Серые Пределы - Александра Лисина

Сова непроизвольно передернул плечами и выразительно покосился на Светлых: вот уж кто точно не смолчит об увиденном. Да и Таррэн не станет врать: эльфы вообще не любили этого дела. Даже перед презренными смертными никогда не опускались до прямой лжи: считали ниже своего достоинства, а значит, если Поход удастся и все они вернуться обратно...

Дядько вдруг почувствовал, что здорово оплошал.

- Таррэн, мне очень жаль.

Но Темный эльф словно не услышал: молча поднялся и медленно побрел прочь, взрыхляя сапогами старый пепел и мертвым взглядом обшаривая притихшие окрестности, будто пытался найти ответы на целый океан тревожных вопросов, которые вихрем взвились в его невезучей голове.

- Ступайте. Мне нужно побыть одному, пожалуйста, - тихо попросил он. - Я догоню вас... позже.

Люди не посмели мешать его горю. Переглянувшись и встретившись взглядами с необычайно задумчивыми Светлыми, они дружно попятились, стараясь не задевать драгоценного для эльфа пепла. А затем поспешили покинуть скорбное место, чтобы дать Таррэну время смириться, разобраться в себе, понять и, быть может, даже простить. Хотя надежды на это было мало: когда по вине какого-то смертного погибает единственная надежда целого народа, сложно представить, что даже через многие века они хоть немного смирятся с этой страшной потерей. Как бы потом Темный не вздумал выместить зло на попутчиках. Нрав Перворожденных был весьма далек от мирного, а возможностей для мести вокруг хоть отбавляй. Ой, что-то еще будет...

Таррэн не стал оборачиваться.

Он уронил потяжелевший взгляд в землю и очень медленно побрел между беспорядочно наваленных камней, торчащих во все стороны обломков, обгорелых остовов и изъеденных страшным пламенем балок. Шел осторожно, стараясь не стронуть легчайшие облачка горького пепла, будто что-то настойчиво искал. Старательно прислушивался, принюхивался и время от времени разочарованно вздыхал, напряженно гадая про себя о причинах и скорых последствиях случившегося.

Кто бы мог знать, что гибель Сторожи почти двадцать лет назад была связана с эльфом? Кто мог даже предположить, где именно искать давно исчезнувшего наследника Темного трона? Разве могли люди понять то, что сумело подметить только чуткое сердце сородича? Разве могли увидеть красноречивые следы чужой магии? Умели отличить посмертное проклятие царственного Перворожденного от обычного пожара? Знали, что за силу несет в себе Огонь чужой Жизни, если его больше восьми с половиной эпох никто не отпускал наружу? С тех самых пор, как погиб проклятый Владыка Изиар? Нет, пожали плечами, похмыкали, почесали затылки, да и разошлись ни с чем, оставив эту загадку неразгаданной. А любой эльф понял бы сразу, безошибочно учуяв неповторимый запах магии своего народа, как случилось сегодня. Если бы в то время сюда позвали бы хоть одного из них... но кто двадцать лет назад мог додуматься пригласить в Сторожу Темного?! Да и пошел бы сюда хоть один эльф?

Вот именно.

Неудивительно, что столько времени никто не встревожился.

Но куда смотрел Владыка, отпуская сына в неизвестность? О чем только думал, доверяя смертным его жизнь? Неужели настолько полагался на его мастерство воина? Или на магию? Немалый опыт и умение с легкостью разгадывать все уловки кажущихся предсказуемыми смертных? Гм, похоже, в этот раз наследник все-таки ошибся в людях: на какое-то мгновение потерял бдительность, оступился, стал неосмотрительным и был за это жестоко наказан. Рискнул быть беспечным рядом с теми, кого бесконечно презирал. Позабыл мудрое правило короля Миррда и погиб сам, потому что не учел, что порой даже самые обычные люди способны совершать необъяснимые и удивительные по силе поступки... но что случилось? Почему так произошло? За что он был убит?

То, что убит - это совершенно точно: ни один Перворожденный в здравом уме не отпустит свою магию на волю. Только в последний миг жизни, умирая, с последним вздохом, он мог шепнуть свое единственное Проклятие и оставить этот мир отомщенным. Лишь так, на заре, с первыми лучами солнца, Огонь Жизни может вспыхнуть столь неистово. Или от страшной, поистине нечеловеческой ненависти...

Таррэн обошел развалины несколько раз, постепенно расширяя район поисков, но с каждым кругом все больше хмурясь, потому что так и не находил того, на что смутно надеялся. И только достигнув груды покореженного железа, некогда бывшего железной решеткой, внезапно остановился, как вкопанный, с тревогой и растущим изумлением глядя на крохотную вещицу, которой здесь было совсем не место. Маленькое напоминание о солнечном свете в этом царстве мрака и тоскливого уныния. Небольшой лучик, скромное подношение, мимолетный знак того, что о страшной трагедии все еще кто-то помнит и тоже скорбит: на плоском камне возле особенно глубоко выжженной земли, как на потемневшей от времени могильной плите, вызывающе белел нежный, недавно сорванный цветок эдельвейса.

А над ним, уже готовясь клюнуть незащищенное тело оторопевшего эльфа, мелко дрожал стремительно приближающийся наконечник коротко оперенной стрелы.

Дядько удивленно приподнял брови, когда расслышал невдалеке подозрительно громкий треск и весьма неосторожный, но быстро приближающийся звук чужих шагов: обычно Темный был более аккуратен в лесу. Неужто посещение Сторожи так здорово повлияло на невозмутимого и сверхловкого эльфа, что тот напрочь позабыл о своем умении ходить совершенно бесшумно?

Но спустя пару секунд брови у седовласого взлетели еще выше, потому что он, наконец, сумел найти причину такой вопиющей безответственности: по лесу, как выяснились, шли двое, и только один из них производил этот непростительный шорох.

- Шевелись давай! - хмуро велел Таррэн, подталкивая в спину неизвестного и весьма недовольно сопящего парня. В ответ ему достался полный нескрываемой ненависти взгляд: пленник медленно слизнул кровь с разбитой губы и нехорошо оскалился, явно сожалея о том, что недавно так обидно промахнулся, а проклятый эльф все-таки сумел извернуться и в последний момент ушел от казавшегося верным выстрела. Только куртку ему и сумел порвать, а так бы хотелось всадить стрелу в это мерзкое рыло! Да жаль, руки связаны.

Темный бесцеремонно толкнул снова, заставив парня споткнуться и сдавленно прошипеть нечто весьма нелестное в свой адрес, после чего оборвал пространные излияния невежи жестким хлопком по ушам. Сегодня он был не в духе сносить откровенное хамство, тем более от дурного смертного, который по глупому везению едва не продырявил ему живот.

Незнакомец от резчайшей боли тихо охнул, невольно присел и вывалился, наконец, на небольшую поляну, с которой на него с нескрываемым изумлением воззрилось сразу восемь пар глаз.