Прощеное воскресение - Вацлав Михальский

— Спасибо. — Мама села за стол напротив дочери. — Ну рассказывай потихоньку… Как получится, можно кусками. Какая теплая кофта, и цвет, и отделка подобраны не без благородства… Редкое сочетание цветов.

— Еще бы не теплая — настоящая ангора! А светло-серое и темно-фиолетовое действительно гармонируют. Я как издали увидела эту кофту в руках у торговки, так и кинулась в самую гущу!

Помолчали.

— Долго рассказывать, мамочка…

— А мы не спешим.

— И долго и коротко. Я, как ты знаешь, была замужем, сейчас как бы вдова. Неродившийся ребенок так и не родился. Официально Адам пропал без вести, но попадание было прямое… Огромная бомба. А я не верю… Наши фотографии прилипли по краям воронки. Когда он отходил от меня, у него в руках была пачка наших фотографий… Кое-что я тебе посылала. Это главное, все остальное — детали… А потом пустота. Штурмовой батальон морской пехоты, из боя в бой… Много очень хороших людей, мамочка… кто-то погиб, кто-то остался где-то… У меня был комбат Ванечка, Иван Иванович, мой ровесник, настоящий отец-командир, его разжаловали, после того как мы взяли Севастополь, из майора в младшие лейтенанты… Что-то не то сказал какому-то московскому хорьку-генералу, который прибыл с проверкой… И наш комбат чуть не застрелился, спасибо, я вовремя вышла на балкон — сердце чуяло. Мы разместились там в гостинице, в которой останавливался Чехов…. Потом Сандомирский плацдарм, госпиталь, работа с Папиковым.

— А что это за плацдарм? У нас особо не распространялись, хотя я по радио что-то слышала.

— Это в Польше, ма. Домбровский угольный бассейн, там была бойня страшная, но мы были в сравнительном тылу… Госпиталь большой, армейский. Это у меня здесь фамилия редкая — Домбровская, а в Польше это целая область. Девчонки в госпитале меня дразнили: «Домбровская, это не твое княжество?» А я отвечала: «Не княжество, а графство». С Папиковым мы познакомились случайно, госпиталь был в фольварке с огромным парком, и там двое наших поймали пленного немца, и один из них хотел убить его саперной лопаткой. Говорит: «Война кончается, а на моем счету еще ни одного фрица». Ну я им помешала. И тут Папиков. С тех пор я работаю с ним. Человек специальный, как говорит про него наш начальник госпиталя: «Таких делают штучно и не каждые десять лет».

— Да, Надя рассказывала, он большая величина в хирургии, и ее муж Карен так говорит, а ему я верю. Тебе учиться надо, дочка. Надя уже выучилась, работает заместителем главврача по кадрам.

— Это на месте того дядьки, которого я сеткой по голове?. Которого ты потом выхаживала?

— Да. Умер в прошлом году.

— Насчет Нади понятно, — с усмешкой сказала Александра и легонько постучала костяшками пальцев по столу. — Я давно подозревала, что она стукачка…

— Ну это ее дело, — сказала мать. — А тебе надо учиться, ты обязана окончить институт.

— Ма, мне надо работать, я старая….

— Какие глупости! — вспыхнула мама. — Ты должна ради меня, а главное, в память об отце. Ты обязана! Поклянись!

— Ма, да ты что?!

— Поклянись, или я встану перед тобой на колени.

Александра растерялась и медлила.

Еще секунда, и Анна Карповна опустилась перед ней на колени.

— Поклянись!

Александра так перепугалась, была в таком смятении, что и сама не поняла, как тоже оказалась на коленях.

— Клянись: «В память о моем отце и, уважая просьбу моей матери, клянусь, что окончу медицинский институт».

— К-клянусь…

— Не так… полностью! — Никогда в жизни не видела Александра свою мать такой властной, такой непреклонной.

— В память о моем отце и, уважая просьбу моей матери, клянусь, что окончу медицинский институт.

Они обнялись, заплакали и поднялись вместе, помогая друг другу.

— Ты должна выйти в люди и ради себя, и в память о наших жизнях…

— Папиков то же говорит…. Они с начальником госпиталя даже хотят втолкнуть меня сразу на третий курс.

— А разве это возможно?

— Для них возможно.

— Дай Бог!

— Сейчас мы все прикомандированы к нашей больнице, то есть госпиталю, в резерв. Но это временно. Папиков говорит, что Москва собирает кадры со всей армии. Они ждут назначений, наверняка больших. Иван Иванович — генерал-лейтенант, Папиков и Горшков — генерал-майоры. Их все знают, и они знают всех. Папиков говорит, что Наталья — это его жена — и я должны быть всегда при нем. А с сентября он отдаст меня в мединститут на третий курс со сдачей хвостов экстерном, в порядке исключения.

— Неужели он сможет?

— Сможет. Эти люди в самом первом ряду высших профессионалов. Папиков почти бог за операционным столом… Перед войной сидел.

— Господи, за что же в нашей стране так не любят лучших?! Хорошие люди твои начальники.

— Очень, мамочка! Мне крупно повезло. Институт — это решено, но главное для меня — разыскать Адама. Мне надо съездить туда, где разбомбили наш госпиталь. Там большой поселок, мало ли что….

— Он бы давно откликнулся.

— Как тебе сказать, ма? За годы войны я таких чудес навидалась и про такие чудеса наслушалась, что теперь точно знаю: всякое могло случиться… В любом случае, пока я туда не съезжу, не успокоюсь хоть как-то….

— Но не сейчас ведь?

— Сейчас меня никто не отпустит. Демобилизуюсь… Весной, наверно…

Через месяц Папикова назначили или, как говорилось, «избрали» заведующим кафедрой в медицинский институт, а Наталью и Александру он забрал с собой лаборантками, всех троих, естественно, демобилизовали. На один день Папиков и Наталья съездили в Уфу поклониться праху его матери. Вернулись честь честью и начали осваиваться на новом месте. Папиков читал лекции и до войны в Ленинградском мединституте, и после войны в Пражском университете, так что эта работа была ему не в новинку, к тому же он оставался действующим хирургом, а Наталья и Александра — его операционными сестрами. Таких, как Папиков, тогда в Москве было несколько человек, и все они пользовались особым положением, ими никто не командовал и тем более не помыкал, а самое главное — их высоко ценили профессионалы. Одного их слова иногда было достаточно, чтобы открылись очень тяжелые двери.

Среди студентов мединститута было много бывших фронтовиков, некоторые до сих пор ходили в гимнастерках, галифе и в сапогах: кто с пустым рукавом, кто с одним глазом, а кто и на одной ноге.

Ираклий Соломонович пока завис, остался работать в госпитале замом по тылу, а Ивана Ивановича назначили заместителем наркома здравоохранения СССР. Как-то они собрались и отпраздновали новые назначения и дали слово не забывать друг друга. Папиков договорился с ректором о том, что «одну из лучших операционных сестер Советского Союза» возьмут с осени сразу на третий курс, а пока ей определили «хвосты», дали книги и она начала заниматься.

В апреле всех троих, Папикова, Наталью и Александру, ждало неожиданное событие: во всех газетах были напечатаны списки награжденных фронтовиков, где значились и Александра Домбровская, и Наталья Мелихова, и Александр Папиков с их фронтовыми должностями и званиями. Маленький генерал с покатыми плечами выполнял обещание. Это Александра и Папиков поняли сразу. Правда, для Александры вышел еще и конфуз перед своими: самый большой орден — орден Ленина — оказался у нее, а не у Папикова, что было бы и понятно и справедливо. В те времена, как и во все другие, почет и позор, хвала и хула раздавались по разнарядке. По разнарядке и награждали, и казнили. Например, задолго до описываемого времени пришла на Соловки разнарядка расстрелять несколько десятков человек. Ночью их расстреляли, а будущий академик Дмитрий Сергеевич Лихачев спрятался среди штабелей дров и остался жив, что и описал в своих воспоминаниях. По разнарядке маленький генерал, как сказал бы Ираклий Соломонович, «выципил» три ордена: Ленина, Боевого Красного Знамени и Красной Звезды. Орден Ленина изначально был предназначен для Папикова, но «спецы» объяснили, что Папикову его дать нельзя: у него судимость по политической статье, а тогда надо давать и начальнику госпиталя, и другим людям похожего полета. Начнутся разговоры, зависть, пойдут круги, то да се… А вот если отдать его медсестре Домбровской, то никто не ворохнется. Во-первых, она из трудовой семьи, во-вторых, прошла тяжелейшие бои со штурмовым батальоном морской пехоты, в-третьих, у нее уже есть три ордена, а самое главное: кому нужна медсестричка, ну кто ей позавидует? Разве что другая медсестичка. Таким образом, Александре достался орден Ленина.

Награды вручали на общеинститутском собрании. В тот год награждали многие сотни людей, и делалось это на местах.

— Товарищи, к нам в институт пришли фронтовики, чьи заслуги известны. Они пришли, а награды еще догоняют их, — начал ректор, — и вот мне выпала высокая честь по поручению партии и правительства вручить эти награды. Еще до войны Александра Домбровская была удостоена ордена Трудового Красного Знамени, а в войну Боевого Красного Знамени, Красной Звезды, медали «За отвагу», медали «За освобождение Праги», и вот теперь высшая награда Родины — орден Ленина. Домбровская воевала в легендарном севастопольском штурмовом батальоне морской пехоты, на Сандомирском плацдарме, в Праге…