А я люблю женатого - Каринэ Фолиянц

Шипучая таблетка растворилась в стакане воды.

– На, выпей, тебе полегчает.

Таня поставила стакан перед Олегом. Помятый и несчастный он сидел за столом. Потом она поставила перед ним тарелку с супом.

– И поешь!

– Не хочу!

– Ешь, тебе говорят!

Ника наблюдала в узкую щелочку приоткрытой двери. Отец, закрыв лицо руками, неподвижно сидел, мать, стоя у окна, беспрерывно курила.

– Отпусти меня, Тань, будь человеком.

– Нет.

– Тань, я не могу так больше.

– Бог терпел и нам велел. Не для радости, а для долга человек живет. Пьешь. По бабам шляешься. Никогда ты таким не был, Нечаев. Надо будет – к врачу отведу. Или к психологу. А развод не проси. Не дам.

Ника закусила губу.

Олег вдруг открыл лицо.

– Но я ведь чужою жизнью живу. А она у меня одна-единственная. Я ненавижу контору, в которую ты меня пристроила. Я ненавижу одежду, которую ты мне покупаешь. Я себя ненавижу, Таня! И тебя – тоже!

Таня села напротив мужа:

– Я из тебя человека делала двадцать четыре года. Я здоровье свое угробила и молодость. Все курсовые тебе в институте писала. Дочку родила, когда ты орал: рано, рано, не теперь! Хату эту своими руками построила! Все здесь мое, слышишь, Нечаев, все, до последней табуреточки. И ты тоже – мой.

– Нет! Нет! Так нельзя с человеком, – чуть не плакал он. – Ты робот, Таня, ты не живое существо!

Таня спокойно погасила сигарету.

– Будет орать-то. Робот! Жизнь меня роботом сделала, чтоб с голоду не подохнуть в трудные времена. На тебя, Нечаев, никаких надежд не было, ты бы так и питался своими стихами всухомятку. Мне пришлось сильной стать. Это не мой выбор, Олежек. Так время распорядилось, родной мой. Время, в которое мы живем. И я все смогла. И все сделала для того, чтобы мы трое были счастливы – ты, я и Ника! И жили в достатке и покое.

– Ты бы никогда этого не сделала, если б это тебе не было выгодно или удобно. Я всегда был тебе просто удобен. С детства, со школы. Я удобная вещь. Бессловесная. Дисциплинированная. Я даже мусор выношу без напоминаний. А от достатка твоего и покоя меня тошнит, понимаешь, тошнит!

Татьяна нехорошо засмеялась:

– Тебя тошнит от плохой водки, Нечаев. Сколько раз говорила – не пей по забегаловкам. Хочешь – пойдем в приличный ресторан.

– Не хочу, ничего не хочу!

– Иди-ка ты спать, пока дочь тебя в таком виде не узрела. Спать, Нечаев! – привычно скомандовала она.

И он встал. Шаркая тапочками, покорно пошел в спальню.

А Ника еще долго не могла уснуть. Ей было очень жалко отца.

Класс рисовал натюрморт. Фрукты с кувшином на фоне драпировки.

Лариса ходила между рядов, заглядывала в работы, делала замечания, а кого-то, наоборот, хвалила. Ника сидела, опустив руки. Она не рисовала, ждала, когда кончится урок и Лариса подойдет к ней.

– Ну, что у нас такое? – спросила Лариса, когда все разошлись, а девочка так и осталась сидеть.

– У меня не получается. Ничего! – Ника шмыгнула носом.

Она была ужасно расстроена вчерашним разговором родителей. И краски не ложились на холст. Но была еще одна причина…

– Почему не получается? – ласково спросила Лариса.

Девочка молчала. Выдержав паузу, наконец сказала:

– Помогите мне, Лариса Дмитриевна.

– Хорошо! Давай-ка собирайся, пойдем ко мне в мастерскую. Попробуешь порисовать там, а я тебе помогу.

– Вот здорово! – обрадовалась Ника. – Спасибо! Лариса Дмитриевна, вы такая добрая…

Ура! Шаг за шагом она шла к своей цели. Теперь она проникнет в «логово врага», увидит тот дом, где вечерами бывает ее отец.

Из школы они вышли вместе. Лариса несла кувшин, а Ника – искусственные фрукты для натюрморта.

У Ларисы зазвонил мобильный.

– Да, Олег! – заворковала она. – Нет, прости, сегодня не получится. У меня дополнительные занятия с одной очень талантливой девочкой. Да, позвоню потом. Целую.

– Талантливой девочкой? – удивленно спросила Ника. – Это вы так про меня?

– Про тебя. Думаю, если я назову вещи своими именами, ты от этого не зазнаешься?

– А Олег, это, извините, кто? Ваш бой-френд? – ответила вопросом на вопрос девочка.

– По-моему, ты чрезмерно любопытна. Просто хороший приятель.

– А вы замужем? – продолжила Ника.

– Нет!

– А были?

– Это допрос?

– Нет, но просто о человеке, который тебе интересен, хочется знать все, – мило улыбнулась Вероника.

– Чем же я тебе так интересна? – в свою очередь спросила Лариса. – Почему ты пришла учиться именно ко мне?

– Это тоже допрос? – усмехнулась Ника.

Ника быстро расправилась с натюрмортом. Вышло очень даже неплохо. Но натюрморт был только предлогом. Ей хотелось получше разглядеть жилище художницы.

– Дай-ка я кое-что подправлю! – Лариса забрала у девочки кисть. Несколько профессиональных штрихов, и натюрморт ожил.

– Классно! – похвалила Ника. – У вас вообще так много интересного. А картины ваши? Почему вы не хотите сделать персональную выставку?

– Это очень хлопотно.

– А я бы вам помогла!

Лариса засмеялась:

– Спасибо, детка!

Она, стоя у этюдника, продолжала поправлять натюрморт, а Ника разглядывала картины Ларисы, мимоходом трогала книги на полках и даже побрызгалась духами, которые нашла на столе.

– Тебе тортик отрезать? Ты же, наверное, голодная? – спросила Лариса.

– А вы сами печете? – поинтересовалась в ответ Ника.

– Нет, я не умею. Я купила его в нашей булочной еще утром.

– Значит, хозяйка вы никудышная, – удовлетворенно заметила Ника. – А моя мама умеет все. И это при том, что она очень деловая женщина. Папа в ней души не чает. Представляете, они вместе уже двадцать пять лет. С девятого класса.

Снова звонок.

Ника услышала знакомый голос отца:

– Я на улице совсем промерз. Может, пригласишь меня выпить чаю?

Интересно, что сейчас будет?

– Нет, Олег, прости, ну никак не могу. Давай завтра, – попросила Лариса, – мы все еще работаем!

Ника испытывающе посмотрела на нее.

– Какой у вас, однако, назойливый знакомый. Может быть, вы хотите, чтобы я ушла?

– Нет. Вовсе нет.

– А… наверное, он вам неприятен?

– Тоже не угадала! Давай-ка лучше вместо ненужных вопросов есть торт! Ну-ка, ставь чайник на плитку! – приказала Лариса.

Дочь пила чай у любовницы отца.

Ничего не подозревающий отец мерз на улице, в надежде, что Лариса освободится и он хоть на полчаса встретится с нею.

А Мать… Мать мерила пиджаки у большого зеркала в прихожей.

Таня любила пиджаки и денег на них не жалела. Их у нее было множество, она даже не могла бы сказать, сколько именно. Они делали ее строже и сильнее. Это был ее панцирь. Ее латы. Ее защита. Пиджак не только стройнил, он внушал Тане, что она – бизнес-леди, и это ее первое звание. А мать и жена – второе и третье. Даже ее домашняя одежда напоминала больше одежду деловую. Так уж она привыкла. И вот, меряя очередной, сто первый пиджак, Таня вдруг с ужасом обнаружила, что тот еле-еле сходится у нее на груди, а пуговка у талии и вовсе не застегивается. Она запаниковала. Срочно набрала номер Нины.