В гвардейской семье - Анатолий Недбайло
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
клятвы.
2.
— Пошли на танцы! — предложил мне Игорь, когда мы выходили из столовой после ужина. — Надо, братец, встряхнуться: а то все бой да о бое!.. А девчата какие в нашем полку есть! — явно подзадоривая
меня, хитро улыбнулся он.
— Да я уже не помню, когда танцевал...
Молодость берет свое: за день измотаешься так, что буквально валишься с ног, а вечером, глядишь, —
куда и усталость девалась.
Когда мы подходили к длинному, пожалуй, самому просторному из всех уцелевших в этом селе дому, я
вздрогнул, услышав мягкие, бархатные переливы баяна. Играли тот же вальс, который полюбился мне в
Изюме, — светлый, чарующий. Звуки ласково касаются сердца, тревожат его, волнуют, радуют, напоминая о жизни, которую называют довоенной.
Сейчас этот вальс звучал в полутемном зале Барилокрепинского сельского клуба. Он тоже, как и все мы, воевал, звал на подвиг во имя победы. Видавший виды баян наполнял помещение то грустной, то
мажорной мелодией, [30] и этим мужественным людям, сегодня смотревшим смерти в глаза, он пел о
человеческой нежности, о жизни, о любви.
Среди танцующих много девушек: часть из них одета в военную форму, остальные — в цветастых
платьях. Это — местные.
Кружатся пары... Техник звена лейтенант Сорокин сидит у стены на стуле и, мечтательно полузакрыв
глаза, играет.
Игорь тянет меня за руку:
— Погляди направо — какие девушки!..
— Я ведь ни с кем из «их не знаком.
— Пригласи на танец и познакомишься.
— Да я ведь говорил тебе: танцую неважно.
Игорь захохотал:
— А что тут мудреного? Переставлять ноги в такт музыке!..
Я медленно пересек зал, направляясь в дальний угол, где стояла группа девушек в военной форме. И
вдруг. . Да, это была она — Катя Илюшина. Гимнастерка аккуратно выглажена. Сапоги начищены до
блеска. Стройная, подтянутая. Направился к ней... Но... опоздал. Не видя меня, к Кате подскочил Игорь, галантно поклонился, сказав при этом:
— Разрешите?..
А за его спиной — я с растерянной физиономией. Девушка окинула обоих взглядом и, секунду
поколебавшись, протянула руку Игорю. Мне же она улыбнулась тепло и искренне. Затерявшись в толпе, я
ревнивым взглядом наблюдал за Игорем и Катей. Потом побрел к выходу — и ушел.
Утром Игорь допытывался:
— Ты почему это сбежал? Хотел тебя познакомить с Катюшей, а ты исчез... Знаешь, как ее фамилия?
Илюшина. Спросил, не дочь ли она конструктора наших самолетов? Нет, говорит...
Игорь сыпал словами. А я молчал.
...После завтрака мы с Игорем отправились на разбор. Майор Ляховский подробно проанализировал
операцию, выполнявшуюся всем полком.
Ко мне подсел Николай Тараканов.
— Что, как туча, сидишь? — спросил, словно вчера ничего и не случилось. — С боевым крещением
тебя!.. [31]
«Бик» — мой ученик. Я его поставил на ноги, а теперь он тебя учит и воспитывает. Радуйся, что к такому
командиру попал...
Я удивился: значит, Тараканову ничего не известно о том, что произошло между нами? Выходит, Бикбулатов ни единым словом не обмолвился о моем позоре... Мне, виновнику, прямо выложил все, что
думал, а ближайшему другу — ничего не рассказал!..
В глубине души почувствовал уважение к командиру звена.
Тараканов несколько отвлек меня разговором, и я вначале толком не уловил, о чем вел речь Ляховский.
Кого-то хвалил, кого-то поучал. Все же понял: в целом вылет полка был успешным.
«А моей заслуги в этом нет», — с горечью подумал я.
— Младший лейтенант Недбайло...
Вскакиваю с места, руки по швам.
— Вчера он выполнил свой первый боевой вылет, — говорил Ляховский. — Можно поздравить молодого
летчика с этим знаменательным событием. Но это еще не все. Он принял грамотное решение — посадить
поврежденную машину в стороне, чтобы не поставить под угрозу другие самолеты. Посадку произвел
удачно. За это выношу вам, товарищ Недбайло, благодарность.
— Служу Советскому Союзу! — отчеканил я.
Командир сделал небольшую паузу, потом негромко сказал:
— Надеюсь, что ошибку свою вы уже поняли и впредь подобного не допустите. А что двигатель
загорелся — вина противника: осколком снаряда был пробит маслорадиатор. Хорошо, что в воздухе вы не
растерялись и на земле действовали решительно, быстро локализовали пожар... Садитесь!
Ух-ты!.. Камень с плеч!
Значит, так: лейтенант Бикбулатов меня отчитал. А майор Ляховский, напротив, — похвалил, объявил
благодарность. Ну-ка, разберусь по порядку, как все было.
...Вначале все шло хорошо. Держался крыло в крыло. У цели перестроились, стали заходить в атаку.
Неожиданно ударили зенитки. Показалось, что весь огонь враг сосредоточил только на моем самолете.
Не то, чтобы растерялся, а почему-то заметался, что-то меня отвлекло. [32] .. И вот результат: побросал
бомбы неприцельно, отстал от ведущего. И еще на Бикбулатова обиделся! За такие дела не только козой
назовешь!.. А ведь «Бик», пусть резко, грубо, — но все же сказал правду. Могло хуже окончиться, и для
меня, и для него...
Позднее я заметил: в нашей эскадрилье повелось «подчищать» друг друга, если, разумеется, были к тому
основания. Делалось это прямо, откровенно и воспринималось без обид. И каждый знал: в дружном
крепком коллективе замечание товарища — на пользу общему делу.
После нескольких боевых вылетов я чувствовал себя над целью увереннее. Уже не тревожила стрельба
зениток. Ведущий предпринимал противозенитный маневр — и я тоже. Хорошо понимая его, действовал, сообразуясь с обстановкой. Но вот разобраться в том, что происходит на земле, отыскать цель, по которой
именно наносим удар, я еще не мог. А ведь от меня требовалось не только прикрывать ведущего и не
терять из виду цель, а и фиксировать малейшие изменения в обороне противника.
Шли дни, и, набираясь опыта, я стал подмечать все, что важно было видеть летчику, — будь это в воздухе
или на земле.
3.
В один из дней, после завтрака, мы с Калитиным укрылись в тени камышового навеса и предались
воспоминаниям. Это были какие-то особые минуты. Летчики, ежеминутно смотревшие смерти в глаза, не
думали о себе. Они всецело были поглощены делом, которое именовалось довольно прозаично — боевая
работа. А в редкие минуты затишья мы с тревогой говорили о своих близких, о которых два года уже не
знали ничего, часто видели во сне и по которым истосковались не утратившие нежности наши опаленные
войной сердца.
...У командного пункта мы увидели и своего командира звена лейтенанта Бикбулатова.
— Идемте к командиру полка! — сказал он.
Гвардии майор Ляховский поздоровался с нами и сразу начал объяснять, зачем нас вызвал:
— Фашистское командование возлагает большие надежды на свой оборонительный вал на так
называемом [33] Миус-фронте. Фашисты соорудили здесь доты и дзоты, противотанковые и
противопехотные препятствия. Гитлер требует задержать на этом участке советские войска во что бы то
«и стало, подчеркнув, что на реке Миус решается судьба Донбасса.
Командир полка сделал паузу, прошелся у стола и продолжал:
— Полк получил приказ выполнить специальное задание. Я решил доверить его вам. Суть задачи состоит
в следующем: на переднем крае в районе населенных пунктов Семеновский и Калиновка надо поставить
дымовую завесу на высоте пятнадцать-двадцать метров от земли, — командир показал на карте участок
местности и высоту с отметкой 196,0, над которой нам предстояло пролететь. — Наземные части ждут от
нас, авиаторов, помощи. Летите втроем, прикрытия не будет. Сложность заключается еще и в том, что в
этом районе противник сосредоточил много зенитных средств, — подчеркнул Ляховский.
— Задание будет выполнено! — четко произнес Бикбулатов.
Я испытывал и радость, и волнение. Радостно было сознавать, что командир части доверил мне, молодому летчику, такое ответственное задание, и еще потому, что Бикбулатов все же видит во мне
«Коршуна».
— Ну что, доволен? — спросил меня наш «Бик». — Не страшно?.. Дело необычное, довольно сложное.
Бикбулатов обстоятельно объяснил нам с Калягиным, что предстоит делать на том или ином участке, уточнил детали.
— Необходимо точно, внезапно и, разумеется, скрытно выйти в заданный район, — инструктировал он
нас. — Вначале мы пойдем разомкнутым строем, над последним контрольным ориентиром маршрута
перейдем на бреющий полет, а перед вражеским берегом сделаем «горку», обстреляем эрэсами позиции
