Бесланский словарь - Юлия Юзик

Но что вы думаете? Человек и на погосте не может успокоиться, если он богаче остальных. Ему и там надо демонстрировать свои деньги, свою роскошь.

У нас недавно скандал вышел. Кто-то хотел сделать на памятнике своей жене вырезанную надпись, чтобы напыление легло в прорезанную дорожку. Ему не дали: всем делают одинаково, поверхностным напылением. Все памятники делают в одном цехе, одна и та же бригада мастеров, — так что все вроде бы под контролем. И вдруг выясняется, что какой-то местный депутат дал мастеру большую взятку, чтобы тот ему все-таки вырезал имя-фамилию на камне и влил в углубление настоящее золото. Тот так и сделал. Конечно, золото — это не краска вам, не суррогат.

Оно на солнце заиграло, заискрилось; буквы вышли выпуклыми, яркими. Родственники возмутились, такой сканда-ал вышел, мама дорогая!

Ну, это-то понятно: не каждый может себе позволить вливать чистое золото в могильный камень! Людям неприятно стало, что у кого-то настоящее золото на могиле, словно человек какой-то особенный был, не то что все, так ведь получается, да?

Я вот что думаю… Тому-то, кто уже помер, все равно, что на его могиле — золото или подделка. Но покуда человек ходит, дышит, он никогда не перестанет молиться слитку золота. Вот из чего надо выливать истуканов, — на них будут молиться все, и мусульмане, и христиане, и иудеи.

Золото — вот человеческий Бог…»

Алан, мастер цеха по изготовлению памятников

Зубы

«Я ее не сразу узнала. Говорят же: мать родная не узнает… Воистину, самое страшное проклятие… Вот и я не узнала ее сразу. Как узнать было?.. Ничего не осталось… Туфельки сгорели, платьице сгорело, трусики сгорели… Какое лицо, что вы, — лица там не было. Мне полиэтилен поднимают и спрашивают: узнаете? Не узнаю. Но что-то остановило меня оттого, чтобы закрыть и дальше пойти. Что-то такое, необъяснимое… локон волос — похожий на ее рыжие кудри… Всего локон один и остался… И не разберешь, рыжий он или нет, — все в саже, в пепле, все сгорело. Остановилась я, как завороженная, и пошевелиться не могу.

Санитар говорит: рот откройте, посмотрите по зубам.

Я голову пыталась приподнять, а у нее ротик раскрылся… О, Боже, погодите, я сейчас, только валидол выпью… Ну вот, ротик раскрылся, а оттуда… оттуда зубки посыпались… Взрывной волной выбило их. Зубки у нее такие смешные были. Передние молочные выпали, новые выросли, такие крупные, неровные. Остальные еще не успели вылезти, — расстояния между зубами большие, растут они криво. Я ее по зубам точно узнала бы… Но они все высыпались изо рта.

Я на санитара посмотрела, а он отвернулся: побоялся мне в глаза смотреть…

Что мне оставалось делать?.. Я ротик раскрыла аккуратно так, мягко: прости, говорю, кто бы ты ни был!

Рукой во рту перебираю, собираю зубы… пальцы скользят по деснам… нёбу… Как это страшно, как страшно… (Шепотом.)

Хорошо, что глаза ее не видели того, что делают мои руки… Вынула всё… На асфальте разложила. Смотрю — вот он, передний, неровный такой… Сердце сжа-а-алось, смо-о-орщилось так…

Душно стало… Руки похолодели, лицо похолодело… Выть захотелось. Собираю их в два ряда — верхний и нижний. Представляете, она у меня мозаику любила собирать — принцесс, львов… А теперь я, сидя на асфальте, ее зубки, как мозаику, раскладывала: вот два передних, одного не было еще, пропускаем, вот нижние… Соседка с мужем проходила, как они меня увидели, как кинулись ко мне, обняли и кричат:

— Что они с нами сделали, Дзера, что же они с нами сделали!..

А я не плачу, я просто собираю зубы своего ребенка, чтобы его опознать и поскорее увезти отсюда, домой.

Все зубки совпали… Два кривых передних… Когда она хохотала, мы так смеялись над этими ее двумя зубами!

И вот она, моя девочка, лежит передо мной на земле… сгоревшая… изуродованная… зубы рассыпаны по асфальту…

Мать родная не узнала… Только сейчас поняла, какое это страшное проклятие!

Собрала я эти зубы в горстку и давай их целовать… плакать… кричать… Вот тогда все прорвало у меня. Эти зубы — все, что мне от моей девочки осталось! Как я кричала тогда!..

Зубы в ладони зажала и кричу: «А это никогда не отберете, не посмеете, не приближайтесь ко мне, она моя!»

Дзерасса, мать

И

Исход

«Что вспомнить? Помню свои ощущения… Лучше всего их запомнил… То, что в душе тогда было… Первый день — сплошной адреналин. Я почему-то думал, что в этот же день и развязка произойдет. Такой возбужденный был, ну, думаю, и в переплет попал. В первый день мало кто понимал, ЧТО произошло на самом деле…

А ночью я сник, в голове сумбур такой начался… Куча мыслей… О родителях подумал в первую очередь. Им-то сейчас тяжелей было, чем нам: они ничего не знали, не видели, воображение, сами знаете, что угодно нарисовать может… Потом пришли мысли о том, что сейчас вот все закончится. Ну, мечты там всякие… Будущее… Так обидно стало, что ничего не будет…

Во второй день все изменилось. Сижу, ничего дурного не делаю, и вдруг — бабах! — кто-то мне оплеуху отвесил! Оборачиваюсь, смотрю — террорист.

— Чё, умный сильно? Чё очки напялил?

Представляете, для них очки — это признак большого ума и выпендрежности! Дети гор! А у меня один глаз — минус 15, другой — минус 7. Слепой совсем… Без очков ни черта не вижу…

Я насупился, чтобы на него не кинуться, переждал, пока он уйдет, но очки все равно не снял. А страх вдруг переродился в злость. Если бы он ко мне с очками не прицепился, я, может, так бы и сидел в своих печалях…

Зато брат мой совсем раскис, — он младше меня, 11-летка. Смотрю — ноет сидит. А нельзя ж, вы понимаете, вот так ныть… Если сник, — всё! — можешь уже ни на что не рассчитывать.

Я ему как врезал по башке!

— Ты чего, козел, за свою шкуру дрожишь? А ну вытри сопли!

Он как-то не ожидал такого поворота, собрался весь, нахмурился.

— Прибереги силы, они нам еще понадобятся!

Вот так я ему сказал. Как отрезал, значит… А самому плохо было, да… Жара… Все мысли — только о глотке воды… Ну вот, представьте: если с утра вы не позавтракали, даже чашку чая не выпили, и целый день по жаре, то к вечеру, естественно, с ног валитесь. А мы еще и сидели на корточках, — ноги затекли, ну аж до боли… Ни шелохнуться, ни свежего воздуха глотнуть… В горле все пересыхает, ноги затекают, время кажется бесконечным.

Следующая ночь была такой ужасной… Невозможно вам даже описать… Утром я понял, что во рту у меня вообще сухо… Ну, как в пустыне. Даже рот с трудом открывался… Язык какой-то неживой стал, а слюна пересохла. Белая, густая, как сметана; даже не слюна, а черт знает что… Вам операцию никогда не делали? Если да, то вы меня поймете. Помните ощущения, когда после наркоза открываешь глаза, — а во рту такая гадость! Сухость и какие-то сгустки слюны, — так противно… Я давай глазами шарить по полу, вижу — пожеванная жвачка валяется, присохла к полу. Я ее отодрал, в рот засунул и принялся жевать. Чтобы железы заработали, чтобы рот увлажнить как-то.

Но слюна-то уже не вырабатывалась. Нет слюны, и все! Я этой жвачкой весь рот обцарапал, никогда не думал, что такое бывает!

А потом третий день начался. С утра напряжение росло, как перед грозой. Тучи сгущаются, что-то в воздухе собирается…

Я понял, что сегодня — день исхода. Не знаю, каким он будет, но сегодня все должно было решиться. Люди уже начинали умирать — без воды и воздуха; боевики стали собираться — переодевались в обычную одежду, как-то нервничали, туда-сюда бегали… А к полудню их вообще почти не стало видно. Несколько человек держали спортзал под контролем, а остальные просто исчезли из виду. Вообще — представьте! — боевики все как испарились! У меня такой мандраж начался. Было же понятно, что, раз террористы готовы к чему-то, пора и нам приготовиться.

И вдруг — взрыв! Как землетрясение! Такое ощущение, что земля под нами закачалась и разверзлась. Все шатается… Дым… Крики… Очки мои слетели — видимо, от взрыва их вообще разнесло на осколки… Ничего не вижу, перед глазами темно! Я давай Казбека искать: руками шарю вокруг, кричу — не отзывается! Все вокруг орут, пыль, дым… Ад, настоящий ад… Бегаю, как ненормальный:

— Казбек, Казбек!

Понимаю, что, раз не отзывается, значит, уже вперед рванул. Он вообще парень решительный. Раз в момент взрыва у окна сидел, значит, думаю, успел выскочить. Пока я бегаю, слышу: что-то опять сверху падает, горит… Какой-то пожар начался… Тут или выпрыгивать из окна, или оставаться под обломками. Я и рванул. Ничего не вижу без очков, кругом все расплывается, темень какая-то…

А я… Верите? Видел свет в конце туннеля и бежал на него. Свет меня и вел вперед. Я раньше думал, что это все байки — про свет в конце тоннеля там и все такое. А тут реально — свет. Я бежал и… Бежал и вдруг… Эти руки (резко замолкает)… Я не люблю об этом вспоминать. Не по себе делается. Но что я мог сделать? (Замолкает.)