Трансплутон - Герберт Франке

Капсулы продолжали свой неторопливый танец. Корабль закрывала тень, окошко капсулы разворачивалось с солнцу, и Курту казалось, что, несмотря на разделяющие их миллионы километров, он ощущает тепло его лучей.

Благодаря невесомости, кабина уже не казалась такой тесной и неудобной. Невозможно было сказать лежат они с Амадеей или стоят, тесно прижавшись друг к другу. Курт все еще старался держать одеяло повыше, чтобы их не увидели из соседних капсул. Однако солнце слепило глаза и едва ли кто-то мог что-то заметить, даже если бы захотел. По контрасту с сиянием солнца и звезд чернота неба казалась особенно глубокой и насыщенной. И Курт поймал себя на том, что ощущает одиночество — извечное одиночество человека перед безграничностью Вселенной.

— Это невероятно! — шептала Амадея. — Сначала я немного испугалась, но сейчас я как будто во сне. Какая невероятная легкость! Я никогда не думала, что такое возможно. Человеческая фантазия отступает перед этой фантастической реальностью. Я так счастлива, что мы переживаем это вдвоем! Я так счастлива!

Она оперлась рукой о стенку капсулы, повернулась лицом к Курту, обняла его за плечи. Он обхватил женщину за талию, притянул к себе.

Свободный полет в космическом пространстве, невесомость. Нужны длительные тренировки, чтобы привыкнуть к этим необычным ощущениям. Звезды прекрасны, но в человеке жив первобытный страх потерять опору под ногами. Младенец на станет ползти по стеклянной поверхности — он боится упасть. Многие взрослые люди страдают высотобоязнью — при виде обрыва они чувствуют внезапную слабость, головокружение, иногда тошноту вплоть до рвоты.

Однако пассажиры корабля играючи достигли того, чего астронавты добивались многомесячными тренировками. Не было никакого ощущения опасности, никакой паники. Фармакологии удалось одержать впечатляющую победу над самыми архаичными человеческими страхами. Правда, кто знает, какую цену потребуется заплатить за такую победу?

Курт тоже испытывал душевный подъем, странное ощущение легкости, свободы. Никаких страхов, никаких сомнений.

Он обнимал Амадею — кожа к коже, губы к губам, он глубоко вошел в нее, слился с ней…

Магнитное поле мягко потянуло капсулы ближе к кораблю, одна за другой они проваливались в люк и начинали обратный путь по лабиринту тоннелей, пронизывавшему корабль. Лишь когда капсула встала на свое место в каюте Курта, любовники оторвались друг от друга. С тихим шорохом отъехала дверь, на пороге появился андроид Амадеи.

Женщина на прощанье поцеловала Курта в щеку, натянула рубашку и вышла из комнаты.

Следующий день прошел точно по плану: завтрак, концерт, упражнения и так далее. Периоды деятельности сменялись отдыхом. Программа претворялась в жизнь без малейших заминок. Курту это казалось отвратительным. Он привык к свободной работе, к свободному отдыху.

Однако, несмотря на постоянное принуждение, он чувствовал себя неплохо. Седативные вещества и прямое внушение создавали ощущение счастья. И тем не менее он был полон решимости вырваться на свободу из этого биохимического Эдема. Все эти трюки, манипуляции, невидимая сеть, удерживавшая всех пассажиров в рамках заданного извне распорядка, — он не собирался со всем этим мириться. За завтраком Амадея несколько раз словно невзначай касалась его руки, заглядывала в глаза. Однако он был погружен в свои мысли и почти на замечал ее робких знаков. Она также была частью системы, орудием неведомых хозяев корабля, и Курту было стыдно, что он воспользовался ею вчера.

А день все тянулся, пустой и одновременно заполненный, не оставляя времени подумать, проанализировать события, принять самостоятельное решение. Эта вынужденная пассивность бесила Курта. Снова и снова он повторял про себя, что не привык к такой жизни. Но возможно он лукавил? Годы проведенные в библиотеке — был ли это свободный выбор? Или он скрывался, убегал от самого себя? Или, наоборот, собирался с силами перед решительным шагом?

Память отказывалась помогать ему, но в конце концов сейчас это было неважно. Сначала нужно было вырваться из этого безумного санатория.

С одной стороны, у него было достаточно времени для размышлений — на концерте, в Бельведере, во время пассивных упражнений, голографического сеанса или медитации. Но с другой стороны, программа как нарочно была составлена так, чтобы прогнать из головы пассажиров любые мысли. Режим дня захватывал их, как могучий поток, и отбивал всякое желание плыть самостоятельно. Казалось, любая попытка противоречить системе заранее обречена. И все-таки Курт собирался попробовать.

Во время обязательного отдыха после 18 часов в каюту зашел андроид, чтобы принести новый кусок мыла, и Курт предпринял первую попытку:

— Я могу поговорить с капитаном? — спросил он Антропуса.

Андроид замер, как будто слова Курта повергли его в столбняк, повернулся к своему подопечному и поинтересовался:

— Зачем? Капитан существует для всех, а не для одного. Если ты хочешь чего-то — скажи мне. Я здесь для того, чтобы исполнять твои желания, если они не выходят за рамки правил.

Курт настаивал:

— Но если у кого-то возникают вопросы или жалобы? Я должен сказать капитану что-то очень важное. Я хочу говорить с ним лично.

— Ты можешь сказать мне все, — стоял на своем Антропус. — Я немедленно передам капитану.

— Но почему я не могу поговорить с ним сам?

— Это нарушит программу, а программа является высшим приоритетом. Только соблюдая ее, можно полноценно отдыхать, наслаждаться пейзажами, цветами, звуками, вкусом пищи, запахом…

Решив, что тема исчерпана, андроид направился к двери, но Курт ухватил его за плечо:

— Но существуют случаи, когда необходимо нарушить инструкцию. Если что-то пойдет неправильно, будет обнаружен какой-то дефект…

— На корабле нет никаких дефектов. Все системы функционируют нормально. Дефект может быть только в человеке. Ты плохо себя чувствуешь? Ты болен? В таком случае я активирую медицинскую систему. Скажи мне, что тебя беспокоит, и я обо всем позабочусь.

— Я совершенно здоров! Речь идет совсем о другом. Но это очень важно! Я непременно должен поговорить с капитаном.

Однако на этот раз его призыв остался без ответа. Андроид решительно отстранил человеческую руку и захлопнул дверь перед самым носом Курта.

За ужином Курт спросил у Амадеи, не могла бы она одолжить ему флакон духов. Она спросила зачем, он ответил уклончиво, но повторил свою просьбу еще раз, и Амадея пообещала ему помочь. Вернувшись в каюту после вечернего концерта, Курт взял кусок мыла и заткнул им отверстие над кроватью, из которого поступал снотворный газ. Когда свет погас, сверху вместо привычного уже ровного свиста раздалось сдавленное фырканье и шипение. Курт улегся под одеяло и притворился спящим. Через минуту в каюте появился Антропус, подошел к кровати, и не говоря ни слова, прочистил отверстие.