Холодные женщины - Прах Вячеслав

Можно часами смотреть на то, как течет ручей – через какое-то время ты уже не видишь в спешащей бесконечно куда-то вперед воде важность течения собственной жизни, видишь только текущий ручей. И пока ты смотришь на него, тебе кажется, что ты начинаешь понимать больше: ты остановился, исчезли бесконечные монологи внутри, тебя нет, есть лишь ручей, который течет вне зависимости от того, смотришь ты на него или нет, и существуешь ли ты вообще – он имеет странную притягательность для смотрящего в него.

Мне близки слова: «Царствие Божие – в вас самих, а не в постройках из камня и дерева» (Евангелие от Фомы 1:81). Впервые я услышал эти слова, когда посмотрел фильм «Стигматы» Руперта Уэйнрайта.

Мне близки слова Люцифера из романа Марии Корелли: «Я тоже устал, но я никогда не могу избавиться от своей усталости, так как я устал от самого себя»».

«Белая рубашка, черные брюки. Мне запрещено фотографироваться с ними».

Я целовал тебя на подоконнике и не знал, это наша первая встреча и прощальная или просто первая. Не думал об этом и целовал. Когда мы лежали на кровати и готовились ко сну, я поделился с тобой одним сном, который живет во мне и не забывается. Мне приснилась мама, устало жаловавшаяся на то, что дом не продается, что потенциальных покупателей не устраивает его цена и они предлагают меньшую. Когда мы с ней закончили разговор, я пошел по улице мимо этого продающегося дома и рядом увидел строй: молодые парни, крепкие ребята гораздо моложе меня слушали своего командира. Складывалось ощущение, что они собрались после утренней пробежки. Я прошел мимо двух взводов, вглядываясь в лица – никого из них я не знал. И только проходя мимо третьего взвода, я узнал всех парней – они были гораздо старше, выше, мужественнее первых. Я ни с кем не здоровался, а целенаправленно шел в здание, которое находилось прямо передо мной. Двухэтажное здание, в котором я никогда ранее не бывал.

Когда я вошел туда, то обнаружил на себе чистую белую рубашку моего размера, под рубашкой можно было заметить желтоватую майку. Вокруг собрались парни. Я узнал всех до единого. Прямков, забыл имя – высокий, крупный добряк со светлыми, улыбчивыми глазами, мы называли его Пряня. Я подошел к нему и протянул руку. Он посмотрел мне в глаза, узнал, улыбнулся и крепко пожал мою руку, затем продолжил разглядывать себя в зеркало и причесываться. Даниил, худощавый, любитель пошутить, поговорить о девчонках – его мы звали Пачка из-за фамилии – тоже узнал меня и первым протянул руку, я крепко пожал ее и пошел дальше. Артем… прозвище – Бога. Тоже обменялись рукопожатиями. Я пошел вслед за ними – они куда-то спешили – и вышел в большой, светлый зал. Там были длинные широкие столы, застеленные снежного цвета скатертями, на них стояли бутылки вина, бокалы, фрукты, еда. Женщина в возрасте, мама одного из моих товарищей, увидела меня и сказала: «Вы же понимаете, что не сможете с ними фотографироваться?» Меня будто пнули под зад ногой, внутри стало больно от этих слов. Пришло осознание, что несмотря на то, что я был одет празднично, это был не мой праздник. Я сказал: «Конечно, я что, ненормальный?» И молча убрался из этого зала.

Когда я вернулся в ту комнату, где мгновением ранее здоровался со своими товарищами, там не было никого, ни души. «Как это я не смогу с ними фотографироваться в том зале? Я же с ними бок о бок мочился на забор за каптеркой, который ограждал нас от внешнего мира. От улиц, где ходили люди и курили, когда и как им вздумается, в то время как мы одну сигарету растягивали на четверых, а после бежали в кусты по-большому, сделав несколько горьких, глубоких затяжек натощак, – завтрак был только после утренней уборки территории. Мы пытались проснуться, растирая сонные глаза руками, – из-за ранних подъемов мы зачастую не высыпались. Я находился с ними двадцать четыре часа в сутки, я знаю о многих из них больше, чем знают их родители. В трудную и радостную минуту они были рядом. Мы с ними радовались тому, что поднималась температура: можно было наконец отоспаться, отдохнуть в санчасти несколько дней и не слышать бесконечного: «Рота, подъем, рота, отбой; четвертый взвод на плац, построение через три минуты». После отбоя мы открыто мастурбировали, не стыдясь друг друга, и делились тем, какое порно доставляло нам удовольствие, какие женщины нас возбуждали. Чувствовали себя крутыми, сильными. Мужчинами. Всем взводом с голодными глазами нападали на «передачку» каждого, кого посещали родители и товарищи, родственники. У нас были две ходовые валюты – сигареты и еда. Сигареты порой меняли на еду и наоборот. Одной или несколькими можно было отблагодарить от души за какое-то одолжение курящего или просто проявить теплое, душевное отношение к пацану. И я громко завопил и оттого проснулся.

Конец ознакомительного фрагмента.