Бозон Хиггса (сборник) - Антон Первушин

– Монах, – откликнулся немец, деликатно выпихивая русского на смотровую площадку. – У него вообще большой палец зелёный, сразу видно, парень не промах. Не то что наша дива…

Они подошли к лифту. Втиснулись. Судя по ощущениям, на этот раз поехали вниз. В кабине, как успел заметить Олег, не было никаких кнопок. Видимо, лифт перемещался только между двумя этажами – нижним и верхним. Без вариантов.

– А ты, я смотрю, не слишком жалуешь Таис, – сказал Олег.

– Заметно? – проговорил Дитмар. – Пусть её поп исповедует, меня на такое не купишь.

– А что так? – поинтересовался астроном, подстраиваясь под развязный тон эсэсовца. – По-моему, всё при ней…

– Она не помнит своей смерти.

Сказал – как отрезал. Как будто это что-то объясняет. Не на того нарвался, фашист. Евреи, они дотошные.

– А может, она боится вспоминать? – предположил Олег. – Ведь женщина же…

– Баба, – скривился Дитмар.

Олег лишь усмехнулся. Лифт замер в нижней точке, и они вновь очутились в вестибюле. Немец показал направо. Ещё одна дверь. С таким же «дактилозамком», как и входная. Дитмар сказал: аппаратная. Он почувствовал, что волнуется, оглянулся на немца. У того во взгляде мелькнула насмешливая искорка, и Дитмар жестом предложил Олегу отворить самому. Понятно. Какой-то там сюрприз, и бывший гауптштурмфюрер о нём, разумеется, осведомлён. И чего-то от умного еврея-астронома ждёт. Ладно, чай, и мы не лаптем щи хлебаем.

– Постой, Дитмар!

– Ну?

– Спросить хочу…

– Спрашивай. Только не начинай от Адама.

– Ты, когда воскрес, тоже ничего толком не понимал?

– Да, – кивнул фон Вернер. – Я уже докладывал: очнулся, ни чёрта не соображаю, весь в какой-то липкой дряни. Тарвел и воспользовался этим. Сначала накормил меня, обогрел, а потом заставил на себя работать. Я поначалу, как придурок, подчинялся, а потом вдруг вспомнил, что я не кто-нибудь, а чистокровный шваб барон Дитмар фон Вернер, гауптштурмфюрер отдельного горнострелкового батальона седьмой добровольческой дивизии СС «Принц Ойген». А как вспомнил, послал этого азиата к дьяволу. Он схватился было за свой топор, но мне хватило и камня, чтобы проломить этому варвару тупую его…

– А с монахом было то же самое? – прервал Олег словоизлияния немца. – Я имею в виду, что Иоанн тоже начал соображать не раньше, чем вспомнил свою смерть. Верно?

– Тупил так же, как и ты, – хмыкнул Дитмар. – Молился без умолку. Пришлось взбодрить.

– И меня ты тоже бодрил, значит.

– Не без этого. Чтобы вспомнить, встряска нужна. Только не испугать, а разозлить. Теперь Йоган меня иначе как безбожником не кличет.

Олег вообразил, какие богохульства пришлось изрыгнуть немцу, дабы взбодрить средневекового монаха (да, полно, монаха ли? скорее – священнослужителя) – и улыбнулся.

– Смотри, Дитмар, что получается. Воспоминание о собственной смерти включает в наших организмах целую программу…

– Программу?

– Ах да, о программировании и вычислительных машинах ты же ничего не знаешь. – Ага, сейчас мы твою баронско-швабскую спесь подсобьём. – Думаю, что в наши организмы вшита некая последовательность команд, стартовый ключ к которой – воспоминание о гибели. После этого возникает ясность мышления, начинается мобилизация физических сил и…

– И ещё чёрт знает что, – угрюмо добавил немец.

– Это ты о чём?

– Скоро узнаешь, – заверил Дитмар фон Вернер. – Так мы заходим?

– Погоди. Ещё одно наблюдение. О языках. Ты сказал – я понимаю всё, что сказал ты, ты понимаешь всё, что сказал я. Но это не совсем так… Иначе хазарское слово «хатуль» мы бы слышали как «кот», латинское «сигнус» как «лебедь».

– Верно, – согласился немец. – И к чему ты ведёшь?

– Штука в том, что хатули – не коты, сигнусы – не лебеди, а сирены – не амфибии. Это нечто, чего в нашем мире никогда не было. И слово «программа» ты несомненно понял не в том смысле, который вложил в него я. Кто-то или что-то подбирает для нас подходящие названия для незнакомых сущностей. С другой стороны, этот кто-то не слишком, похоже, разбирается в языковых тонкостях и переводит кое-какие идиомы дословно, впрочем, это ещё предстоит как следует проверить. Кто-то или что-то следит за нами, Дитмар, а может быть, и управляет. И это мне не слишком нравится.

Мгновенная гримаса исказила спокойное лицо потомственного шваба, и Олег понял, что нащупал-таки болевую точку в несокрушимой броне истинного арийца.

– Насчёт управляет, это мы ещё посмотрим, – процедил сквозь зубы Дитмар фон Вернер. – Но ты молодец. Вместе мы сварим крепкую кашу, так ведь говорите вы, русские?.. Войдём же, наконец.

Олег вложил руку в «замок», двери разошлись.

Находящееся посреди обширного круглого зала нечто более всего напоминало переплетение серых и сизых кишок – и оно пульсировало, сокращалось, вибрировало, короче говоря – жило какой-то сложной и непонятной жизнью… Жизнью ли? Он вгляделся: вся эта неаппетитная, скользкая на вид конструкция была навита на полупрозрачную колонну неизвестного материала и уходила ввысь, туда, где наверняка располагался красивый рубиновый купол. И запах… Олег отчего-то ожидал запахов машинного масла, перегретой электроники, чего-то механического, знакомого. Ничего подобного. В помещении витал тонкий аромат… фиалок? Сирени? Чего-то определённо цветочного, и неуместный этот аромат сильно диссонировал с увиденным. Подумалось, что Кишечник – слово само выпрыгнуло, как чёртик из табакерки – не иначе, связан с доставившим их сюда Пищеводом. Очень уж похожи, и слизь эта… Значит, Пищевод – элемент жизнеобеспечения станции? Что же это может быть? Биотехнологии? Тогда ему в этом вовек не разобраться.

Он осторожно шагнул к конструкции и, не дойдя нескольких метров, упёрся в невидимую стену. Защита? Воздух задрожал, запестрел красками и сложился в большой прямоугольник, усеянный геометрическими фигурами и пиктограммами. Олег покосился на немца – тот стоял в привычной своей позе, широко расставив ноги и скрестив руки на груди. Надзиратель, ёшкин кот. Прям как в концлагере на плацу. Ладно, что мы имеем? Имеем, очевидно, голографический пульт управления. И лучше бы в него не лезть. Питекантроп перед атомным реактором. С другой стороны – умные, небось, люди, конструировали, а может быть, и не люди вовсе, неужто, защиту от дурака не предусмотрели? Ну-ка, что тут у нас? Система концентрических кругов. Непонятно. Четыре равнобедренных треугольника с общей вершиной. Тоже непонятно. Ромбододекаэдр, а внутри плавает что-то вроде рыбьего глаза. Непонятно, но здорово. Бутылка Клейна. Понятно, но к чему? Две спирали – левосторонняя и правосторонняя.

Он уже не замечал, что в задумчивости водит рукой, касаясь непонятных символов, которые оставались, впрочем, совершенно безучастны к этим его прикосновениям. Кроме спиралей. Спирали ожили: мигнули, пришли во вращение…

Снова дрожание воздуха и мелькание цветов, на этот раз справа от Олега, и на ранее незамеченном небольшом постаменте возникла человеческая – женская – фигура. Дитмар схватился было за плазмоган – ага, тоже, значит, сюрприз, – но Олег вскинул руку в успокаивающем жесте:

– Спокойно, Дитмар, это всего лишь изображение. Э-э… призрак.

Сейчас уже он чувствовал себя лидером.

Голографическая женщина была высока – на две головы выше эсэсовца, облачена в облегающий золотистый костюм. У неё были странные остроконечные уши, нелепо торчавшие из копны рыжих волос. А когда проекция повернулась к Олегу – сохраняя неподвижность, вращался сам постамент, обнаружились зелёные глаза с вертикальными, как у кошки, зрачками. Эльфиянка прямо какая-то. Раздалась короткая мелодичная фраза. И ещё одна. Вот тебе и универсальная трансляция языков.

– Не понимаю, – сердито бросил он. – Говорите по-русски!

Секундная пауза, а затем:

– Вас приветствует искусственный интеллект четвёртой климатической установки Таврического пояса именем Эндониэль. Для допуска к системам климат-контроля предъявите ваш ген-индекс.

Вот тебе, Олег, и энергостанция. Одной загадкой меньше. Управление климатом. Вот только – для кого? Между тем интеллект именем Эндониэль развернулся к Дитмару и повторил ту же фразу. Раздался звон, и у вогнутой стены зала, над одной из многочисленных ниш – до этого Олег их не видел, вспыхнул жёлтый огонёк, и возникло изображение конусовидной трубки. А может, никаких ниш тут мгновение назад и не было?

Оживали и прочие ниши, над каждой светился какой-либо символ. Дитмар молча ткнул пальцем – один из символов изображал плазмоган – и направился туда. Олег двинул к требовательно звенящему жёлтому огню. Ниша оказалась шестигранной полой призмой, оттуда выдвинулась трубка-конус – в точности, как на голограмме, и замерла у Олегова рта.

– Предъявите ген-индекс, – повторил приятный голос искусственного интеллекта.