Том 8. Стихотворения, поэма, очерки 1927 - Владимир Маяковский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
[1927]
Первые коммунары*
Немногие помнят про дни про те,как звались, как дрались они,но память об этом красном днерабочее сердце хранит.Когда капитал еще молод были были трубы пониже,они развевали знамя борьбыв своем французском Париже.Надеждой в сердцах бедняков засновав,богатых тревогой выев,живого социализма слованад миром зажглись впервые.Весь мир буржуев в аплодисментсливал ладонное сальце,когда пошли по дорожной тесьмежандармы буржуев — версальцы*.Не рылись они у закона в графе,не спорили, воду толча.Коммуну поставил к стене Галифе*,французский ихний Колчак.Совсем ли умолкли их голоса,навек удалось ли прикончить? —Чтоб удостовериться, дамы в глазасовали зонтика кончик.Коммуну буржуй сжевал в аппетитеи губы знаменами вытер.Лишь лозунг остался нам: «Победите!Победите — или умрите!»Версальцы, Париж оплевав свинцом,ушли под шпорный бряк,и вновь засияло буржуя лицодо нашего Октября.Рабочий класс и умней и людней.Не сбить нас ни словом, ни плетью.Они продержались горсточку дней —мы будем держаться столетья.Шелками их имена лепечанад шествием красных масс,сегодня гордость свою и печальприносим девятый раз.
[1927]
Лучший стих*
Аудитория сыплет вопросы колючие,старается озадачить в записочном рвении.— Товарищ Маяковский, прочтите лучшееваше стихотворение. —Какому стиху отдать честь?Думаю, упершись в стол.Может быть, это им прочесть,а может, прочесть то?Пока перетряхиваю стихотворную старьи нем ждет зал,газеты «Северный рабочий» секретарьтихо мне сказал…И гаркнул я, сбившись с поэтического тона,громче иерихонских хайл:— Товарищи! Рабочими и войсками Кантона*взят Шанхай! —Как будто жесть в ладонях мнут,оваций сила росла и росла.Пять, десять, пятнадцать минутрукоплескал Ярославль.Казалось, буря вёрсты крыла,в ответ на все чемберленьи нотыкатилась в Китай, — и стальные рылаотворачивали от Шанхая дредноуты.Не приравняю всю поэтическую слякоть,любую из лучших поэтических слав,не приравняю к простому газетному факту,если так ему рукоплещет Ярославль.О, есть ли привязанность большей силищи,чем солидарность, прессующая рабочий улей?!Рукоплещи, ярославец, маслобой и текстильщик,незнаемым и родным китайским кули*!
[1927]
Не все то золото, что хозрасчет*
Рынок требует любовные стихозы.Стихи о революции? на кой они черт!Их смотрит какой-то испанец «Хо́зе» —Дон Хоз-Расчет.Мал почет, и бюджет наш тесен.Да еще в довершенье — промежду нас —нет ни одной хорошенькой поэтессы,чтоб привлекала начальственный глаз.Поэта теснят опереточные дивы,теснит киношный размалеванный лист.— Мы, мол, массой, мы коллективом.А вы кто? Кустарь-индивидуалист!Город требует зрелищ и мяса.Что вы там творите в муках родо́в?Вы непонятны широким массами их представителям из первых рядов.Люди заработали — дайте, чтоб потратили.Народ на нас напирает густ.Бросьте ваши штучки, товарищи изобретателикаких-то новых, грядущих искусств. —Щеголяет Толстой, в истории ряженый,лезет, напирает со своей императрицей*.— Тьфу на вас! Вот я так тиражный.Любое издание тысяч тридцать. —Певице, балерине хлоп да хлоп.Чуть ли не над ЦИКом ножкой машет.— Дескать, уберите левое барахло,разные ваши левые марши. —Большое-де искусство во все артериивлазит, любые классы покоря.Довольно! В совмещанском партереЛеф* не раскидает свои якоря.Время! — Судья единственный ты мне.Пусть «сегодня» подымает непризнающий вой.Я заявляю ему от именитвоего и моего:— Я чту искусство, наполняющее кассы.Но стих раструбливающий октябрьский гул,но стих, бьющий оружием класса, —мы не продадим ни за какую деньгу.
[1927]
