Струны чистого звона - Анатолий Землянский

Потом четверо пели — вокальный квартет. Аккомпанировал Жмуров. А когда певцы ушли, он играл один. Играл задушевно, не глядя в зал, будто забыв, что вышел на сцену и что слушает его весь батальон…

Шелест вел концерт. А перед последним номером сам вышел с баяном, объявил:

— Полонез Огинского…

Мороз уже тронул и сделал чуть смуглым его лицо, отчего еще ярче светилась заразительная улыбка.

Пальцы коснулись перламутра пуговиц, из-под них брызнули звуки вступления, перешедшие тут же в грустно-мятежную мелодию. И в ней, как в волне, стала растворяться улыбка Василия. А глаза продолжали смеяться.

В первом ряду сидели офицеры. Капитан Козырев наклонился к майору Шикину, вполголоса сказал:

— Грустит и радуется наш Василий. Жена к нему едет.

Шикин понимающе кивнул.

А музыка уже захватила весь зал.

Потом сценой завладели плясуны. Откуда только и взялось у этих шестерых солдат столько стремительного лада с музыкой, такое умение разговаривать каблуками, переходить вприсядку, взлетать, как на пружинах, в воздух. Сидевшие в зале узнавали и не узнавали своих сослуживцев, ахали довольные. А когда пляска, вместе с дружным вскриком, оборвалась и танцующие замерли, десятки голосов закричали:

— Би-ис!..

— Повторить!..

— Би-ис!..

…Выходя из клуба, майор Шикин сказал подполковнику Ремневу:

— Удалось Шелесту раскачать комсомолию.

— Молодец, — довольным голосом подтвердил комбат. — Живая душа парень, ничего не скажешь.

Роты с песнями расходились от клуба.

Василий вышел последним, загляделся на звезды. Прислушался. И в хрусте снега под шагом удалявшегося строя почудился ему шум поезда.

— Едет, — сказал вполголоса…