Ни за грош - Геннадий Абрамов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Истеричка, - сказал Севка. - Дурдом.
– А я ей и сейчас не верю, - сказал Иван.
– Однако, братцы. Кажется, перебдели немного.
– Штучка. Та еще.
– Друзья называются. - Катя выбежала из ванной. -Пошли вы все к черту! Не хочу! Ничего не хочу!
И шандарахнула дверью.
– Отлично, - сказал Иван. - Теперь можно и поговорить.
"- Звякну в парк, - сказал Андрей. И набрал номер. - Марь Николавна! Здрасьте, Гребцов говорит.
Андрей.
– Андрюшенька, голубчик ты мой, - отозвался радостный женский голос. Здравствуй, сынок. Все хорошо? Помогаете?
– В меру сил.
– Ну, я рада. Береги себя, будь осторожен.
– Марь Николавна.
– Аюшки?
– Мне бы...
– Сделаем, голубчик ты мой дорогой.
– Только водплу не матерого, Марь Николавна.
– Молодого, смекалистого. Подберем, золотой. Да неужели я для тебя такого дела не сделаю?
– На. Маросейку, Марь Николавна. Где Петроверигский.
– Записываю. Через час тебя устроит, сыночка? Сутки? Двое?
– Примерно.
– Если больше - позвони. Я сменщицу предупрежу.
– Аккордно?
– Ох, Андрюшенька, о чем разговор? Парня пришлю толкового, с ним и договоришься.
– Спасибо, Марь Николавна.
– Счастливо, сыночка. Всегда выручу. Не забывай старушку. И будь осторожен.
Андрей не успел положить трубку, а Иван уже заворчал:
– За фигом яам такси? Что мы, сами без этих крохоборов пе справимся?
– Ага, Андрей, - поддержал Севка. - Дерут же, оглоеды. Хуже, чем государство.
– Станем жмотами, - спокойно возразил Андрей, - пиши пропало.
– Да не жмоты мы!
– На ветер неохота.
– Все. Поезд ушел, - жестко сказал Андрей. - Мотоциклы на ходу?
– Звери.
– Значит, так. Иван, сгоняешь на ипподром. Сегодня там есть что-нибудь? Ну, неважно. Потолкайся. К наездникам протырься - обязательно. Только на молодых кобылок не заглядывайся, а то все дело угробишь. Маклеры знают бармена. Где-то на Калине ошивался. Сев, а ты - в общепит. Лучше - официанточки. Ну, не мне тебя учить. Прочеши, сколько успеешь... Да, чуть не забыл. Ни Артема, ни Антона не называть. Спугнем - заляжет, не найти. Нужен бармен. Промышляет видео. Найдем вытянем и этого гада.
– А ты?
– Кабаки пощупаю. Здесь, в центре. Он где-то поблизости. Чую.
– Сбор?
– К двум.
– Обедаем в Буде?
– Посмотрим. Еще вопросы есть? Нет? По коням!
6
– Странно, Алексей Лукич. Вы говорите, убежали. А как вы объясните, что их нашли на том же самом месте?
– Вернулись, вероятно.
– Зачем?
– Ну... что-то забыли... В спешке.
– Вы серьезно?
– Не знаю, - раздраженно сказал Изместьев. - Вернулись, не вернулись. Пропади они пропадом! Что мне до них?
– Ничего. Уже - ничего.
– Простите. Я забылся.
– Алексей Лукич, - ласково спросил Кручинин. - Неужели не чувствуете, что теперь, когда вы уточнили свой рассказ, подозрение падает на вас?
– На меня? - удивился Изместьев. - А, ну да. Они мою собаку, а я...Око за око.
Кручинин странно подпрыгнул, развернулся, перегородив Изместьеву дорогу, и закачался с пятки на носок.
– Их оглушили. Били чем-то тупым и тяжелым. Может быть, обухом топора. Удары страшной силы. Они скончались сразу же, однако убийца продолжал их наносить.
Какое-то время они молча смотрели друг на друга в упор. Глаза Изместьева потемнели и налились отпором и гневом.
– Невменяем? - едва сдерживаясь, тихо спросила:
– Ну, почему. Раздражен, зол.
– Состояние аффекта?
– Не исключено.
– Вог зиднте. Это смягчает вину... И потом, кто знает, может быть, он защищал достоинство свое и честь.
– Браво, - рассмеялся Кручшшп. И подмигнул. - Вы защищали свою честь?
– Перестаньте, Виктор Петрович. Я похож на убийцу?
– А вы знаете человека, который действительно похож?
– Нет, вы и впрямь?.. Считаете, что я... Я? Что я мог?
– А почему бы и нет, Алексей Лукич? Сложно жить на этом свете.
– Перестаньте... В конце концов... просто оскорбительно.
– Вот как? Оскорбительно? А лгать? Скрывать? Недоговаривать? Вы добиваетесь, чтобы я привлек вас, если не за убийство, то за лжесвидетельство?
– Извините, Виктор Петрович. Я устал.
– Почему вы упорствуете?
– Я уже объяснял.
– Неубедительно.
– Иначе не умею, - раздраженно сказал Изместьев и отвернулся. - Устал я - неужели не видите? Устал... Устал.
– Извините, если что не так, - ласково сказал Кручннин. - Я не мучитель. И не Захер-Мазох какойнибудь. Самому противно. Будьте здоровы. Но я не прощаюсь. К следующей нашей встрече, пожалуйста, приготовьте что-нибудь поосновательнее, - он подбросил шарик и продекламировал: - Все равно надежды нету на ответную струю. Может, сразу к пистолету устремить мечту свою?
И, пританцовывая, пошел прочь.
– Фигляр, - процедил сквозь зубы Изместьев, глядя ему вслед. - Экспонат с Канатчнковой дачи.
7
– Вы кто по профессии, Алексей Лукич?
– Сторож.
– Браво, - улыбнулся Кручинин. - Не правда лп, в действительности все совеем не так, как на самом деле?
– Совершенно верно. На самом деле инженер-механик. Технический вуз. Специалист, как выяснилось, никудышный... Затем... немного самообразования - в основном по части гуманитарной. Пробовал переменить профессию. Писал. Два рассказа даже напечатал.
– Больше не пишете?
– Рассказов? Нет, не пишу.
– Если не секрет, почему?
Они прогуливались по лесной тропе. День был приятный, ласковый, мягкий. Красиво вокруг, тихо, значительно.
– Лучшее, что Россия дала миру, - подумав, ответил Изместьев, литература прошлого века... К?.л они говорили тогда. Недостаточно иметь талант, знания, ум, воображение. Надо еще, чтобы душа могла возвыситься до страсти к добру, могла питать в себе святое, никакими сферами не ограниченное желание всеобщего блага... Возвыситься от страсти к добру. Желание всеобщего блага... Я не возвысился.
– Но стремитесь?
– По мере сил.
– И есть надежда?
– Как же без надежды? Нельзя. Без надежды, Виктор Петрович, человек убывает. Хворает, гаснет... Минутку, - он жестом приостановил Кручинина. Слышите?
Неподалеку, за молодым сосняком, слышались внятные команды: "Встать! Лечь!", щелканье затворов, топот.
– Что с вами? - удивился Кручинин.
– Тсс... солдаты.
– И что из того? С чего вы переполошились?
– Давайте посмотрим. Одним глазком. Прошу вас. Это не займет у нас много времени.
– Пожалуйста, - сказал Кручинин, искоса, с новым интересом поглядывая на Изместьева. - Я просто не понимаю, что вас тут может так занимать?
– Захер-Мазох, - сказал Изместьев.
Они обошли сосняк и остановились на краю еветлой полянки, откуда хорошо было видно, как солдаты занимаются строевой подготовкой. Командовал пухлощекий лейтенант с зычным натренированным голосом.
Изместьев смотрел жадно, с замиранием сердца и странно согнувшись, как будто подсматривал за чем-то, что видеть стыдно или невмочь.
Кручинин был поражен.
– Что с вами?
– Не поверите, душа обмирает, когда их вижу... За что?.. Кто мне объяснит - за что? За что гибнут наши мальчики?
– Вспомнили сына?
– Мир безумен. Понимаете? Безумен.
Кручинин мягко взял его под руку и повлек за собой.
– Пойдемте, Алексей Лукич. От греха.
Какое-то время они шли молча, и следователь видел, что Изместьев все еще там, все еще ловит стихающий голос лейтенанта, сапожный шварк и щелк затворов, и видел, что ему это доставляет боль.
– Ну? Успокоились?
– Да-да, простите... Нельзя злиться на свое время без ущерба для самого себя... Разумно... А я порой бываю злым. До безрассудства. Задыхаюсь от обиды и гнева.
– Сын?
– Не только... Растет несогласие, недовольство. И это - как пытка. Пытка несогласием.
– Невостребованный вы наш.
– Напрасно иронизируете. Неуместно и глупо, простите мне мою откровенность.
– Ничего, с этой стороны я защищен... Скажите мне, в чем суть ваших расхождений? Чем вам время наше не угодило?
– Долгая история.
– А мы куда-нибудь спешим?
– Вы... действительно хотите?
– Арестую. И не выпущу до тех пор, пока не расскажете.
– Что ж, - горько усмехнулся Изместьев, - может быть, именно вам, следователю... Ваша профессия - недоброй славы.
– Обещаю вам, Алексей Лукич, - улыбаясь, еказал Кручинин. И подмигнул. - Никаких показательных лтрвцессов.
– Времена изменились?
– Разве в этом дело?
– Хотите сказать, что вы человек с убеждениями?
Кручинин подбросил шарик.
– Недороги теперь любовные страданья - влекут к себе основы мирозданья.
