Петроград - Никита Божин

Спускаясь вниз по лестнице, он все же задумчиво вспоминал те времена, когда так легко выпадала обыденная для него возможность выйти в тот же театр и вообще провести досуг публично, когда город спокоен и в целом тих. Когда устраивались праздники, и не модные теперь митинги к разным дням и датам, коих не существовало совсем недавно, но исконно старые, и церковные, и народные. Вспомнил он, как хорошо просто так гулять, ходить, любоваться и пользоваться всем тем, что нажили поколения. Недурно, в тихое время, заглянуть и в ресторан, да провести там вечерок для разнообразия весело и даже увлеченно, занимаясь употреблением и весельем. Теперь в его восприятии все это разом рухнуло. Садом и Гоморра, многие так теперь говорили, и он не стал исключением. Народ как сошел с ума, взбунтовался против всего вокруг, против себя самого. По колено в крови, без настоящего, и не видно впереди просвета. И лишь холодает, темнеет, впереди осень. Холод и тьма.

«Как все это связано между собой»? – думал про себя Нечаев. – «Погода и история? Для Петрограда поздняя осень особенно скверное время, как тут верить в улучшение? А ведь помимо всего идет война. Как все не радужно кругом, как все трагично». До поздней осени еще не так скоро, хотя уж и не заметишь, как настанет конец октября, а дальше нескончаемый сумрак и морозы, сменяющиеся грязной оттепелью.

Двор образовывал собой небольшую пустую площадь с парой абсолютно голых, черных деревьев. Этот дом, со стороны фасада смотревшийся прилично на фоне любого соседнего здания, внутри выглядело все таким же унылым и однообразным, как и любой дом Петрограда. Стоит свернуть под арку, и ты входишь в мир сплошных переходов от двора ко двору, где сотнями выстроены жилые дома и разные помещения. Все они высятся на несколько этажей, но обычно не более шести, и каждый из них так похож друг на друга. Нечаев тоскливо поднимал глаза вверх, и состояние его оставалось таким же скверным, как этот сырой, холодный вечер в этом ужасном, наскучившем дворе. Обветшалым стенам украшением служили лишь окна, особенно те, где горел свет и желтыми, да оранжевыми оттенками хоть как-то согревал. За тучами не видно звезд и света, эти дворы стенами заковывают, и еще больше грусти достает тем, чьи окна по несчастью выходят в эти самые дворы, тогда в окно лучше и вовсе не смотреть. В который раз наблюдая заунывные картины, Нечаев стоял, опершись на холодную стену, и даже совсем не боялся ревматизма. В прежние времена ему и дела не было до этих дворов, но как же все меняется в одночасье. Только проходя одним мгновением двор, он ступал на улицы и следовал дорогой и, должно быть, ни разу не засматривался вот так на стены, и уж точно никогда не выходил подышать во двор дома. А теперь, уже который раз, обхватил себя правой рукой за левую и глядел на чужие окна. Его нудные мысли прервала приближающаяся пара здешних жильцов.

Тихие голоса полушепотом обменивались между собой неким вестями или наблюдениями, по-семейному, с участием и заботливо каждый обращался и слушал. Это возвращалась домой семейная пара Полеевых. Федор Федорович, молодой человек двадцати шести лет, ростом чуть повыше Нечаева, несколько сгорбленный, но заметно худой, при этом жилистый, сильный, о своем виде говорил, что, мол, порода, все такие были – и отец, и дед, и прадед. Черты лица его грубоваты, невыразительны, но и не отталкивающие или пугающие, но такие, что не запоминаются совсем, если вдруг захочешь что-то рассказать о внешности человека. Выходец из бедной, практически неграмотной семьи, сам имеет светлую голову и страстное желание к познаниям. Глаза у него светлые, должно быть, как и разум, а лицо уже с морщинами, да руки с сухой и грубой кожей. Он много трудился и слыл хорошими работником в своей лито-типографии на Загородном проспекте, в доме 15/17 совсем недалеко отсюда. Он улыбнулся, растянув тонкие губы, и широкий рот вытянулся прямо-таки до самых небольших ушей. Под руку он держал Анастасию Васильевну, двадцатичетырехлетнюю девушку, так же как и ее супруг приехавшую из Орловской губернии. Девушка же заметно ниже ростом и несколько плотнее сложением. Она носила длинную плотную русую косу, и никогда, казалось, не появлялась с распущенными волосами или собранными иначе. Прекрасная русская дева с большими, голубыми глазами, аккуратными тонкими бровями и чуть полными губами, кожа светлая, а лицо даже несколько бледное, и на нем заметна тень усталости от каждодневной работы. Она приветственно улыбалась, а несколько впавшие от недоедания щеки указывали, что ее жизнь могла быть и получше. Она трудилась в живописно-художественной мастерской на Невском, д. 88 и в целом оставалась довольна своей работой, впрочем, никогда и особенно восторженно о деятельности не отзывалась. Как всем подряд рассказывали сами Полеевы, некогда они покинули родной город и умчались в Петроград за поисками лучшего, но оказались здесь в тяжкую эпоху, но даже тревожное время их не сломило, и они остались и еще находят в себе силы снимать мансарду на Садовой. Однако неизвестно, получилось бы у них что-то друг без друга. Поодиночке так каждый бы и сбежал давно обратно, а то и вовсе не двинулся, а так человек человеку помогает, поддерживает. И даже теперь, поддерживая друг друга за руки, они приблизились к Алексею Сергеевичу и любезно его поприветствовали, пожелав доброго вечера.

– Этот вечер, в самом деле, неплох, – не желая говорить с ними о плохом, сказал Нечаев, и тут же спросил. – Что вы так поздно?

– Мы гуляли, – простодушно ответила жена.

– Гуляли? – искренне удивился Нечаев. – Да разве можно нынче гулять?

Молодежь переглянулась, улыбнулась и ответила:

– Конечно, можно, разве под силу кому прогулки запретить?

– Но ведь ныне такое время, – буквально негодовал Нечаев и немножко завидовал их легкости, как могут они гулять, а он нет.

– А что же теперь поделаешь? На улицах людно, но не все же дома тосковать, – тихим и ровным тоном отвечал муж.

– Молодые… вы такие странные. Этот город как на пороховой бочке. Спичку урони и сгорит все. Не дай бог оказаться в эпицентре как раз на прогулке.

– Так пока не сгорело. Пока жить можно, – сказал Федор Федорович.

– А уж если совсем сгорит, так всему городу не спастись, – поддержала жена.

– А вернуться на родину не хотели? Там, должно быть, тише, – больше с надеждой для себя, произносил Нечаев второе предложение.

– Да где теперь тише, кто будет знать? Былой страны больше нет, – тяжело, но отрезвляюще говорил Полеев.

– А уехать всегда успеем, – тут же, как по заученному, подхватила Анастасия Васильевна.

– Ох, как бы случилось у всех нас время уехать, – повернувшись к ней, со вздохом сказал Алексей Сергеевич.

– Мы можем и за океан уплыть, если надо будет, – посмялись молодые, да и пошли наверх к себе.

«Я бы сам сейчас куда угодно уехал, прямо сейчас», – подумал Нечаев и пошел к себе в комнату, в свои стены. Только думая о поездках, он без сомнения давал отчет, что лжет сам себе и уехать совершенно не готов, какой бы не выдался предлог. Но как не держать уверенность, что как только, так сразу. С этим и жилось полегче.

В коридорах дома тихо и темно. Ольхин уже лег спать, должно быть, как всегда не раздеваясь. Эту привычку он принял с тех пор, как начались ночные обыски и нападения на квартиры. Не он один практиковал подобную странность, находя защиту в куске ткани. Нечаев хоть и сам опасался, что ночью кто-нибудь придет, до таких вещей не доходил и ложился спать как положено, как делал это во все времена.

Утро 21-го августа выдалось прохладнее, нежели накануне. Ни то ветер с Финского залива нес в себе холод и сырость, а может это облака налетели совсем с другой стороны, да город окутал слабый туман. Этого Нечаев еще не знал. Он лежал, не открывая глаз, и стало ему зябко, и он не хотел думать, что теперь придется открыть очи, встать с постели и оказаться в объятиях холода комнаты, а совсем скоро предстоит шагнуть в пропасть улиц и блуждать среди людских волн по сырым плитам печального города.

Думая, размышляя, противясь мыслям и желаниям о необходимости идти куда-то, Нечаев встал с кровати спустя несколько минут. Вопреки его ожиданиям, на улице не было ни дождя, ни тумана, обычное утро, даже с просветом солнца сквозь неплотные тучи. Но, тем не менее, оказалось холоднее, чем накануне. Он перевел взгляд влево, где рядом с входной дверью размещалось зеркало, а чуть правее Русский календарь, приобретенный в начале года за 1 рубль 75 копеек. Несколько дорого, ведь можно купить календарь скромнее, но отказать себе Нечаев не сумел, и теперь этот календарь ежедневно отмеряет ему дни. И вот больше в этой комнате особенно ничего и не имелось, одни мелкие бытовые предметы. И что примечательно, ведь и четыре года назад, когда он только въехал сюда, все представилось точно таким же, да разве что календарь другой, но идет время, и даже привычная обстановка приобретает совсем другие очертания под гнетом времени и событий.