Земля Кузнецкая - Александр Волошин

— Во-во! — снова обрадовался Нефедов и необычайно быстро, как-то всем телом, повернулся к Рогову.

— Рутина — это не конкретно, — уже спокойно заметил Хомяков.

Рогов отодвинул стул и крупным шагом прошелся по комнате.

— Разве так можно дальше? — спросил он и рубанул ладонью. — Нельзя! Все это время я доискивался причин: почему производительность труда на шахтах растет так медленно и даже кое-где падает…

— Надо бы с шахтерами посоветоваться, — вставил Герасим Петрович.

Рогов остановился, развел руками.

— Так я же советовался! Понимаете? С десятками людей переговорил. Они-то меня и натолкнули на выводы, которые теперь не дают спать.

— А что же все-таки основное в ваших выводах? — Нефедов взглянул на Рогова осторожно, словно заранее сомневаясь в его правоте.

— Что? Цикл — вот основное! Порядок железный — вот что! Простор для осуществления самых широких замыслов.

— Все придет в свое время, — коротко заметил Хомяков.

— Придет? — глаза у Рогова как будто даже позеленели. — Ну, нет! Пусть кто-нибудь другой спокойно въезжает в коммунизм — нам с такими не по пути. Да и не позволит никто нам быть пассажирами. В случае чего не постесняются — попросят: «Подождите, граждане, есть грузы поважнее!» Вот как!

— Черт! А ведь правильно! — громко рассмеялся Нефедов. — Но цикл-то, цикл, Павел Гордеевич?..

— Что? — не понял Рогов.

— Как, что… сами же знаете, как у нас трудно с этим. Забойщиков не хватает…

— Сказки! — резко перебил Рогов. — Сказки, Василий Васильевич! Уж кому-кому, а вам-то это лучше других известно. Подождите… — вытянув из кармана потертый блокнот и раскрыв его, он раздельно прочел: — Всего забойщиков сто два, должно выходить на смену семьдесят шесть, выходят — шестьдесят три — шестьдесят четыре. Это данные…

— По моему району! — торопливо вставил Нефедов.

— А куда у вас пропадает двенадцать-тринадцать забойщиков ежесменно?

— Настоящее производственное совещание, — ухмыльнулся Хомяков и весело подмигнул сразу заскучавшей Оленьке.

Рогов и Нефедов не расслышали этого. Они теперь стояли друг против друга. Рогов говорил не двигаясь, слегка наклонив голову, зато Нефедов ходуном ходил, руками размахивал, а широко расставленные карие глаза его то гневались, то смеялись.

— Вы немного академик! — настойчиво повторял он. — Честное слово, не отпирайтесь, вы академик! Вы утверждаете только одно: «как должно быть». Так кто же не знает таких прописных истин, как нормы выхода забойщиков? Но ведь это же шахта. Я отправил на участок десять забойщиков — прямо в лаву, а тут, как на грех, штрек давануло — где взять рабочих?

— Из забойщиков? — удивился Рогов.

— Конечно. Один-два человека с угля неизбежно снимаются.

Рогов покачал головой.

— Василий Васильевич, за какой срок, по-вашему, наша шахта выполнит пятилетку?

Нефедов недоуменно поднял взгляд на собеседника.

— Не понимаю, какая здесь связь с забойщиками? И как это — за какой срок? За пятилетку, конечно.

Рогов повеселел, потянул себя за нос и отрицательно покачал головой.

— Инженер районный! А если за четыре года? А если за три с половиной?

Нефедов хотел что-то возразить, потом оглянулся на маркшейдера и пожал плечами.

— С этим я вас отсылаю к Дроботу. Знаете, что он скажет?

— Знаю. Он скажет: «Но ведь на соседних шахтах не ломают над этим голову?»

— Значит?

— Все то же: воевать!

На шахте загудел одиннадцатичасовой. Нефедов заторопился на дежурство. Прощаясь, еще раз переспросил:

— Значит, воевать? А добровольцы потребуются? — Он помолчал и вдруг сказал шепотом: — Я, Павел Гордеевич, сегодня ведь с умыслом зашел сюда на огонек, знал, что бываете у соседей. Вот вы меня и зачислите в эту армию.

После ухода Нефедова немного помолчали. Рогов допил чай и, поблагодарив хозяев, вышел на балкон.

— Слышала, о чем кричали? — спросил Хомяков жену и нетерпеливо потеребил жиденький хохолок над своим высоким лбом.

— Слышала, — добродушно отозвалась старушка, — сам-то хорош, что ни день — то новость: и то не так и это не по тебе… А тут еще со своей машиной покоя не даешь…

— Тсс!. — Герасим Петрович испуганно оглянулся в сторону Рогова. — Ты с ума сошла, матушка! Нельзя же смешивать стариковскую затею с этим… ну, с настоящей жизнью.

— А ну тебя! — отмахнулась Мария Дмитриевна. — Воз бумаги перепортил на одни чертежи.

Герасим Петрович коротко вздохнул.

— Куда мне с молодыми… Ты посмотри на Рогова, мамочка, какие люди у нас: ставь такого министром — не ошибешься!

— Красивый мужчина, — неожиданно сказала Мария Дмитриевна.

А Оленька засмеялась.

— Ну уж!

— А ты не крути носом, — строго сказала старушка, — ему ведь тоже не легко, одинокому-то.

Рогов стоял у балконного столбика. Опять беспокоится сердце, спешит куда-то… Куда же? Только не за синие моря, не за высокие горы, не за дальние земли, по которым столько вышагал за годы войны.

На мгновение показалось, что он все еще стоит у вагонного окна и со щемящей тоской ищет взглядом очертания знакомых гор, видит зеленые сумерки в падях и изогнутую, как древний гигантский меч, излучину Кондомы. Так ведь вот же все это, вот! И горы, и пади, и Кондома, — стоит только протянуть руку — и притронешься к земле, которая подняла на ноги, сделала человеком, толкнула первый раз сердце.

Внизу, в садике, остановились двое. Ночь такая светлая, что и с балкона видно бледное сиянье на их лицах. Парень кладет руку на плечо девушки и говорит нерешительно.

— Знаешь что, Аннушка?

Рогову кажется, что даже он совершенно отчетливо видит лицо девушки, нет, не все лицо, а только округлость щеки и маленький подбородок. Она стоит, полуотвернувшись, словно ждет, что ей сейчас скажут, а может быть, просто задумчиво смотрит поверх шахтных огней.

— Ты знаешь, Аннушка?.. — еще тише повторяет парень.

— Не надо… — чуть внятно отвечает девушка. — Не надо, не говори, я все знаю…

Видно, как она поднимает его руку и прижимается к ней щекой, а потом говорит неразборчиво, очевидно, очень ласковые слова, потому что они счастливо смеются и, обнявшись, выходят из садика. У самой калитки парень вдруг останавливается и громко, будто забыв обо всем на свете, говорит:

— Если бы ты знала, Аннушка, как я буду теперь работать!

Рогов усмехается; только сейчас он понял, что техник Дубинцев нашел все же Аннушку.

— Природой любуетесь, Павел Гордеевич? — окликнула от двери Оленька.

— Нет, — не оборачиваясь, ответил Рогов, — просто шахтеру положен воздух по первой категории.

Прямо с балкона он прошел в свою большую комнату. Включив свет, постоял у стены, потирая виски. Вот ведь какой крутой вечер! Ни кино, ни разговор с Аннушкой, ни беседа у Хомякова — ничего не помогло. Нужно, очевидно, чем-то заняться. Порылся на этажерке среди книг. Почитал с полчаса, но повесть оказалась до того легко сделанной, что, стоило только закрыть страницу, сразу забывалось все, о чем шла речь.

И вдруг в дверь постучали. Открыл, неторопливо принял телеграмму, но как только посыльный вышел, рванулся к свету.

«Диплом защитила. Осенью буду проездом. Валя».

Рогов сел у стола и, положив голову на ладони, плотно закрыл глаза.

ГЛАВА IV

Преддипломную практику в 1944 году Валя проходила в одной из геологических экспедиций западносибирского филиала Академии наук. Наступала осень, работы свертывались, и вдруг пришла эта страшная весть о смерти матери. Пришибленная ею, Валя торопливо собралась, но когда приехала в город, все уже было закончено. Маленький потемневший домик на Иркутской хмурился из-за голых акаций заплаканными по-осеннему окнами. Дочь соседей, Нина Сорокина, временно жила в тихих, опустевших комнатках.

Валя приехала вечером. Уставшая и опустошенная, не раздеваясь, она часа два просидела в полутемной спаленке. Ни о чем не расспрашивала, да и некому было бы, кроме Нины, рассказывать о последних днях Екатерины Михайловны. Но Нина тоже молчала, не зная, нужно ли к этому приступать. Наконец она несмело заглянула в дверь.

— Валя, если вам что-нибудь…

— Нет, благодарю вас… Я вот умоюсь… — Валя хотела сказать: «и лягу спать», но вдруг ужаснулась своей черствости, растерянно оглянулась и только сейчас с беспощадной ясностью представила себе, что никогда больше к ней не придет и не сядет рядом мама.

Утром она прибрала квартирку и пошла в Геологоуправление, чтобы поговорить о работе, решив затем попросить в институте годичную отсрочку по дипломному проекту. Старший геолог управления, шестидесятилетний седенький Вакшин, внимательно выслушал Валю и предложил пока обрабатывать некоторые материалы прошлогодних экспедиций.