Комиссар госбезопасности - Юрий Семенов

— Заманчивые перспективы, — заключил Пригода.

Но Михеев выразил неудовлетворение:

— Хвастаться нечем.

Пригода не понял его.

— По хвостам бьем. А нам надо опережать события. Предложений не вижу с мест, продуманной инициативы. Ярунчиков на этот счет не высказывал соображений?

— Нет, разговора не было.

Михеев задумался, постукивая карандашом по столу. Пригода воспользовался паузой, продолжал докладывать:

— Кое-где в штабах неверно понята наша реорганизация, передача особых отделов из подчинения НКВД в Наркомат обороны. Командование частей поручает контрразведчикам всякого рода расследования, вплоть до включения в комиссии по ревизии складов.

— Этого еще не хватало, портянки считать! — изумленно произнес Михеев; в его голосе было и удивление, и недовольство. — Неужели трудно понять, что у контрразведчиков задачи государственной важности! Необходимо срочно разъяснить. Тут, наверное, без наркома и начальника Главного политического управления не обойтись. Кстати, какие отношения и контакты у особистов с политорганами?

Доставая из папки два скрепленных листа, Пригода стал рассказывать, казалось, вовсе не о том, о чем спросил Михеев:

— Отмечается повышенная бдительность красноармейцев. Известно, националисты используют любой подходящий случай для обработки населения, даже военных пытаются вербовать, склоняют к измене Родине. Воины, понятно, наслышаны об этом и, чуть что подозрительное, вмешиваются, да так рьяно, что порой без кулаков не обходится. В стрелковой дивизии шестой армии подо Львовом, в которой я был, красноармейцы здорово избили «националиста» и приволокли его к комиссару. Оказалось, схваченный всего-навсего болтун. Говорят, это не первый такой случай, потому политуправление округа циркулярно разослало специальное письмо. — Пригода положил перед Михеевым этот документ.

Анатолий Николаевич бегло прочитал начало, где разъяснялась активизация империалистических происков, требующая повышения бдительности, а политработникам предлагалось вести воспитательную работу, чтобы предотвращать недостойные для советских воинов поступки — самосуд, а также подозрительность, граничащую со шпиономанией.

Взяв красный карандаш, Михеев подчеркнул строки в письме, где говорилось об укреплении связи политорганов с особыми отделами. И некоторое время сидел молча. Слишком важный вопрос содержали подчеркнутые строки. Как раз то, на что постоянно обращал внимание особистов Михеев. Ему захотелось, чтобы такое письмо появилось и во всех остальных округах.

— Надо понимать, нет нужного контакта, — сказал Михеев. — Еще мало сотрудники общаются с политруками. А кто, как не те, лучше знает людей. Зачем же особистам игнорировать таких верных помощников? В результате оперработники распыляют свои силы на разбирательства всякого рода недовольств, вызванных какой-нибудь хозяйственной неразворотливостью, а то и головотяпством, что совсем не наше дело. А ведь это отвлекает внимание от борьбы с настоящим врагом.

— Да, случается, что в поломке танка мы склонны видеть вредительство, — подтвердил Пригода.

— Освобождаться нужно от таких работников немедленно с формулировкой «за отсутствием данных для чекистской работы». А как же вы думаете? — Он словно бы обратился ко всем армейским контрразведчикам.

Пригода предложил:

— Это письмо надо бы размножить и разослать опер-составу во все округа.

— Нет, подготовим свое циркулярное письмо. А об этом доложу в Главном политуправлении как об очень своевременном документе, попрошу заострить внимание на укреплении связей штабов с особыми отделами во всех военных округах Красной Армии. — Михеев убрал в ящик привезенный из политуправления КОВО документ. — Письменный отчет по командировке представьте завтра утром. По Белоруссии данные уже у меня. Картина почти одинаковая. Буду готовить доклад Наркому обороны. Внесем ясность и в характер обязанностей особистов перед командованием.

Пригода снова открыл папку.

— Ну что там у вас еще? — настороженно спросил Михеев.

— Рапорт написал… Прошу направить меня на периферию. Хотелось бы попасть на Украину, — протянул Пригода начальнику листок.

— Рапорт? — сильно удивился Михеев, прочитал его и резко отодвинул. — Да вы что?

Холодная неуступчивость обозначилась в темных глазах Михаила Степановича. Он стоял вполоборота к столу, и Михеев, глядя на замолчавшего старшего батальонного комиссара, на его резко очерченный профиль — высокий, с глубокими залысинами лоб, орлиный нос, тугой подбородок, сказал резко:

— Вы ястребом не смотрите, не отпущу! Видите ли, на Украину ему захотелось! А здесь что, чиновничья служба? Я сам, может, мосты строить хочу!

— Я хотел сказать, что мне больше по душе практическая работа.

— Что к чему: каша к молоку, лес к топору, шея к кулаку, — вспомнилась Михееву давнишняя поговорка; он произнес ее мягко, уступчиво, продолжая: — Желание работать в частях, в сложной обстановке — похвально. И у вас это стремление, я знаю, не ново. Вы ведь разок уже подавали подобный рапорт.

Михаил Степанович согласно кивнул.

— Мне также известно, что на финском фронте в позапрошлом году вы действовали как рядовой разведчик: ползали за передний край, ходили в атаку, доставляли боеприпасы. Верно меня информировали чекисты-фронтовики?

Придя на работу в органы контрразведки после окончания Ленинградского военно-политического училища имени Ф. Энгельса, Пригода около года проработал в НКВД СССР, а во время войны с белофиннами ушел на фронт начальником особого отдела стрелковой дивизии.

— А вы не скромничайте, поподробнее расскажите, — нетерпеливо потребовал Михеев.

— Одно время, помню, житья не было от лыжного отряда белофиннов, — усмехнулся Пригода. — То заминируют дорогу, то связь порушат, то кого-то подстрелят… Под носом шныряли. Диверсионная группа! Так это же, думаю, моя кровная обязанность заняться ею.

— Ну это вы сейчас придумали. Сознавайтесь, кровь взыграла, не усидел, в драку полез.

— Полез, — признался Михаил Степанович. — Взял десятка два хороших лыжников из роты пограничников — они подчинялись мне — и устроил засады. Пришли, долгожданные, и, конечно, — он указательным пальцем черкнул в воздухе крест, — не ушли. Между прочим, лыжники-диверсанты оказались полицейскими и жандармами. Тут уж считайте как хотите, а не случайно меня против них потянуло…

— А боеприпасы доставляли попавшим в окружение?

— Было такое, — признал Пригода. — Считал долгом контрразведчика находиться там, где самая сложная обстановка.