим, неприязненным взглядом и сразу же демонстративно отворачивалась.

– Кто это? – тихо спросила Люба у своего веселого ухажера.

– А, Полина, – ответил он безразлично. – Какой черт ее сюда принес? Максимыч считает ее своей лучшей ученицей, наверное, потому и пригласил. А еще у нее всегда денег занять можно, тоже польза. На спор, и вино она с собой приволокла.

– Красивое имя, – пробормотала Люба.

– Разве что имя, – с видом знатока усмехнулся Сергей и снова с нескрываемым удовольствием посмотрел на Любу, точнее – на ее обнаженную шею и вырез вечернего платья. – Я предпочитаю совпадение формы и содержания.

Похоже, он никак не мог забыть, как она переодевалась под музыку.

– Что, жутко талантливая, да? – кивнула Люба в сторону девушки.

– Ничего особенного. Только никогда не слушай, что она говорит. Я всем советую от этой кобры держаться подальше.

Художники то и дело дружно выпивали, разливая водку по пластиковым стаканчикам, и в мастерской нарастал шум, незаметно переходящий в невообразимый гвалт.

То и дело бородачи предлагали выпить за здоровье именинника – скульптора Максимыча, называя его великим художником, гением и сравнивая то с Роденом, то с Микеланджело.

Даже Люба, которая ничего не понимала в искусстве, чувствовала, что это все-таки чересчур.

Сергей тоже достаточно лихо опрокидывал в себя водочку и на глазах становился еще более разговорчивым и восторженным.

Посреди всего этого шума Люба даже не заметила, в какой момент все вдруг начали говорить о ней и нахваливать Маркелова за то, что он где-то подцепил и привел с собой такую красавицу. Видимо, застолье достигло такого градуса, когда мужчинам хочется поговорить о женщинах.

Максимыч тут же вызвался вырезать из дерева Любу в обнаженном виде, с венком из цветов на голове.

– Нет уж, не дам, сначала я сам, это – мое! – закричал Сергей пьяным голосом. – И вообще… Это моя. Гала! Посмотрите, ведь она похожа на Галину, Галарину. Давайте выпьем за то, чтобы каждый художник нашел в жизни свою Галу. Жаль только, что вы все в этом ни черта не понимаете…

И он снова опрокинул в себя содержимое пластикового стаканчика.

Признаться, Люба тоже не поняла, о какой Галине он вдруг ни с того ни с сего заговорил. Неужели забыл по пьяной лавочке, как ее зовут?

Как же они будут домой добираться?

Вообще-то ей уже давно хотелось уйти, но она плоховато помнила, как добраться до «павлушинских мастерских». И потом, все же неудобно было перед хозяином, который и так на целую неделю бесплатно предоставил ей комнату со всеми удобствами и даже с холодильником, где лежали сыр и колбаса.

– …Я только недавно читал… помните, когда Гала, уже на старости лет, после долгой разлуки встретилась со своим первым мужем – Полем Элюаром? – восторженно вещал о чем-то Сергей. – Он ей сказал: «Я только об одном прошу тебя на прощание: покажи мне свою грудь!» Говорят, у нее даже в старости были груди как у молоденькой девушки. А все потому, что Сальвадор Дали во всем был гений, он и в женщинах понимал толк. Вот это был художник! По-настоящему свободный…

– …И шизофреник, – подсказал какой-то очкарик, плохо различимый в сигаретном дыму.

– Ну и что? – возвысил голос Сергей. – Какая разница? По большому счету, все творчество – это аномалия, сплошное безумие! Высокая болезнь, бред, сюр… Но не все способны прорваться в этот космос, некоторым это вообще не дано, хоть они и называют себя художниками.

Он посмотрел на Любу и вдруг сказал торжественно, показывая на нее рукой:

– Гала, я только об одном тебя прошу: покажи свою грудь!

За столом сразу же воцарилось молчание.

– Да ладно, не сейчас же… – пробормотал Максимыч. – Давайте лучше выпьем.

– У жены своей посмотришь, – мстительно подсказала со своего места Полина.

– Только это от вас и можно услышать: держи себя в рамках, это нельзя, то нельзя, – возмутился Сергей, все сильнее входя в кураж. – Эх, вы, знаменитости местного значения, победители районных выставок… Когда вы поймете, что сами себя загнали в клетки? И ведь другим людям тоже жить не даете. Гала, покажи свою грудь!

Люба посмотрела на перекошенное от возбуждения лицо Сергея, и ей почему-то сделалось его жалко. Он был – один против всех. И в этот момент больше всех остальных был похож на великого художника, какими их обычно показывают по телевизору: молодым, свободным, с безумным блеском в глазах.

Не то что все эти замшелые, бородатые пеньки.

– А почему бы и нет? – сказала Люба с улыбкой, сбрасывая с плеча тонкую лямочку черного вечернего платья. – Мне не жалко. Считайте, что это мой подарок на день рождения.

«Ух ты…» – разнеслось по дымной комнате.

– М-да… Таких подарков у меня еще не было, – крякнул Максимыч. – Хорошо, что жена не видит.

– Вечный сюжет: художник и его модель, – прокомментировал образованный очкарик.

– Точнее – мамзель, – звонко подсказала Полина. – Может, наша мамзель еще на столе голая спляшет?

– Могу и сплясать, если захочу, – с вызовом посмотрела на нее Люба. – Но только с тобой по очереди.

Несколько секунд они смотрели друг другу в глаза.

Люба знала: в такие моменты главное – не моргать и не отводить первой взгляд. Пусть лучше слезы от напряжения выступят, но нужно выдержать.

Полина покраснела и первая опустила голову, тем самым признавая свое поражение. Оглянувшись, Люба отыскала глазами в углу какой-то табурет, похожий на постамент, запрыгнула на возвышение и сбросила с плеча вторую лямку своего и без того откровенного наряда. Платье мягко соскользнуло вниз и упало к ее ногам.

Теперь Люба стояла перед бородатой братией в одних черных кружевных трусиках и с трудом удерживалась от смеха при виде их пьяных, обалдевших, перекошенных от изумления лиц.

– Ну как? Все видели? Получили? – Сергей вскочил от возбуждения со своего места и даже замахал обеими руками. – Стоп, не надо, не надо, ничего не надо больше. Хватит, Любаша! Не надо – голой на столе, никакой пошлости. Но это было на все сто. Высший класс!

– А теперь очередь Полины, – сказала Люба, спрыгивая со своего возвышения и ловко на ходу одеваясь. – Что, слабо?

Полина сидела за столом, низко опустив голову и спрятавшись за своей челкой, как за черной занавеской.