Дина Верни: История моей жизни, рассказанная Алену Жоберу - Ален Жобер

Второй мировой войны его тетя открыла школу цыганской музыки в Америке.

Так что музыка присутствует в жизни нашей семьи с незапамятных времен. И она никуда не ушла. Мой сын Оливье был певцом и композитором, один из моих внуков, четырнадцатилетний Пьер, – гитарист.

(АЖ) Но среди людей, с которыми вы общались, были и кинематографисты?

(ДВ) Я проникла в мир кино, понемногу снимаясь в массовке. Я даже получила роль в фильме «Высота 3 200» Жана Бенуа-Леви с Одетт Жуайё, Жаном-Луи Барро, Фернаном Леду и Бернаром Блие. Это утопическая история о колонии молодых людей, которые поселяются в шале высоко в горах. Я была знакома с Жаном Ренуаром, именно он подталкивал меня к работе в кино. До него я снималась в основном в массовке. А с ним стала работать в так называемой умной массовке, это когда вы произносите хотя бы одно слово. С ним в 1936 году я и запела в одной из картин, «Жизнь принадлежит нам».

(АЖ) В фильме, который финансировался Коммунистической партией?(ДВ) Это было во времена Народного фронта. Ренуар заставил меня петь «Интернационал» в собранной им толпе. Да! Но Ренуар никогда не был настоящим коммунистом, как и Пикассо. Мне не все нравится в «Интернационале», но Эжен Потье – это была личность. Там есть слова, которые кажутся мне великолепными, как, например, вот эти, сейчас я вам напою:

Цари нам голову дурманят,Мы – мирный труд. Война – царям;Пусть стачка армий грозно грянет:Из строя прочь и – по домам!И пусть посмеют патриотыВ нас пыл разжечь для их атак, —Мы сразу наши пулеметыНаправим в собственных вояк[17].

Ренуар хотел, чтобы я поработала в его фильме «Человек-зверь» с Жаном Габеном и Фернаном Леду. Однако я уже не очень к этому стремилась. Я не знала, будет ли это настоящая роль или «умная массовка». Конечно, я обожаю кино, но терять драгоценное время в коридоре, ожидая, когда тебя позовут, – увольте.

Я могла выбирать: либо сниматься в массовке, либо получить небольшую роль, либо позировать. И в тысячу раз больше я любила позировать. Иногда делала и то и другое, но на все времени не хватало.

(АЖ) То есть кино вас не очень привлекало?

(ДВ) Ничего подобного! Кино меня всегда очень интересовало, но не в том смысле, чтобы играть. Это была огромная потеря времени, а я не могла себе этого позволить.

(АЖ) Среди людей, с которыми вы общались перед войной, были не только художники или кинематографисты, но и политики?

(ДВ) Да, например, я познакомилась с Виктором Сержем, русским, который стал моим большим другом и оставался им до самой своей смерти. Виктор Серж, у которого настоящая фамилия была Кибальчич, родился в русской семье с черногорскими корнями. Его дядя Кибальчич был эсером, он участвовал в покушении, которое стоило жизни царю Александру II, – изготавливал бомбу. Естественно, дядю казнили.

Виктор Серж родился в Бельгии, писал по-французски. Он был красавцем. В молодости в Париже, будучи бедным анархистом, был вынужден жить в помещении, где печаталась газета анархистов Le Libertaire. Его подругой стала Риретт Мэтрежан, она была корректором. Они жили вместе. Риретт носила воротнички «Клодин», тогда это было модно благодаря книгам Колетт. У анархистов было несколько течений. Виктор Серж принадлежал к индивидуалистам.

Расследуя дело «банды Бонно»[18], полиция пришла в редакцию газеты, чтобы арестовать его. Виктор был совершенно не согласен с Бонно, он был против «индивидуального изъятия» и ненавидел их образ действий, считая его чистым бандитизмом. Он не захотел отвечать на вопросы полиции. Он ничего не знал, не знал, где прячется Бонно, и, даже если бы и знал, не выдал бы.

Виктор и Риретт предстали перед судом 3 февраля 1913 года. На заседаниях Риретт со своими воротничками «Клодин» пользовалась успехом. Ее оправдали. Виктор Серж тоже пользовался успехом – как я говорила, он был красавцем. В Париже пели на мелодию «Матчиша»: «Этот русский, что меня привлекает, это Кибальчич»[19]. Однако он получил срок. Когда его привезли в центральную тюрьму, прожженные уголовники посмотрели на него и сказали: «Он и двух месяцев не продержится». Он продержался пять лет. И написал прекрасную книгу, «Люди на нарах».

Когда Виктор вышел из тюрьмы, уже произошла Октябрьская революция. Он поехал в Россию, познакомился там с Лениным. Кажется, даже стал его секретарем[20]. Потом познакомился с Троцким, который больше заинтересовал его. Это была поступь Истории, Истории в лицах! Виктор пользовался огромным авторитетом. Он поехал в Испанию и принял участие в Барселонском восстании. Это был очень осмотрительный человек и великолепный рассказчик. Он был полон благородных чувств, в нем не было ничего отталкивающего. Он сразу располагал вас к себе, его нельзя было не полюбить. Мы стали очень близкими друзьями, сблизилась я и с его сыном Влади.

(АЖ) А вы сами участвовали в политической деятельности?

(ДВ) Разумеется.

(АЖ) Почему «разумеется»?

(ДВ) Потому что это было время, когда вмешательство было необходимо. Невозможно было сидеть сложа руки, ни во что не вмешиваться, оставаться безразличным. Мы были очень молоды, и нам грозила огромная опасность: с одной стороны, война, а с другой – фашизм. В 1933-м к власти пришел Гитлер. В Италии правил Муссолини. В Испании шла Гражданская война. И в довершение всего был еще коммунизм. В воздухе уже пахло войной, и мы точно знали, что она разразится. «Беззаботная юность, когда тебе нет и двадцати!» Люди совершенно не отдают себе отчета в том, какое ужасное напряжение существовало в то время. И нужно было действительно знать, куда идти и как.

Я расскажу вам про наши встречи на бульваре Сен-Мишель. Там постоянно происходили стычки между молодежью левого толка и «Огненными крестами» или «Королевскими молодчиками»[21]. Игра состояла в том, чтобы сорвать значки друг друга. Три стрелы СФИО ранили пальцы, но значок «Огненных крестов» сорвать было трудно. Отец подарил мне модный блестящий черный плащ и берет. Такие носила Мишель Морган в знаменитом фильме «Набережная туманов». Я надела их и, счастливая, отправилась на нашу бурную встречу на Сен-Мишель. В тот раз пришлось действительно драться, и, вырвав несколько значков «Огненных крестов», я вернулась домой в разодранном в клочья плаще и без берета. Я боялась реакции отца. Но он только расхохотался и восхитился моими трофеями. Во времена этих сражений на бульваре Сен-Мишель нам было от пятнадцати до семнадцати лет. Позднее практически все стали участвовать в более важных политических мероприятиях.

Каждый из нас сражался за свои идеи, а в дальнейшем – за выживание. В нашей группе молодежи я встретилась с людьми, которые всего через несколько лет погибнут на войне, будут расстреляны на горе