Полное собрание сочинений. Том 50 - Толстой Л.Н.

Был Кольчугин, попечитель училища — хочет советоваться с учил[ищным] советом. Что будет. —

8 Декаб. 88. Встал раньше. С Сережей начал говорить и рассердил его, и опомнился только, когда он ушел. Как бы помнить всегда, что пашня посеяна и по ней всходы. Шил утром, пошел к Новоселову. Застал там Залюбовского с женой, еще какую-то девицу и Темерин. Новоселов очень мил — ком замота[н]. А могут не ужиться, вина будет в З[алюбовском]. Дома заснул и весь вечер спал, лег поздно. —

9 Д. 88. Преступно спал. Утром дошивал, походил и сейчас сажусь обедать. Письмо вчера от Ге. Странное дело: жизнь, точно, как будто пустая; а я спокоен совершенно. Всё дурное только во мне, в недостатке любви. Но поправляется и от того не тяжело, а радостно. Заснул. Встал, американки — две сестры, одна через Атлант[ический], другая через Тихий океан и съехались и опять едут, всё видели, и меня видели, но не поумнели. Она спросила: странно вам, что они так ездят? Я попытался сказать, что надо жить так, чтобы быть useful10 другим; она сказала, что она так и ожидала, что я это скажу, но о том: правда ли это или нет, она уже не может думать. Все ушли спать. Я сидел один тихо. И хорошо.

10 Д. 88. Встал раньше, наколол дров, затопил, убрался и иду читать письма и завтракать. Как хорошо, что получение писем не интересует меня. Ничего нужного мне вне меня нет. Читал дома, сходил к Покровскому. Вечером читал. Кост[енька] и Саша Берс.

11 Д. 88. М. Наколол дров, привез воды, 20 гр[адусов] мор[оза]. Читал, походил, приехал Стах[ович]. Он рассказ[ывал] об обществе поощрения борз[ых] собак с Н[иколаем] Н[иколаевичем]-младш[им] и по этому случаю напиваются. Вечером Теличеев с женою и гж. Корниловой, прогнанной мужем. М. В. Теличеева редкое религиозное существо. Она мне сказала, что мне лучше теперь при жизни ничего не печатать. Как я ей благодарен за поддержку.

12 Д. Наколол дров, топлю печку. Все дни живу бесцветно но прозрачно, всех люблю естественно, без усилия. Читал. Пошел ходить. Женщина, припадающая на одну ногу, но сильная. Дома братья Берсы и их родные. Мне и с ними б[ыло] хорошо. Маша приходила прощаться; скучает. Атмосф[ера] дома дурная, тяжелая, надо тем больше держаться. А Таня, бедная, хочет замуж во что б ни стало, выбор все-таки лучше, чем мог бы быть. Маша сказала, что и М[арья] А[лександровна] то же сказала, что и Теличеева. А я так плох, что в душе не согласен. Да, это настоящее дело. Как легко сказать и как трудно чувствовать так, чтоб делать то, что говоришь. Да, вчера или третьего дня, был у Фета. Он рассказывал о споре с Страховым. Он, Ф[ет], говорит, что безнравственно воздерживаться в чем-нибудь, что доставляет удовольствие. И рад, что он сказал это. Зачем? Тут же пришел Грот и недоволен диссертацией Гилярова. Тоже зачем? Зачем Гилярову защищать себялюбие? Зачем Гроту защищать любовь?

Да, еще вчера с женой чуть не начал спор о том, почему я не учу своих детей. Я не вспомнил в то время, что хорошо быть униженным. Да: есть совесть. Люди живут либо свыше совести, либо ниже совести. Первое мучительно для себя, второе противно. Лучше то, чтобы жить по растущей совести всегда немного выше ее, так, чтоб она дорастала то, что взято выше ее. Я живу выше, выше совести, и она не догоняет: и в том, что оскорбляюсь и всё чувственен и тщеславен, что не хочется не печатать до смерти.

13 Д. 88. М. Наколол дров, убрал, затопил, записал 12 и иду завтракать. — Читал, ничего не делая. Пошел ходить. Думал: мы в жизни замерзшие, закупоренные сосудчики, задача к[оторых] в том, чтобы откупориться и разлиться, установить сообщение с прошедшим и будущим, сделаться каналом и участником жизни общей. Смерть плотская не делает этого. Она как бы только вновь переливает и опять в закупоренные сосуды. Был у Сытина. Он купил журнал Сотрудник. Прошли сутки, и я всё в сомнении, что делать. Можно ли принять участие. Вечером был Полушин, Покровский, Дунаев, Мамонова. Говорил о журнале. Болтовня моя не обещает ничего хорошего. Хорош рассказ Бороздина, кавказский, как убили татарина, чтобы отрубить ему руку и получить награду. Письмо от Англичанина длинное о В ч[ем] м[оя] в[ера]. Как будто занят этим, говорит, что не может быть спокоен, пока не разрешит это[т] вопрос, a сам говорит: «I have no leisure»11 и не справился, стоит ли по гречески πορνεία или μοιχεία.12 Письмо хорошее от милого Черт[кова] и его жены. Надо ответить. Да вчера еще письмо от N. Dole и вырезка из Forum’a с статьей Farrar’a — пустая из пустых. Возражение против Христа во имя Христа. Ужасно. Отвечал через Таню.

14 Д. 88. М. [Вымарано два слова.] Мороз до 26 у нас и 32 в Крюкове, приехал Джунк[овский]: Нет места. Это ему хорошо. Очень просто. Надо13 соперничать с мужиком. Что ж, надо меньше проживать его, если не можешь больше его работать. И это можно делать везде. Рассказывал о П[авле] И[вановиче], как у него 30 чел[овек] учатся и как хорошо они живут с Г[орбуновым]. — Была Филос[офова]. Всё утро раскладывал карты — как быть с журналом и не знаю. 4-й час, иду гулять и снесть письмо Богоявленскому. Не дошел до Богоявл[енского]. Дома спал. Джунк[овский] пришел, письмо хорошее от Поши. Дж[унковский] мешал.

15 Д. 88. М. Утром думал о журнале — возможно. Надо старое с выбором по всем отраслям. О Грег[орианском] и Юлиан[ском] Календаре. О соске. Вчера читал о смертности детей статью Португалова. Наколол дров, истопил, сейчас иду за дровами и к Богоявл[енскому].

Исходил верст 15. Пришел в 5. Обедали Берсы. Я ушел в свою комнату, читал. Письмо Хилкова к Чертк[ову] и его ответ, об исповедании веры и отречении от церкви и государства. Соня за обедом сказала: надо быть совсем глупой, чтобы верить14 другому, не иметь своих мыслей. Я сказал: никто не имеет своих мыслей, а дело только в том: следовать ли мыслям Христа или М-me Minangois. Она больше и больше чувствует тяжесть своей жизни, но при моей жизни едва ли изберет иной путь. Я уж не жалею. Так должно быть.

Написал Черткову коротенькое письмо. Из Смоленск[ого] вокзала выбегают собравшиеся ехать рекрута, нарядные, гибкие, свежие, молодые. Цвет молодежи, весь цвет берут и развращают. —

16 Д. 88. М. Спал д[урно]. Поколол дров, истопил и ничего не делал до 3. Иду гулять. Получил письмо хорошее от Вл. Ф. Орлова. — О соске надо. Не писал. Пошел гулять. Дома Эртель — дитя, Тихомирова, Матильда. Книги из библии и евангелия хуже, чем могли бы быть. Апостолы и библия ввели неясность. А всё только в том. Процесс прогресса. Мир идет вперед к Ц[арству] Б[ожию], как золото промывается. Золота не прибавляется, а только песок промывается. Потом с Левой, Машей и Таней сидели любовно.

17 Д. 88. М. Также утро (спал [дурно]), записал, доканчиваю печку, иду завтракать. — Ничего не помню стоющего записи. Ходил к Гр[оту], Дьякову. Нет дома. Дома Берсы и Кост[енька]. После обеда Тулин[ов],15 Тимковский. Папиросочная болезнь. Он написал переделку безумную — папиросочную и другой алкоголе-никотинец Полушин ее не одобрил. И они спорят. Пришел 3-й О[сип] П[етрович].16 Разговор о журнале, из к[оторого] ничего не выйдет. И мы обманываем себя. И мне стало скверно. Потом вышел к M[rs] Гапгуд. Еще сквернее. Упадок нравственный во мне. —

18 Д. 88. М. Девочки уехали в Тулу. Что-то уж очень глупо (спал д[урно]), колол дрова, убрал, иду завтракать. Отец, помоги мне — мне кажется, что я падаю. Читал Forum — очень плохо, пошел к Hapgood и с ними к Сытину. Дома после обеда Богоявл[енский], такой милый! И Полушин о журнале. — Боюсь, что ничего не выйдет. Письмо от Поши ко мне и Маше. [Вымарано почти две строки.] Нет радости при этом и от этого мне кажется, что это не хорошо. А это неправда. Радость только бывает при ложном добре. А это как роды, как рост. Это не радость, а добро.

Да еще б[ыл] Грот, долго сидел, рассказывал свою философию. Поразительно! обо всем житейском он говорит и думает, как антифилософ, а о теории мысли, чувства он философ. Строит карточные, мысленные домики. И даже некрасивые и неоригинальные, а так, только похоже на философию. Да еще, девочки уехали и не простившись. Я буду плакать, как прадедушка.

19 Д. М. 88. Рано встал. Колол дрова, топлю, иду завтракать. Думал: правительства защищают интересы людей и взыскивают деньги, блюдут за исполнением контрактов денежных. Почему они (правительства) не блюдут за исполнением условий, хоть бы семейных, а главное условий трудовых. Трудовыми условиями я называю вот что: Мы согласились — ты Б. мне носи дрова и хлеб, а я буду тебя учить. Нельзя правительствам — они окажутся виноваты. Но мы можем и должны позвать их к ответу на основании того самого принципа, к[оторый] они выставили и к[оторый] поддерживают. Ходил к Нарgood и к Сытину. Опоздал. Насморк. Вечер читал. Статья Чернышевск[ого] о Дарвине прекрасна. Сила и ясность. С Левой говорили об общем бедствии онанизме и о лжи, под к[оторой] скрывается разврат.