Как я воевал с Россией - Уинстон Черчилль

В тот же самый день (28 января), когда красногвардейцы вошли в Гельсингфорс, большевики объявили войну Румынии. Румыны не могли сопротивляться, но вмешались германские власти, и через шесть недель был подписан мир. Румыния, исстрадавшаяся вконец, плененная и разоренная, получила наконец удовлетворение. 9 апреля Бессарабия провозгласила унию с Румынией при условии местной автономии. Непрерывное наступление германских войск в южной России заставило Советское правительство удовольствоваться словесным протестом.

Таково было зрелище анархии и хаоса, борьбы и голода, представшее перед западными державами в день перемирия с Германией; зрелище, налагавшее на них обязательства и предоставлявшее им благоприятные возможности.

Часть 2. Интервенция в Россию

11 ноября 1918 г. закончилась Первая мировая война. Владыками мира оказались три человека, возглавлявшие правительства Великобритании, Соединенных Штатов и Франции. За их спиной стояли огромные государства. В их руках были силы непобедимых армий и флота, без разрешения которого ни одно надводное или подводное судно не смело пересекать морей. Национальные различия, различия в интересах и огромные расстоянии были преодолены этими людьми в общей борьбе против страшного врага. Вместе они достигли цели. В их руках была победа, – победа абсолютная, ни с чем не сравнимая.

Эти люди должны сойтись вместе. Географические и конституционные препятствия – все это лишь мелочи. Люди эти должны встретиться лицом к лицу, и, обсудив все, должны как можно скорее разрешить важнейшие практические проблемы, возникшие в виду полного поражения врага. Они должны искать наилучших решений, соответствующих интересам великих наций, следующих за ними, интересам измученной Европы и пораженного ужасом мира.

Вместе они не побоятся учесть подлинные факты и их значение. Германская, австрийская и турецкая империи, и все те мощные силы, которые так долго стояли поперек дороги сегодняшним победителям, сдались на капитуляцию; они беспомощны и безоружны. Но поставленная цель еще не достигнута. Еще остались иные враги; у победителей оспаривают власть новые силы, препятствующие справедливому разрешению мировых проблем. Вовремя было вспомнить девиз древних римлян: «Щади побежденных и усмиряй войной гордых».

Поэтому Вильсон, Ллойд-Джордж и Клемансо перешли к плану создания Лиги Наций. Если в нее войдут все наиболее крупные государства, то уже одной моральной силы будет достаточно в качестве величайшей гарантии мира и справедливости. Почти всеобщий торговый и финансовый бойкот и полная морская блокада – таковы будут жестокие кары, грозящие стране, нарушившей мир. Страны, подвергавшиеся нападению, будут пользоваться могучей защитой, ибо они будут получать кредиты, продовольствие и военное снаряжение. Но верховные власти Лиги конечно не отступят в последнем счете и перед применением военной силы.

«Мы, – сказал Клемансо, – в сущности восстанавливаем старый рыцарский орден, наподобие ордена тамплиеров или Мальтийского ордена, для охраны цивилизации от варварства». При этом Клемансо допустил какую-то непочтительную шутку, забытую летописцем событий. «Для образования ордена, – сказал президент Вильсон, – нет недостатка в рыцарях, стяжавших себе бессмертную репутацию. Французские, британские, американские, германские и итальянские герои совершили подвиги, равных которым не найдется в летописях человечества. Из этих должна составиться новая знать». – «Во всяком случае, – сказал Ллойд-Джордж, – они лучше спекулянтов, ежедневно обивающих пороги моего дома».

Итак, было решено в принципе, что воздушные силы будут оставлены исключительно за Лигой Наций для поддержания всеобщего мира и борьбы с его нарушителями. На первых порах организация национальных воздушных сил не была абсолютно воспрещена, но вся политика великих держав должна быть направлена к тому, чтобы создать международный воздушный корпус. Предполагалось, что после всеобщего умиротворения только коммерческая авиация будет развиваться в национальном масштабе, военная же авиация будет предоставлена исключительно международному органу власти – Лиге Наций.

Немедленно разрешить вопрос о химической войне оказалось слишком трудным, и потому было решено ограничиться изданием мирового декрета, запрещающего какой бы то ни было отдельной нации прибегать к этому способу. «Впрочем, – оговорились вожди, – когда-нибудь может быть и придется наказать непокорные нации, заставив их применением газов чихать или в крайнем случае вызывая у них рвоту».

Далее, в ходе переговоров, Вильсон, Ллойд-Джордж и Клемансо послали за маршалом Фошем и спросили его: «Что вы можете сделать в России?». Фош отвечал: «Особых трудностей нам не представится, и вряд ли придется долго воевать. Несколько сот тысяч американцев, горячо желающих принять участие в мировых событиях, действуя совместно с добровольческими отрядами британских (я боюсь, что Фош сказал „английских“) и французских армий, с помощью современных железных дорог могут легко захватить Москву. Да и кроме того, мы уже владеем тремя окраинами России. Если вы хотите подчинить своей власти бывшую русскую империю для того, чтобы дать возможность русскому народу свободно выразить свою волю, вам нужно только дать мне соответствующий приказ. Для меня, Хэйга и Першинга эта задача будет очень легкой по сравнению с задачами восстановления фронта после битвы 21 марта 1918 г. или прорыва оборонительной линии Гинденбурга».

Но трое государственных людей сказали: «Это не только вопрос военной экспедиции, это – вопрос мировой политики. Несомненно, покорить Россию в материальном отношении вполне возможно, но в моральном отношении это слишком ответственная задача, чтобы ее могли выполнить одни лишь победители. Осуществить ее мы можем лишь с помощью Германии. Немцы знают Россию лучше, чем какая бы то ни было другая страна. В настоящее время немцы занимают самые богатые и населенные части России, и их пребывание является там единственной гарантией цивилизации. Разве Германия не должна сыграть свою роль в замирении восточного фронта, с тем, чтобы привести его в такое состояние, в каком находятся ныне все остальные фронты?» И трое властителей решили: «Теперь для Германии открыта исключительная возможность. Гордый и достойный народ сможет таким образом избежать всякого унижения от постигшего его военного разгрома. Почти незаметно он перейдет от жестокой борьбы к естественному сотрудничеству со всеми нами. Без Германии в Европе ничего нельзя сделать, а с ее помощью все окажется легким».