Письма - Джон Китс

3 мая 1818 г. Тинмут

аксиомы философии не аксиомы, пока они не проверены биением нашего пульса. Читая прекрасные книги, мы все же не в состоянии прочувствовать их до конца, пока не ступим вместе с автором на ту же тропу. Знаю, что выражаюсь темно: ты лучше поймешь меня, если я скажу, что сейчас наслаждаюсь "Гамлетом" больше, чем когда-либо. Или вот более удачный пример: тебе понятно, что ни единый человек не рассматривает распутство как грубое или же безрадостное времяпрепровождение до тех пор, пока ему самому не станет от него тошно, и, следовательно, всяческие рассуждения на эту тему оказываются пустой тратой слов. Без пресыщения мы не достигаем понимания - в общем, говоря словами Байрона, "Знание есть скорбь"; {1} а я бы продолжил: "Горесть есть Мудрость" - и дальше, насколько нам известно: "Мудрость есть глупость". Видишь, как далеко я уклонился от Вордсворта и Мильтона и намерен мысленно еще раз забежать в сторону для того, чтобы заметить следующее: есть письма, напоминающие правильные квадраты; другие похожи на изящный овал; третьи смахивают на шар или же на сфероид... Почему бы не объявиться разновидности с двумя зазубренными краями, как у мышеловки? Надеюсь, что во всех моих длинных письмах ты подметишь подобное сходство, и все будет прекрасно: стоит только чуть-чуть, воздушными перстами, притронуться к нитке - и не успеешь мигнуть, как зубцы сомкнутся намертво, так что не расцепить. Из моих крох и крупиц ты Можешь замесить добрый каравай хлеба, добавив в тесто свою собственную закваску. Если же описанное выше устройство покажется тебе недостаточно удобным в употреблении - увы мне! Значит, моим пером никак нельзя водить иначе. Кропая длинное письмо, я должен свободно отдаваться любым своим прихотям. Целыми страницами мне нужно быть то слишком серьезным, то слишком глубокомысленным, то затейливым, то начисто свободным от всяких тропов и риторических фигур; я должен играть в шашки на свой страх и риск, как мне вздумается, - себе на радость, тебе в поучение - проводить белую пешку в черные дамки, и наоборот, двигать ими туда-сюда как заблагорассудится. Хэзлитта я готов сменять на Пэтмора {2} или заставить Вордсворта играть с Колмэном {3} в чехарду, или провести половину воскресного дня в состязании, кто прыгнет дальше: "от Грея {4} к Гею, {5} к Литтлу {6} от Шекспира". Кроме того, поскольку слушание затяжного дела требует не одного судебного заседания, то для пространного письма придется уж Седалищу присаживаться несколько раз. Итак, возьмусь снова после обеда.

Если тебе приходилось видеть дельфина или морскую чайку, или касатку, то эта вот линия, прочерчивающая поля, напомнит тебе их движение: подобно чайке я могу нырнуть, - надеюсь, не исчезая из вида - и также, подобно касатке, надеюсь выловить изрядную рыбешку. Перечеркнутая страница наводит на ассоциации: все клетчатое само собой ведет нас к молочнице, молочница к Хогарту, {7} Хогарт к Шекспиру, Шекспир к Хэзлитту, Хэзлитт к Шекспиру. {8} Так, потянув за тесемки от фартука, можно услышать перезвон колоколов. Пусть себе звонят, а я пока, если у тебя хватит терпения, вернусь к Вордсворту: обладает ли он широтой кругозора или только ограниченным величием, парит ли он орлом в небе или сидит в своем гнезде? Чтобы прояснить суть и показать тебе, насколько я дорос до великана, опишу подробно то, чему можно уподобить человеческую жизнь - так, как сейчас это мне представляется с той вершины, на какую мы с тобой взобрались. - .Так вот - я сравниваю человеческую жизнь с огромным домом, в котором множество комнат. {9} Из них я могу описать только две, двери остальных для меня пока закрыты. Назовем первую, в которую мы вступаем, детской, или бездумной, комнатой. В ней мы остаемся до тех пор, пока не начнем мыслить. Мы пребываем там долго, хотя двери смежной комнаты распахнуты настежь. Они манят нас ярким великолепием, но нам не хочется спешить; однако постепенно и неприметно - по мере того как пробуждается мыслящее начало - нас все больше влечет вторая комната, каковую я именую комнатой девственной мысли. Попав туда, мы пьянеем от света и воздуха; мы видим там одни дивные дива и надеемся вечно наслаждаться ими. Однако нельзя долго дышать этим воздухом безнаказанно: главнейшее из последствий заключается в том, что наше зрение обостряется, мы глубже проникаем в сущность человеческой природы и убеждаемся в том, что мир полон несчастий, сердечных мук, терзаний, болезней и угнетения. И тогда комната девственной мысли постепенно темнеет, и в то же самое время в ней по сторонам распахивается множество дверей - но за ними темнота - все они ведут в сумрачные галереи. Мы утрачиваем меру добра и зла. Мы в тумане. Теперь _мы_ сами находимся в этом состоянии. Мы чувствуем "бремя тайны"... {10} Вот, по-моему, докуда добрался Вордсворт, когда писал "Аббатство Тинтерн", и мне кажется, что теперь его гений исследует эти темные галереи. Если нам суждено жить и мыслить, мы также в свое время исследуем их

18. ТОМАСУ КИТСУ

25-27 июня 1818 г.

У озера немало досадных изъянов: однако я не имею в виду берега или воду. Нет - оба раза, что мы видели его, пейзаж был исполнен благороднейшей нежности: воспоминания о нем никогда не сотрутся он заставляет забыть о жизненных межах - забыть о старости, юности, о бедности и богатстве; он обостряет духовный взор так, что превращает его в подобие северной звезды, {1} с неустанным постоянством взирающей, широко раскрыв ресницы, на чудеса всемогущей Силы. Изъян, о котором я говорил, это миазмы Лондона. Можешь мне поверить, озеро прямо-таки заражено присутствием франтов, военных и модных дам - невежеством в шляпках с лентами. Обитатели пограничной полосы далеко не соответствуют романтическим представлениям о них - вследствие постоянного общения с лондонским светом. Но не грех ли мне жаловаться? Я угостился первым стаканчиком превосходного виски с содовой - о, здешние жители могут тягаться со своими соседями! Однако лорд Вордсворт вместо уединения пребывает со своими домочадцами в самой гуще фешенебельной публики - весьма удобно, чтобы все лето на тебя показывали пальцем. Сегодня примерно в середине нашего утреннего перехода нас постепенно окружили холмы, и мы стали замечать, как горы вырастают прямо перед нами - наконец, мы оказались близ Уинандермира, {2} сделав до обеда 14 миль. Погода стояла отличная, все вокруг было хорошо видно. Сейчас, правда, небольшой туман, и мы не знаем, отправиться ли в Эмблсайд {3} к пятичасовому чаю - это в пяти милях отсюда, если идти пешком по берегу озера. Логригг будет возвышаться и нависать над нами во все продолжение пути - у меня поразительное пристрастие к горам, окутанным облаками. В Девоншире нет ничего подобного, а Браун говорит, что и Уэльс несравним со здешними местами. Должен сказать, что во время путешествия через Чешир и Ланкашир в отдалении виднелись уэльские горы. Мы миновали два замка - Ланкастер и Кендал. _27-е_. - Вчера мы добрались до Эмблсайда; лесистые берега и островки Уинандермира прекрасны: мы шли по извилистой заросшей тропе, над головой густая зелень, всюду под ногами цветы наперстянки; то и дело нам открывался вид на озеро, а Киркстоун и прочие большие холмы казались издали скоплением темно-серого тумана. Эмблсайд расположен на северной оконечности озера. Сегодня утром мы поднялись в поесть, так как решили передохнуть и навестить Вордсворта: он живет всего в двух милях отсюда. - Перед завтраком отправились взглянуть на эмблсайдский водопад. Чудесное утро - чудесная ранняя прогулка в горах. Нам, можно сказать, посчастливилось: мы сбились с прямой тропы и, поплутав немного, вышли на шум воды. Водопад, видишь ли скрыт за деревьями в глубине долины: сам поток заманчив своими "извивами среди теней нависших". {4} Мильтону, впрочем, представлялась река спокойная, а эта пробивает себе дорогу по скалистому руслу, то и дело меняющему направление. Но сам водопад, когда я на него неожиданно наткнулся, заставил меня сладостно вздрогнуть. Сперва мы стояли чуть ниже вершины почти посередине первого водопада, спрятанного в гуще деревьев, и наблюдали, как он свергается вниз с двух уступов еще футов на пятьдесят. Потом мы взобрались на торчащую скалу почти вровень со вторым водопадом: первый был у нас над головой, а третий - под ногами. При этом мы видели, что струя воды как бы разбивается об островок, а за ним вырывается на свободу дивное течение; вокруг стоит немолчный гром и овевает свежестью. К тому же у каждого водопада - свой характер: первый летит со скалы стремглав, как пущенная стрела; второй раскрывается, подобно вееру; третий свергается в туман; а в том водопаде, что находится по другую сторону скалы, смешались все три названных. Затем мы отошли немного - и увидели издали всю картину сразу гораздо более кроткой: серебристое струение среди деревьев. Что изумляет меня более всего, так это краски, оттенки - камень, сланец, мох, прибрежные водоросли - вернее, если можно так выразиться, - духовность, выражение лица здешних мест. Простор, величие гор и водопадов - все это легко воображать себе до того, как увидишь их въявь, но вот эта духовность обличия здешних краев превосходит всякую фантазию и с презрением отметает усилия памяти. Здесь я обучусь поэзии и буду отныне писать больше, чем когда-либо раньше, во имя неясного стремления к тому, чтобы суметь добавить хоть малую лепту к изобильному урожаю Красоты, собранному самыми возвышенными душами с этих величественных нив, который они сумели обратить в духовную сущность ради наслаждения собратьев. Я не могу согласиться с Хэзлиттом, что подобные пейзажи человека умаляют и принижают. Никогда еще я не думал о своем росте так мало; вся моя жизнь сосредоточилась в моем зрении: окрестности настолько превосходят мое воображение, что оно бездействует