Я тебя не знаю - Иван Юрьевич Коваленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда я говорю, что он рассердился, я не имею в виду, что он вышел из себя. Нет, он был внешне спокоен. Но, твою мать, я прекрасно понимаю, что сердце его бушевало и в душе он «возводил очи горé». Иначе бы не ушел. Ты скажешь, что не всякий подвижник рождается подвижником? А я отвечу тебе, что ни один подвижник не считает, что он подвижник.
А может, я все это себе надумываю?»
Вечером Тимофей решил прогуляться. Прогулки не относились к его секретам – просто про них мало кто знал. Иногда он садился в свой автомобиль и, если удавалось найти парковку, бродил по улицам внутри Садового кольца.
Любимых районов у него не было. Но на каких-то улицах – скажем, в районе Пречистенки и Остоженки – он бывал чаще, а в Замоскворечье реже.
Завидовал он людям? Вообще нет. А кому завидовать?
Влюбленным парочкам? Им еще только предстоят испытания в отношениях, и дальнейшее будет зависеть от того, в чем они (каждый для себя или на двоих) видят опору.
Заработавшимся мужчинам и женщинам? А чем он лучше них?
Тем, кому повезло жить в самом центре города? А повезло ли им? Если посмотреть на их напряженные лица и на то, с какой внутренней скованностью выходят они из своих дорогих домов и садятся в свои дорогие машины, то не так-то и хорошо им на этом свете. Неужели все дело в деньгах?
Тогда, может быть, праздным молодым людям, которым жизнь подарила беззаботность? Вот кто-то из них держит фотоаппарат в руках. Остановился, поднял камеру, покрутил на ней какие-то колесики и щелкнул затвором: судя по всему, ловил игру отражений в одной из витрин. Может быть, вот таким людям хорошо?
Но вся правда в том, что он, Тимофей, не верил в беззаботность. Что-то ему подсказывало, что за ней, как правило, скрывается либо слабость, либо страх, либо, откровенно говоря, тот тип эгоизма, который в конечном итоге не приведет ни к чему хорошему.
Значит ли это, что вся жизнь должна быть сплошным трудом? Вообще говоря, да.
Именно поэтому он всегда с опаской относился к тем, кто говорил о себе как о последователях, скажем, индийских религий. Все та же беззаботность. Поэтому он не особо удивился, когда однажды в отделе полиции напротив него оказался один из таких: в разноцветной одежде и с худым лицом. Но что удивительно – ничего в нем не говорило о покое. Взгляд, руки, все тело как будто дрожали. Еще бы, его же обвинили в жестоком домашнем насилии. Позже выяснилось, что он какое-то время наблюдается у психиатра. Восточная мудрость в очередной раз не легла на наш менталитет. Стремясь вырваться из сковывающей сознание реальности, молодой человек угодил в куда более опасную для души пустоту. А место живой внутренней жизни быстро заняли силы, с которыми ни он, ни, наверное, кто-либо другой не смогли бы справиться.
Варвара однажды сказала, что из Тимофея получился бы неплохой проповедник. «Но для этого нужно начать говорить с людьми».
«Или во что-то верить», – добавил он про себя.
Возможно, именно недоверие делает современных людей такими беспокойными? Сложно быть спокойным, когда за внешними и мнимыми опорами нет никакого фундамента. Той же семьи.
Несколько раз Тимофей заходил в букинистические магазины с желанием найти Израиля Меттера – писателя, на котором, судя по всему, была помешана Варвара. «Его герои похожи на тебя, – сказала она однажды, – да и ты, будь советским писателем, писал бы так же. И когда наконец увидел эту синюю книгу, то некоторое время просто держал ее в руках. Издательство «Советский писатель», 1979 год, «Среди людей».
Связь времен – так об этом говорят? Какая-то вещица, которая переносит тебя в прошлое, потому что обладает внутренней мощью и отодвигает все настоящее на задний план.
Да, всего лишь книга – и настолько никому не нужная, что приобрести ее можно за 50 рублей. Но вообще-то он и сам Израиль (так говорит Варвара). Уже повод. Больше всего Тимофей Александрович боялся разочароваться. Но в итоге ушел с покупкой и весь вечер читал. И поражался, насколько удивительным может быть мир писателя и как точно он может переносить читателя в свою плоскость – слов и книжных страниц. А еще запах тлеющей бумаги.
Герои Меттера, оказывается, тоже были созданы из тишины. И неизбывной печали, которая свойственна, видимо, всему еврейскому народу.
Простые мужчины и простые женщины оборачивались на пожелтевших листах целыми планетами. Кружили по своим орбитам, жались к солнцу и в итоге пропадали – с окончанием каждого рассказа.
Особенно запомнилась ему одна история – про руководителя какой-то советской фабрики, который был (конечно же) печален и молчалив. В конце концов он перестал приходить на работу, а когда его нашли в глубокой депрессии дома, то обнаружили на столе листок со словами: «ХРИСТОС С ВАМИ».
Для обычного советского читателя это должно было означать, что руководитель фабрики сошел с ума. Но Тимофей Александрович понимал: Меттер имел в виду совсем другое, и восхитился тем, как можно придать вещам такие исключительные образы – для одних обманчивые, а для других удивительно яркие и спасительные.
Несколько сотен страниц, и половину из них он успел прочитать за ночь, пока не понял наконец, что наступило утро.
Алиса и Александр Иванович. Увидев его, она поднялась со скамейки.
– Хочу показать вам кое-то, – сказала она.
Ни «здравствуйте», ни «извините».
Ведьма-искусительница. А он ее сподвижник. Или просто – попавший под чары.
На улице было не так мрачно, как накануне, – целый день светило солнце. Возможно, солнечный свет накопился во всем вокруг и какое-то время еще будет незаметно сочиться: из деревьев, каменных стен и листьев на земле.
Они шли минут десять, а потом поднялись по лестнице какого-то доходного дома.
Все в подъезде было обшарпанным, но благородным, подобно тому, как сохраняют свою стать некоторые вещи из прошлого. Конечно, что-то не вписывалось в антураж – например, клетчатая плитка на полу между этажами, ее наверняка положили позже, когда отвалилась та, что была сначала. Поэтому казалось, что дом неуклюже залатан.
Александр Иванович знал: такие подъезды очень любят показывать на фотографиях и приводить сюда экскурсии. Они кажутся ценными сами по себе, но, положа руку на сердце, в нем самом подобная старина не вызывала никакого благочестивого отклика. Но все равно красиво и очень тяжело для подъема: лифта нет, поэтому несколько пролетов они прошли пешком.
«Возможно, она захочет меня убить», – вдруг подумал Александр Иванович. Хотя с чего он вообще взял, что Алиса на такое способна? У нее кто-то умер, и за ней следит полицейский, но это еще ничего не доказывает. А вот то, что ждать от нее можно чего угодно, это да…
Комната оказалась рабочим помещением. Тут кто-то творил (она?). Все полотна были перевернуты, а какие-то спрятаны под покрывалом. Пара венских стульев – на одном сидел он, а у другого стояла она. В ее руках две картины (или фотографии?) – «лицом» к себе.
«Все это спектакль», – подумал Александр Иванович, а она актриса собственного театра. Либо сумасшедшая.
Немного подождав, Алиса повернула к нему оба полотна.
– Что вы о них скажете? – спросила она.
Простой вопрос, который требовал простого ответа. Некоторое время Александр Иванович смотрел на изображения, открывшиеся перед ним, а потом произнес:
– Они были написаны разными людьми. От картины слева исходит свет. А та, что справа, напоминает некое саморазрушение.
Алиса кивнула, словно в знак согласия.
– Однако написал их один человек, – сказала она.
Потом направилась к стене и принялась одну за другой переворачивать остальные работы. В ее действиях была система: Алиса шла от левой стены к правой, и в том, что открывалось его взору, тоже была система – погружение в безысходность.
«Ощущение, что человек погибал, – подумал Александр Иванович, – или запутался в жизни».
– Теперь вы видите? – воскликнула девушка, когда закончила переворачивать картины. – Видите?
Александр Иванович переводил взгляд с одной картины на другую. Страха не было. Скорее любопытство, а еще легкий дискомфорт оттого, что он оказался вовлечен в историю, к которой не имел никакого отношения.
– Это его работы, – сказала она. – Всего полтора года. Он распадался на части.
…Когда они вернулись на улицу, стало холоднее. Александр Иванович поднял ворот плаща. Легкий ветер. Алиса была без шапки.
– Что говорит следователь? – спросил он.
– Вы же оба следите за мной, вот и поговорите друг с другом. Я-то тут при чем?
Иногда Тимофей
