Коридор - Александр Плотников

– Хильда, а сколько мне лет?

Этот неожиданный вопрос явно поставил ее в тупик.

– Я хотел спросить, сколько вы мне дадите?

– Ну, я не знаю, лет двадцать пять, – примериваясь, ответила она.

– «Да, с ней все понятно. У нее все взрослые дяди, у кого пушок под носом превратился в щетину».

Хильда протянула небольшое круглое зеркальце, извлеченное из кармашка белоснежного фартука.

– Вы, что, даже не помните, сколько вам лет? – с сочувствием произнесла она.

– Да нет, что вы, конечно помню. Просто… – в следующий момент Он как ужаленный дернулся в сторону. На него из зеркала смотрел совершенно другой человек, нежели тот, кого Он там привык постоянно видеть.

Вся правая сторона его “нового” лица представляла собой один сплошной синяк. Глаз заплыл, а зачесанные назад русые волосы почти полностью скрывала повязка. При более внимательном рассмотрении стало заметно, что лицо было немного вытянутым, губы казались слегка тонковатыми, хотя в целом черты были правильными. На вид смотревшему из отражения зеркала было не больше двадцати двух лет. – «Да, прямо настоящий ариец, которого, правда, переехали трактором»

– Ну и рожа. Неужели это чудовище – Я?

– Вы не волнуйтесь, синяки потом сойдут.

– «Вот это да», – до сих пор не веря в происходящее, Он тупо пялился в зеркало, продолжая щипать себя за щеку.

– Так это правда. Вы действительно не помните, – сейчас она на него смотрела с такой жалостью, с которой обычно смотрят на инвалида, которому на войне оторвало обе ноги вместе с мужским достоинством. От этого ее взгляда ему снова стало не по себе, отчего Он тут же решил переменить тему.

– И много у вас таких симпатичных фройлян в госпитале?

Похоже, это был не самый удачный вопрос, потому что моментально в глазах Хильды Он превратился из несчастного инвалида в блудливого кобеля. И из заботливого ее взгляд вдруг превратился в надменный. – «А она, я смотрю, с характером».

– Со временем вы сами обо всем узнаете, – холодно ответила Хильда и, повернувшись, собралась уходить.

– Постойте. Я не это имел в виду.

– Неужели? – Теперь сарказм звучал из ее уст.

– Скажите, а этот доктор, как его там?

– Хубер, доктор Хубер.

– Да, этот ваш Хубер он, что, единственное медицинское светило на всю округу?

– Нет, всего их четверо, но доктора Штроссмаера неделю назад отозвали на Восточный фронт. Доктор Штанцль на выезде в Алансоне, а у доктора Коха обострение язвы. Он, кстати, и есть начальник госпиталя. Поэтому доктору Хуберу приходится во всем самому разбираться, – скороговоркой докладывала Хильда.

– Он к нам прибыл полгода назад из Франкфурта-на-Одере. Там у него была своя частная практика. Стране сейчас очень не хватает врачей, и он попал под мобилизацию. А вы бывали когда– нибудь во Франкфурте?

– Не помню.

Хильда едва заметно улыбнулась.

– Вообще-то он человек хороший. Только уж слишком становится ранимым, когда не может помочь людям

– Это я уже успел заметить. Скажите, Хильда, а эти двое, которые вроде как потом должны появиться в госпитале, они тоже врачи по этой части?

– Нет, они очень хорошие военные хирурги. Вообще-то мы не совсем госпиталь, так, небольшая медчасть. Сами себя в шутку мы называем ППП – передвижной перевязочный пункт. Здесь боевых действий никогда не было. И, скорее всего, не будет. Так что я вообще не понимаю, зачем мы здесь.

– «Знала бы ты, как ошибаешься», – почему-то с сожалением констатировал Он.

– Ну как зачем? Меня вон от верной гибели спасли. Оказали, так сказать, гинекологическую помощь.

– Вы все шутите.

В приоткрытую дверь просунулось конопатое лицо со взъерошенными, огненно-рыжими волосами, в котором, благодаря больничному халату, легко было узнать постояльца местного заведения.

– Хильда, где ты ходишь? Тебя фрау Майлендер везде ищет.

– А кто такая эта фрау Майлендер?

– Это наша сестра-хозяйка.

И судя по тому, как быстро она попыталась удалиться, весьма строгая.

– Если вам что-то будет нужно… – произнесла она уже в дверях.

– Не беспокойтесь, со мной все будет в порядке, – напоследок заверил ее Он.

Хильда, еще раз улыбнувшись, скрылась за дверью.

Оставшись, наконец, один, Он смог поразмыслить над той ситуацией, в которую непонятно по чьей воле вляпался. В голове был один сплошной сумбур:

– «Итак, я сидел за компьютером и набирал эту чертову статью. Потом вспышка… самолет»,– после упоминания о самолете по спине пробежал холодок – «Да, до сих пор не верится, что я посадил эту штуку и остался жив. И как у меня это получилось, ума не приложу», – в памяти быстрым калейдоскопом пробежали вчерашние события. – «На следующий день я очнулся в госпитале. У меня оказались вывихнуты лодыжки обеих ног, из плеча вытащены осколки, а под правым глазом синяк размером в пол-лица».

– Он еще раз посмотрел на свою новую физиономию в зеркальце, заботливо оставленном Хильдой. – «Так, дальше. Что я узнал? На дворе 43-й год. Я где-то во Франции или Бельгии. Меня зовут Карл, как его там, а, Маер. Мне где-то от двадцати до двадцати пяти. И я офицер Люфтваффе. Полный бред. Хорошо еще, что не солдат наполеоновской армии где-то на реке Березина» – «Ну ладно. То, что со мной происходит, это абсурд. А в абсурд никто не верит. Поэтому в госпитале я буду в безопасности. Дальше меня вылечат и отправят обратно туда, откуда я пришел. Ха– ха. Обидно будет очутиться среди тех десяти миллионов немцев, которые пали в борьбе с “Красной заразой”. Стоп, стоп, стоп! Если сейчас лето 43-го, то выходит, что первый союзнический солдат появится здесь не раньше, чем через год. Так что время подумать у меня есть. Летать мне больше все равно не дадут. Кто пустит сумасшедшего психа без прошлого за штурвал самолета? А я им еще и помогу. Тогда меня по идее спишут из летного состава куда-нибудь на землю, и дело в шляпе»

– «Постойте, постойте. А если это “куда-нибудь” будет на Восточном фронте? Не-е-ет, меня такая перспектива не устраивает. Я ведь даже по-человечески сдаться в плен и то не смогу. По-русски сейчас я говорю так же, как два дня назад по-немецки. Кто ж мне поверит, что я русский, который родится через тридцать лет… Да и пленных, насколько я помню, наши брали с большой неохотой. Лишь только в самых исключительных случаях – когда патроны заканчивались их расстреливать».

– «Что же мне делать? Надо что-то решать…».

– «Думай, Андрюха, думай. Так, во Франции была сеть народного Сопротивления. Можно было бы со временем выйти на кого-то, а там и … Стоп, о каком Сопротивлении я говорю? Это же не кино. Здесь где зайдешь, там и выйдешь. Мигом запишут в жертвы антифашизма. Мне надо проваливать поскорее отсюда, а не заниматься ерундой. Но вот куда?».

– «Стойте… А это ведь неплохая идея насчет Сопротивления. Они же имели связь с англичанами и работали под их руководством. Вот они-то и могли бы мне помочь перебраться на ту сторону Ла-Манша или в Швейцарию. Та вообще не воевала и всю войну была нейтральной. Но проблема заключается в другом: кто мне поверит?» – в голове всплыли воспоминания о его прошлой жизни, до этого дурдома. От них повеяло каким-то нежным теплом, которого Он раньше почему-то не замечал. – «Валерка. Дом. Работа. Неужели я этого всего больше никогда не увижу и останусь здесь навсегда???»

– «Что же послужило источником всего этого? Не могло же все “вырасти” на ровном месте. Может быть, этот Маер кому-то дорогу перешел не там где надо. Хотя о чем это я? Ведь проблемы сейчас у меня, а не у него. Он сейчас, наверное, где-то… Да, кстати, где он сейчас??? Надеюсь, что в аду. Но если он туда не попал, то где же он??? И что со мной случилось в моем времени??? А работа??? Мне же двадцать девятого статью в набор сдавать!».

– «А может быть, я просто умер? Тогда в ад попал не он, а я».

– «Нет, судя по последствиям, определенно, это я кому-то дорогу перешел… Но кто это мог быть или что? Всю свою сознательную жизнь я ни в кого не верил, в том числе – в бога. С ясновидящими, экстрасенсами и прочими шарлатанами никогда не встречался. Правда, нет. Один раз все-таки было», – в его памяти всплыл тот забавный случай, когда на первом курсе института Он попал в колхоз, где на ферме дояркой работала одна цыганка. Не понятно, как она умудрилась “опозорить” свой род такой профессией, но, тем не менее, все было именно так. Тут следует заметить, что, несмотря на благочестивый образ новой профессии, время от времени в ней просыпались родные корни, и она по очереди веселила всю их студенческую братию своими предсказаниями. Ни одно, кстати сказать, так и не сбылось, а ему она сказала, что жизнь у него скоро изменится. – «В погонах тебя вижу».

– «Чего ж ты мне, дура старая, не сказала, что они будут немецкими?» – его тогда это жутко развеселило. Он ведь вовсю “косил” от службы в доблестных вооруженных силах. Уже давно был готов белый билет, из-за метрики которого его не то что в армию, а даже в колхоз с трудом взяли. – «Хотя что бы это тогда изменило? Да и времени сколько прошло. Уже лет десять, наверное. В любом случае это не она. Разгадка находится здесь, я это чувствую. Надо будет поковыряться в биографии этого фрица. В нем дело…».