Багровая параллель - Сергей Кольцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Возвращаемся вовремя. С моря начинает задувать влажный морской ветер. Дышать здесь нам, уроженцам степи, тяжеловато — слишком высокая влажность. То ли дело у нас на Южном Урале. Не зря именно к нам едут лечить болезни легких. Даже туберкулез излечивается в нашем сухом резко континентальном климате. Лечат его кумысом. Мой самый любимый напиток. Делают его из кобыльего молока. Именно в наших степях лечился от туберкулеза писатель Лев Толстой. И полностью вылечился! Вот что значит вкусный пенящийся напиток и запах степных трав. А в начале двадцатых годов в кумысном санатории «Жанетовка» возле города лечился Феликс Эдмундович Дзержинский. Наш город тогда еще Оренбургом, а не Чкаловом был.
Опять вспомнился отпуск. Точнее, приезд к моей матери. Как тогда я глянул на просевшую крышу саманного домика. Крыша совсем прохудилась, и дождевая вода, просачиваясь через чердак, оставляла лужи на полу. Колхоз, где работала мать, ничем помочь не мог. Нечем и некому. Те мужики, что вернулись, — инвалиды. Почти все крыши нашей городской окраины крыты соломой или камышом. Как и сто, и двести лет назад. Это немудрено. Вся наша промышленность работала только для фронта, только для победы. Вот поэтому вместо легковых автомобилей с заводских конвейеров сходили танки и самоходки, а кровельное железо шло на изготовление оружия. А стояли за этими конвейерами женщины и подростки.
По роду службы я знал, что после сорок пятого года фактически ничего не изменилось. По-прежнему нас хотят уничтожить. Все тот же наш вековой враг — объединенный Запад. Сейчас он управляется Соединенными Штатами. Хотя… что-то изменилось, но вряд ли к лучшему. У Гитлера ведь не было атомной бомбы…
Крышу я тогда все-таки перекрыл. Знающие люди подсказали, к кому и как обратиться на городском базаре.
Приблатненному худощавому парню в кепке и хромовых сапогах я отдал всю свою офицерскую зарплату за год. Хотя кровельных листов требовалось не так уж и много.
— Не боись, у нас тут все по-честному. Меня здесь всякий знает, — поблескивая фиксой и попыхивая папиросой «Казбек», заверил он и пересчитал деньги.
Слово свое этот барыга сдержал. К вечеру на телеге нам привезли кровельное железо.
Так первый раз в жизни я работал кровельщиком. Помогала мне Айжан. А объяснял мне, что и как делать, дядя Ваня, вернувшийся с фронта без левой руки. Мой первый блин получился вовсе не комом. Перекрыв крышу, на следующий день мы на пригородном поезде поехали к матери Айжан. Она учительствовала в семилетней школе большого поселка, выросшего из железнодорожной станции.
При взгляде на Айгуль Булатовну у меня сжалось сердце. Смерть мужа и сына посеребрила волосы еще нестарой женщины. Глядя на нее, я понял, что вот такие русские женщины самых разных национальностей на своих плечах вынесли войну. И еще неизвестно, где было тяжелее — на фронте или здесь, в тылу.
Человеком Айгуль Булатовна была незаурядным. В начале двадцатых, окончив школу при медресе [56], она вступила в комсомол и поступила на рабфак. Писала стихи и заметки для областной газеты.
После рабфака начала работать в школе, где и познакомилась с будущим мужем. У нее больное сердце, но она продолжает учить детей в школе.
Приехали мы очень даже вовремя. Одна из стен ее саманного дома треснула и начала осыпаться. Трещина, проходящая почти посередине стены, была в палец толщиной. Хотя я ее и подмазывал глиной во время предыдущего отпуска, но у саманных строений свой срок. Весь оставшийся отпуск мы с женой месили глину с соломой, добавляя кизяк. Я уже давно так ударно не работал. У Айжан, кстати, лучше, чем у меня, получалось формировать саманные кирпичи.
Маша все это время проводила с бабушкой. А мы разбирали стену и складывали новую. Дождей, слава Богу, в это время не было. Успели подремонтировать и небольшой сарай, где жила главная кормилица — коза.
После завершения ремонта два раза ездили далеко в степь. Собирали степную малину, так зовут казаки это растение. Научное название — эфедра. Ее мелкие красные ягоды очень сладкие и очень нравятся дочке. Но много их есть нельзя. Это невысокое растение немного похоже на хвощ. Растет оно только в степи на скальных и каменистых выступах. Из этого растения готовят лекарство — эфедрин. Испокон веков эту травку знали и использовали казаки. Поэтому я, кроме ягоды, собираю еще и жесткие стебли травы. Ее отвар действует не хуже фенамина — таблеток, которые выдавали немецким диверсантам.
Помню, как два года назад Саня Пинкевич, приехав в Москву на сессию, остановился у нас. Служил он в Подольске, а учился в институте заочно. Приехал он после обеда, а на следующий день ему предстояло сдавать экзамен. К учебнику Саня почти не притрагивался. И вовсе не из-за лености. Служба у него была не мед, а его начальник отдела скидок и поблажек ему не давал.
Так вот, вечером на коммунальной кухне Саня попил густой отвар из стеблей степной малины и к утру прочитал весь учебник «Теория государства и права». А в институт поехал с почти ясной головой и еще достаточно бодрым. Экзамен он тогда сдал на четверку. Весь свой запас сушеной эфедры я отдал в тот раз ему. Саня в отличие от меня служит, ему она явно нужнее.
А еще мы в степи нашли и тоже набрали порезной травы [57], как зовут этот лишайник казаки. Останавливает кровь и заживляет раны. Да, отпуск — это хорошо. Только плохо, что он всегда быстро заканчивается.
С этими воспоминаниями мы дошли до дома. Еще через полчаса на общей кухне Айжан на большой сковороде жарила «грибную лапшу».
— Папа, а когда мы в следующий раз в лес пойдем? — спросила меня Маша.
— Не знаю, дочка, — честно ответил я. Мне и самому хотелось бы это знать.
Незаметно подошел вечер. Уже стемнело. А мне завтра опять в море… Хотя в бригаду должен прибыть мой однокашник по институту. Так что надежда на скорый поход с дочкой в лес была. Когда я все это сказал Айжан, она только улыбнулась. Женщины мудрее нас, мужчин, и, возможно, чувствуют будущее. Хотя… Блажен, кто верует.
* * *
С этими радужными надеждами мы улеглись спать. В сон я провалился почти мгновенно, сказывалась усталость за месяц.
— Товарищ капитан-лейтенант, тревога!
Я услышал топот ног в коридоре еще до того, как отчаянно заколотили в дверь.
Бросив китель, который хотел надеть, я открыл дверь:
— Тише ты, семью разбудишь!
Но матрос уже бежал дальше по коридору, колотя во все двери подряд.
Лихорадочно одеваюсь. Наверное, опять эти клятые японские нарушители границы. Маша спит в своей кроватке, чему-то улыбаясь во сне. Айжан, как и я, уже на ногах. Подает мне фуражку и тревожный чемодан.
Молодец! Настоящая жена офицера!
Быстрым шагом идем гуськом по тропинке в сторону моря. Время — шесть ноль девять. Военный городок бригады, пирс, где стоят корабли, в двухстах метрах от нашего жилья. Еще через пятнадцать минут мы, офицеры управления бригады, стоим в строю перед приземистым двухэтажным зданием штаба.
— Товарищи офицеры! Сегодня рано утром американская авиация нанесла бомбо-штурмовые удары по нашим военным объектам. — Видно, что наш начальник штаба, высокий представительный капитан второго ранга, с трудом сдерживает волнение. — Информация по времени начала атаки пока противоречива. Данные по потерям тоже уточняются. На данный момент известно, что полностью уничтожен один аэродром флотской авиации.
Кавторанг замолкает, пристально вглядываясь в лица. Затем продолжает говорить:
— Следующее. Согласно мобилизационным планам, наша бригада переходит в оперативное подчинение Тихоокеанского флота. Задачи по большому счету не меняются: охрана и оборона государственной границы, несение дозорной службы, охрана водного района. Поиск и уничтожение вражеских подводных лодок. С этого момента все находимся на казарменном положении. Все по рабочим местам, товарищи офицеры. Разойдись!
Минут через десять в кабинете нашего отдела зазвонил телефон внутренней связи. Я поднял трубку:
— Капитан-лейтенант Черкасов слушает.
— Черкасов, слушай внимательно, — в трубке послышался голос начштаба. — Поступаешь в распоряжение начальника Особого отдела бригады. Он тебе поставит задачу. Твой непосредственный начальник
