Шея жирафа - Юдит Шалански

– Я вам обещаю, мы станем конкурентоспособными. Мы сделаем эту школу перспективной. Все вместе. Вместе с учениками. Только нужно больше энтузиазма. И во внеурочное время в том числе. Поэтому я решил раз в неделю выступать с речью. Тренинг по мотивации. Чтобы нас всех сплотить. Речь о будущем. Что вы об этом думаете? Так сказать, призыв. Вам же это знакомо.

Он совсем с ума сошел. Не знает, куда силы девать. Нам еще только лозунгов и классовых целей не хватало. Забота о душах учеников. Утешение и ободрение. Кризис-менеджер собрался проповедовать. Совершить погребальную мессу По полной программе.

– Если ты будешь выступать с речами каждую неделю, то это быстро всем надоест. Перестанет быть чем-то особенным.

Раньше этот прием срабатывал.

– Ломарк, ты права. Раз в месяц. В понедельник. Нет! Лучше в середине недели. В среду! На большой перемене. В первую среду месяца. Так и сделаем.

Кажется, доволен. Ухмыльнулся и указал на портрет в очках.

– А кто такая эта Лизелотта Герман? – нарочито весело.

– Немецкая архифашистка, – сухо, не поднимая глаз, отозвался Тиле. Говорят, так ответила ученица на экзамене, уже больше двадцати лет с тех пор прошло. Не ради провокации. Просто девочка была исключительно глупа. Лучшая шутка Тиле. Каттнер любит ее рассказывать. Странно все-таки, как ему нравятся анекдоты той страны, от порядков которой он приехал их отучать. Втайне сожалеет, что сам не присутствовал при. этом. Раздувается от гордости, если его принимают за местного.

Каттнер коснулся Тиле.

– Товарищ, нам нужно будет еще раз поговорить о твоем политбюро. Так дальше не пойдет.

Тиле ничего не сказал. Каттнер его отпустил. У двери он еще раз обернулся.

– Ну, значит, физкульт-привет! И да здравствует свежий воздух, коллега! – отсалютовал и исчез.

Эта школа – корабль, идущий ко дну. Крутить штурвал уже давно бессмысленно. Все заняты только устройством собственной судьбы. А что еще остается? Только искать смысл в произвольной, но неизбежной последовательности событий. Свадьба, непременное рождение первого ребенка, почти принудительное появление второго. Тиле, как настоящий коммунист, еще и третьего заделал. У коммунистов было по трое детей, у священников – четверо или пятеро, у асоциальных элементов – не меньше шести. Сколько сейчас детей у Мартенов, никто точно не знает. Как-то она спросила об этом одного из мартеновских сорванцов, тогда школьники коррекционной школы еще ездили в город на автобусе вместе со всеми. Он пообещал узнать дома. При следующей встрече ребенок пересчитал своих братьев и сестер по пальцам. Ему понадобилось три руки. Их было тринадцать. Во всяком случае, тогда. Вместе с младенцами обеих старших сестер даже пятнадцать. Как органных труб. Тринадцать. Больше, чем учеников в ее новом классе.

У нее самой – только один ребенок, один-единственный. И так далеко, что уже и не в счет. Видимо, она К -стратег. При таком уровне рождаемости опасность истребления очень велика. Какой толк от ребенка, если он на другом конце света? Разница во времени больше девяти часов, больше, чем полдня. Один всегда опережает другого. Ей никак не удается запомнить, кто кого. Ни минуты нельзя прожить вместе. Если у Мартенов один ребенок погибнет, останется еще много в запасе. Но если у тебя один-единственный ребенок, это все или ничего.

В ее комнатке в спортзале ничего не изменилось, все так же, как до каникул. На столе – сигнальный свисток и секундомер. Занавески задернуты. Приятный приглушенный свет.

Внезапно навалилась усталость. Надо присесть. Ненадолго. Прислонить голову к стене. В зеркале над умывальником отражается макушка. Лоб. Морщины. Кореи волос. Седина, уже больше двадцати лет. Пару минут передохнуть. Синий с серым спортивный костюм лежит на коленях. Голые ноги, бледная кожа, как будто не было лета. Ладони на бедрах, бедра прохладные. Тепло волнами поднимается вверх. К голове. В глазах рябит. Пот. Прилив, как из учебника. Только вот в учебниках об этом не пишут. Ученикам об этом не рассказывают. О втором превращении тела, об этом незаметно подкрадывающемся разрушении, говорить не принято. Родовые пути утрачивают эластичность. Менструация прекращается. Влагалище становится сухим. Тело – дряблым. Всех интересует только цветение. Осень. Боже мой. Да, это осень. Шелест листвы. Второй весне не бывать. Откуда ей взяться? Смешно. Собрать урожай. Вытянуть снасти. Справить праздник урожая. Ожидание пенсии. Вечер жизни. Горные вершины спят во тьме ночной. Но с чего вдруг эта усталость? Может, это погода так действует? Или из-за первого учебного дня?

Прошлой ночью она проснулась. Должно быть, не было и четырех. Совсем темно. Ветерок коснулся щеки. Раз. Еще раз. Пульс тут же подскочил до ста восьмидесяти. Кто-то вспорхнул. Большая бабочка? Бражник сиреневый? Но для него вообще-то уже поздно. Потом тишина. Наверное, бабочка села. А может, уже улетела. Она ощупью поискала выключатель ночника. Когда свет наконец зажегся, животное в панике заметалось по комнате. Накручивая большие петли. Воображаемые восьмерки. В трех ладонях от потолка. Звук трепещущих крыльев, как в замке ужасов. Летучая мышь! Молодой нетопырь-карлик. Заблудился. Система эхолокации отказала, безошибочное чутье не сработало, и мышь потеряла ориентацию. Пасть была открыта, она кричала. Но криков не было слышно.

Ее интеллекта, видимо, достало, чтобы, влетев в комнату сквозь приоткрытое окно, понять, что это не щель в сарае, не дупло дерева и не отверстие в каменной стене трансформаторной будки, но не хватило, чтобы снова выбраться наружу. Должно быть, она покинула колонию, они сейчас, в конце лета, как раз распадаются. И теперь, как и остальные, оказалась предоставлена самой себе. И искала новое пристанище.

Инга погасила свет и, стараясь не шуметь, спустилась в подвал. На всякий случай накрыла голову одеялом. Хорошо, что сон у Вольфганга крепкий. А то бы он ее испугался. Призрак на прогулке. Его храп был слышен даже внизу, у полки с банками.

А потом все произошло очень быстро. Видимо, зверек почувствовал, что в ней его спасение. Сначала он ускользал, но затем, когда она в очередной раз попыталась накрыть его банкой, покорился, дрожа от ужаса. Некоторое время он еще вздрагивал, потом сложил крылья и замер. Как мертвый. Набитое чучело. Очень хрупкое. Плотный коричневый мех. Маленькие кривые коготки. Кожаные кончики крыльев. Тонкая летательная перепонка. Красные выпирающие суставы. Черные загогулины длинных больших пальцев. Плоская голова. Влажное блестящее рыльце. Крошечные зубки вампира. Перекошенный рот, как у новорожденного младенца. Жесткие напуганные глазки. Сколько в них страха. Летучие мыши к людям ближе, чем к мышам. Тот же набор суставов: плечо, лучевая кость, локтевая кость, запястье. Такой же хрящ в воронкообразных ушах. К тому же анатомически идентичные половые органы. Пара сосков на груди. Свободно свисающий пенис. Один-два детеныша в год. И при рождении, они тоже почти голые.

Она подумала, может, использовать летучую мышь на уроке? Сразу показать новому классу типичного гемерофила? Самого маленького из всех млекопитающих. Но потом ей захотелось избавиться от него как можно скорее. Она открыла окно. Потом приподняла банку. Зверек медленно выполз, начал падать, потом собрался, расправил крылья и исчез в темноте, в той стороне, где гараж. Она быстро закрыла окно и снова легла. Заснуть ей удалось, только когда рассвело.

В коридоре уже кудахтали девочки. Пора. Она собралась с силами, оделась и вышла. Отправила их на школьный двор строиться.

– Смирно!

Линия шла волнами.

– Грудь вперед, зад втянуть!

Двум девочкам нужно поменяться местами, вот теперь все в порядке, все стоят как надо, по росту. Главное – держать все под контролем.

– Физкульт-привет! Три круга для разогрева – и не срезать! Вы знаете, я все вижу.

Как хорошо побыть на улице.

– Вперед, вперед.

Девочки побежали, поволокли свои молодые, но уже обессиленные тела по двору в сторону городской стены и исчезли за главным зданием.

Трудно поверить, что именно эти девочки победили в эволюционной борьбе. Отбор и вправду слеп. Она старше этих рохлей больше чем в три раза, а физическая форма у нее намного лучше. Она их с легкостью обгонит. У них же мышцы нетренированные. Неуклюжая моторика. Колыхающиеся жировые отложения. С такими участниками соревнований не выиграть. Хотя теперь никто больше и не приходит, чтобы забрать ту или иную лошадку из конюшни Инги Ломарк. Раньше было иначе. Доска почета все еще висела при входе в спортзал. На этом настояла она сама. Чтобы все видели, что такое рекорды. Пожелтевшие цифры. Спортивные праздники в прежние времена. Среди беговых туфель, привезенных контрабандой из-за границы, изредка встречались шиповки. Только что размеченные белые линии на красном гаревом покрытии. Голоса из громкоговорителей. На старт. В стартовые колодки. Внимание. Мускулы напряжены. Выстрел. Старт – это всё. Золото, серебро, бронза. Блестящие картонные кружочки на красных лентах. Дома у нее таких медалей полно. Ящик стола забит до отказа. Мускулистые детские тела, устремляющиеся к финишной черте и падающие, спотыкаясь, за линией, как показывали по телевидению. Тогда ее ученики побеждали на окружной спартакиаде, а один – даже на областной. Она всегда могла точно распознать, кто на что годится. Даже и без всех этих спортивных премудростей. Прыгуны с шестом и гимнасты должны быть маленькими, баскетболисты, напротив, очень рослыми, а приличным пловцом мог стать только тот, у кого длинные руки и огромные ступни. Это все понятно. Но она, помимо того, сразу видела, кто готов подчинить все свои интересы строгому плану тренировок. Кто обладает достаточным смирением и дисциплиной, чтобы когда-нибудь в будущем выиграть соревнования. Ведь к этому, быть может, придется идти долгие годы. Нужно увидеть неявные склонности и направить их в нужное русло. Превратить талантливого ребенка в победителя. Сегодня уже можно считать достижением, если отучишь девочек пропускать занятия из-за менструации. Удивительно, что сегодня еще проводят чемпионаты мира, ведь так много талантов остаются нераспознанными. Но ценится только результат, а не потенциал…