Юрий Тынянов - Аркадий Белинков

Профессиональная исследовательская работа Ю. Н. Тынянова началась в 1919 году со статьи "Достоевский и Гоголь (К теории пародии)", которую он напечатал в 1921 году*. Через десять лет он собрал семнадцать наиболее значительных статей в книгу, которую назвал "Архаисты и новаторы".

* Изд. Опояз (Общество изучения теории поэтического языка).

Говоря о книге научных работ Тынянова, необходимо остановиться на ее названии. Название книги не вполне точно и несколько иронично. В нем противопоставлены понятия, которые обычно противопоставляются в бытовом просторечии, не зависимом от научной истории литературы. В научной истории литературы, которой и посвящена книга Тынянова, оказывается, что архаисты новаторам не противопоставляются и что новаторство вне историко-литературного процесса понято быть не может. В историко-литературном процессе новаторством становится то, что разрушает изжившую себя эстетическую систему. Идея книги вступила в противоречие с ее названием, потому что слово "архаисты" было не антонимом слова "новаторы", а синонимом. Тынянов колебался, называя книгу "Архаисты и новаторы". Одним из вариантов названия было - "Архаисты-новаторы". Этот вариант предложил Тынянову его друг, ученый, сыгравший серьезную роль в литературной судьбе писателя, Ю. Г. Оксман.

Из большого количества тем этой книги следует выделить две - по важности их места в сборнике, по значению для последующего творчества, по той положительной роли, которую они сыграли в нашем литературоведении. Этими темами были: историко-литературный процесс 20-х годов, рассматриваемый как борьба архаистов с карамзинистами, и подвижность, неустойчи-вость компонентов, составляющих категории литературы (жанр, стиль, канонизированные формы и т. д.), строго определенные историко-литературным процессом.

Большинство статей книги посвящено тому периоду истории русской литературы, когда изживавшая себя система карамзинизма стала разрушаться группой писателей, открыто выдвинувших в качестве главных внелитературные элементы.

Выступив против демонстративного эстетизма победителей-карамзинистов, архаисты вводили гражданскую тему в литературу 20-х годов.

Однако гражданская тема архаистами понималась не одинаково, и Тынянов одним из первых в нашем литературоведении обратил внимание на неоднородность группы.

Ученый раскрывает дилетантское понятие "литературного течения вообще" и, дифференцируя материал, устанавливает, что архаизм не был однородным явлением, что в нем было два слоя - старшие архаисты, действительно игравшие реакционную роль, и младшие - paдикалы (Катенин, Грибоедов) и будущие декабристы (Кюхельбекер). Более того, даже в старшем поколении архаистов (где Крылов был рядом с Шихматовым и Державин с Шаховским) тоже не было единства, литературного течения вообще. Те, кого привыкли называть архаистами, были лишь частью течения - старшие архаисты (и то далеко не псе), - "люди с положением", "общество". Между "людьми с положением", "обществом" и младшими архаистами шла ожесточенная борьба. Эта борьба, конечно далеко вышедшая за продолы литературы, для Кюхельбекера кончилась тем, что он был приговорен к смертной казни, помилованный, отсидел десять лет в крепостной одиночке и умер ссыльным в Сибири; Грибоедов не увидел напечатанной и поставленной свою комедию, не добился осуществления своего проекта и был послан на смерть в Персию; Катенин по ничтожному поводу (шикнул Семеновой) был выслан из Петербурга, пробыл десять лет в ссылке, спился и ушел из общественной жизни.

Одной из важнейших задач книги было разрушение хорошо устоявшихся, традиционных и неправильных представлений. Убежденность и их правильности долго казалась незыблемой. Правильность доказывалась чем угодно, если нужно, остротой или тостом, которые молва приписывала великому человеку. Высказывания, напечатанные в собраниях сочинений, обсуждению не подлежали, как правило из учебника арифметики. Эпиграмма о трех супостатах сыграла в нашем литературоведении роль основополагающего труда. После нее "Беседой", казалось, уже нечего заниматься. Реакционная сущность "Беседы", кроме эпиграммы, была неопровержимо доказана еще анекдотами о Шишкове и его высокими государственными должностями.

А вместе с тем кроме Шишкова, Шихматова и Шаховского, имевших, и не без основания, испорченную репутацию, одним из основателей "Беседы" вместе с Шишковым был Державин (и "Беседа" распалась сразу же после его смерти), а одним из авторитетнейших ее членов был журналист, статьи которого долго путали с радищевскими, драматург - предшественник Грибоедова, великий писатель Крылов. Одним из серьезных пунктов расхождений в "Беседе" был сентиментализм. Державин и Крылов держались на этот счет (а это было одним из главных литературных вопросов эпохи) разных взглядов: Держании "восхищается" Карамзиным, "стоит горой" за него, а Крылов осмеивает карамзинизм в статьях и выводит в комедии "Пирог" Карамзина в образе Ужимы. Сам же Карамзин, как известно, был избран почетным членом "Беседы", вероятно, по дипломатическим соображениям, которые, однако, не всегда бывают лишь проявлением вежливости. Все это оказалось сложнее, чем думали до Тынянова. Но и сам Тынянов кое-что упростил. Он прошел мимо Крылова, не заинтересовавшись его ролью и местом в "Беседе".

Конечно, архаисты - это не только герои пушкинских эпиграмм, но и большие писатели. Однако, когда речь идет об архаистах, то имеются в виду не Державин, Крылов или Грибоедов, и Тынянов, конечно, очень хорошо это знал. Когда говорят об архаистах, то имеют в виду Шишкова, Шихматова и Шаховского. И Пушкин в борьбе с архаизмом имел в виду именно их. Может быть, поэтому Тынянов и не писал о Крылове, в частности о роли его в "Беседе".

Убежденный в том, что литературного течения "вообще" не существует, Тынянов резко возражает против прямой "преемственности" в истории литературы. "Стройная картина": "Ломоносов роди Державина, Державин роди Жуковского, Жуковский роди Пушкина, Пушкин роди Лермонтова"* - вызывает серию саркастических замечаний. Тынянов утверждает, что "говорить о преемственности приходится только при явлениях школы, эпигонства, но не при явлениях литературной эволюции, принцип которой - борьба и смена"**.

* Ю. Т ы н я н о в. Архаисты и новаторы, стр. 10.

** Там же, стр. 10-11.

Понятие "литература" Тынянов рассматривает как нечто состоящее из генеральной части и периферии с размытыми краями, которая, собственно, и участвует в процессе взаимодействия между литературой и явлениями внелитературного и окололитературного мира (письмо, дневник, газета, анекдот). "Размытый край" литературы первым соприкасается с тем, что в это время еще не является литературой. Он захватывает окололитературные явления, которые в зависимости от внешних обстоятельств и своей жизнеспособности переходят в генеральную часть, которая и есть "литература". Это соображение давало возможность понять не только жанровую характеристику, но и разрешало некоторые поясности в вопросе об эстетической принадлежности произведения. Тынянов полагает, что произведение становится литературой или перестает быть ею в зависимости от того, что считается литературой в определенную историческую Эпоху. Особенно заметно это становится в рубежные для искусства эпохи, в годы, когда происходит смена школ. Так было с Некрасовым, которого обвиняли в том, что он "вне литературы"; так было с Чеховым, не погнушавшимся юмористикой "Осколков" и "Будильни-ка", ставшей в его творчестве высоким искусством; так было с "жестоким романсом" у Блока; так было с Маяковским, который превратил шутку Минаева в литературу. Направление, жанр, формы, не воспринимаемые в одни эпохи как явления эстетические, в другие могут занять господствующее положение. Более того, нелитературная форма, введенная в литературу, тотчас же приобретает ее свойства. Так дневник, записки, письмо становятся литературным жанром. В то же время происходит и обратный процесс: в карамзинскую эпоху частное письмо писали с черновиками и вариантами, адресат читал его вслух посторонним, иногда его размножали. Нелитературная форма входит в литературу, и жанр эпистолярного романа на десятилетие становится важнейшим в Европе. Наконец, в произведения, которые не вызывают сомнений с точки зрения принадлежности к литературе, включается внсэстетичсский материал, но воспринимаемый как неэстетический и в то же время такой, который вне художественного произведения эстетическим не является (в "Утраченных иллюзиях", "Войне и мире", "Воскресении"). Дело не в том, что документальный материал обрастает у писателя метафорами и пейзажами, а в том, что всегда литература тянулась к жизненному материалу и не могла существовать без него. В различные же исторические периоды лишь по-разному решался вопрос о способах включения этого матерала. Одновременно с этим совершается возвращение литературного материала в жизнь. Так было с Вертером, литературная могила которого стала местом паломничества, а судьба - примером. (При этом не только для самоубийц, но и для протестантов.) Тынянов не обращает внимания на то, что борьба в литературе - это не частное дело литераторов.