Рай обреченных - Чингиз Абдуллаев

ГЛАВА 5

В тот день с раннего утра шел сильный дождь. Мать ходила по дому, высохшая, сгорбившаяся, похожая на мумию. Инга впервые подумала, что мать совсем не старая женщина. Ей было чуть больше пятидесяти. Но выпавшие на ее долю испытания последних лет превратили ее в старуху.

Вещи были собраны заранее. Несколько любимых книг, томик стихов Есенина, личные вещи. Последних было не очень много. Там, куда она отправлялась, костюмы и платья ей больше не будут нужны. Лишь одно, любимое красное платье, привезенное отцом из Германии еще несколько лет назад, она положила в чемодан.

Прощание было тягостным для всех. Мать не плакала, просто больше не было сил. Всхлипнула младшая сестра, уже давно не подходившая к старшей, но на этот раз даже решившаяся обнять Ингу на прощание.

И потом была долгая дорога в Умбаки. Дождь к тому времени уже прекратился, выглянувшее солнце осветило светло-серые корпуса лепрозория, когда они въехали в поселок. Дядя угрюмо молчал всю дорогу, а Инга, наоборот, чувствовала себя лучше, словно наконец разрешив все сомнения относительно выбранного пути.

Ничего страшного в поселке не было. Дважды им попадались прохожие, и Инга замирала от ужаса, ожидая увидеть нечто невообразимое. Сама больная проказой, она с ужасом представляла, как подобная болезнь может отразиться на ком-то другом. Но встреченные ими прохожие внешне были абсолютно нормальными людьми. Уже позже Инга узнала, что в самом поселке сохранилось несколько домов, где жили семьи, не захотевшие переселиться отсюда после войны, когда в неперспективном отдаленном поселке начали строить лепрозорий.

Машина подъехала к административному зданию лепрозория, выделявшемуся среди остальных. Оно было покрашено и оштукатурено гораздо лучше, чем другие. Из домика вышла высокая худая женщина неопределенного возраста в бело-сером халате. Равнодушно взглянула на приехавших.

— Новичков привезли, — то ли спросила, то ли сказала она.

Инга вылезла из автомобиля, с интересом осматриваясь вокруг. Это место теперь должно было стать ее домом. Было тихо и как-то по-сельскому спокойно. Где-то мычала корова, слышалось недовольное ворчание дворовой собаки.

— Чего стоишь? — услышала она за спиной голос женщины. — Иди в дом.

Она послушно поднялась на две ступеньки и вошла в помещение. Пройдя по узкому коридору, вошла в кабинет главного врача. Его она уже видела несколько раз в кожном диспансере, куда ее отвозила мать на консультации, считая, что это обычное кожное заболевание и его можно будет вылечить. Именно там она познакомилась с Лаидовым, не подозревая, что совсем скоро навсегда попадет под его полный и абсолютный контроль.

Главный врач был человеком спокойным, мягким. Работа с несчастными не сделала его циником, не отвратила от жизненных радостей. Ему было уже под шестьдесят, много лет он провел в этой больнице. Может, на его характере сказывалось отсутствие проверяющих и ревизоров, которые не рисковали заезжать сюда и досаждать его учреждению своими проверками. Может, просто сказывалась его изначально жизнерадостная натура. По натуре он был человеком добрым и непоследовательным. Дома находился под полным контролем своей строгой супруги. Именно поэтому в Умбаки он чувствовал себя на своем месте. Он был немножко гурманом, и одна из медсестер постоянно возилась на кухне, готовя ему различные блюда.

Здесь была его маленькая епархия. Он был неплохим специалистом, одним из лучших врачей в этой области. Сказывался и общий стаж, и опыт работы. И потому больные, попадавшие сюда, почти не имели оснований беспокоиться. Но это была только видимость.

Все качества, которых не было у Лаидова, вполне дополняла строгая старшая медсестра Екатерина Бармина. Старая дева, так и не вышедшая замуж, она почти все время проводила в лепрозории. Здесь было и ее царство, и ее единственная обитель, с чем она окончательно смирилась после сорока лет.

Она была беспощадно строга, отличалась высокой нравственностью, как и все, кому не доступны физические радости бытия. Она была сурова с больными и служебным персоналом, представляя собой обычный тип женщины с неудавшейся личной жизнью и потому всецело преданной своей работе.

Главный врач долго читал медицинское направление Инги. Потом так же долго протирал свои очки. После чего наконец спросил, как Инга себя сейчас чувствует.

— Хорошо, — ответила девушка. Она действительно чувствовала себя почти хорошо. Все неуверенности и страхи остались позади. Она была здесь, и ничего более страшного уже не могло произойти.

Главный врач наконец снова надел свои очки и пошел мыть руки, чтобы осмотреть руку Инги. Осмотр длился недолго, все было ясно и без этого медицинского ритуала, необходимого для новичков. Потом главный врач попросил Ингу выйти из кабинета, оставшись наедине с ее дядей.

Пока она ходила по коридору, из-за тонкой гипсолитовой стены до нее долетали некоторые слова разговора. Она не хотела подслушивать, просто так получилось. Главный врач говорил о том, что родным нужно приезжать сюда как можно реже, стараясь не беспокоить остальных больных. Что по своей многолетней практике он хорошо знает, к чему могут привести частые визиты. Нервные срывы у обеих сторон, истерики, попытки к бегству больных… Он добросовестно описал весь букет возможных неприятностей.

Очевидно, дядя соглашался, так как говорил он очень мало. А потом они вместе вышли в коридор, и дядя, не сдержавшись, крепко обнял Ингу. И даже поцеловал. Ее давно никто не целовал, кроме матери. И умершего отца. А потом дядя уехал.

Главный врач неодобрительно смотрел на сцену их прощания, но ничего не сказал. Только, вызвав Бармину, попросил отвести новенькую больную в ее палату. Старшая медсестра грозно посмотрела на Ингу и пошла первой, ничего не сказав. Девушка, подняв свой чемодан, направилась за ней. Чемодан был тяжелый, и нести его в одной правой руке было довольно трудно. Но идти оказалось недалеко, к соседнему двухэтажному, плохо оштукатуренному зданию.

Бармина вошла в здание первой. Дверь была открыта. Инга вошла вслед за ней. Навстречу ей шел какой-то незнакомец. Инга испуганно замерла, чуть не закричала. У него на лице… или это ей показалось… Она остановилась, прислонившись к стенке и опустив чемодан, словно уже не могла сделать ни одного шага. Бармина, услышав, что она остановилась, повернулась к ней.

— В чем дело? — спросила строго.

— Он… у него… — бормотала девушка, охваченная ужасом. Она впервые четко поняла, куда попала.

— Ну и что? — спросила Бармина. — Человек болеет уже десять лет. Тебе повезло, лицо не тронуто. А у него все началось с лица. Вот нос и провалился. Обычное дело.

— Он… я… здесь… здесь все такие? — несмело спросила Инга.

— Конечно, нет. Здесь есть больные в гораздо худшем состоянии, — честно призналась Бармина, — но их видеть тебе совсем не обязательно. Здесь у нас больные на начальной и средней стадии поражения. А тяжелобольные находятся в другом здании. У них своя столовая, и, если не захочешь, можешь туда не ходить. Хотя все туда ходят. Там телевизор работает.

Инга испуганно молчала. Если этот человек без носа так страшен, то как ужасны люди в другом здании! И ее ждет нечто подобное. Она закусила губу до крови и, подняв чемодан, двинулась вслед за Барминой.

Они вошли в небольшую комнату. Здесь было достаточно чисто, опрятно. Вдоль стен стояли три металлические кровати. На одной из них лежало полотенце.

— Ты обедала? — спросила Бармина.

— Нет, — покачала головой Инга, — я пока не хочу есть.

— Ну-ну, — Бармина внимательно посмотрела на девушку, — сколько тебе лет?

— Двадцать два года.

— Давно это у тебя?

— Уже больше двух лет, — честно призналась Инга.

— Училась где-нибудь?

— Да, в медицинском.

— Хотела быть врачом? — поняла Бармина. — Значит, мы коллеги.

— Я ушла после второго курса.

— Все равно. Неоконченное высшее медицинское образование. Это тоже неплохо. Договорюсь с Лаидовым, оформим тебя на полставки как медсестру. Будешь получать зарплату.

— Спасибо, не надо, — твердо сказала Инга.

— Ты не выпендривайся, — посоветовала Бармина, — здесь твоего согласия никто спрашивать не будет. Если нужно, будешь помогать. Поняла?

— Да.

— Вон там твоя кровать, — показала старшая медсестра на место в углу, — в тумбочку сложи свои вещи. Чемодан у тебя тяжелый, платья, наверно, привезла. Они тебе здесь не понадобятся.

— Нет, это книги.

— Книги любишь, это хорошо. Читать любишь. Сдашь свои книги в нашу библиотеку. У нас своих книг почти нет, очень маленькая библиотека.

— Нет.

— Что нет? — разозлилась Бармина.

— Не сдам, — тихо сказала Инга.

Бармина молча посмотрела на нее. Видимо, она что-то все-таки поняла. И не стала настаивать. Только проворчала:

— Ты не очень здесь умничай. Такие вещи у нас не любят. Здесь мы все как одна большая семья. Коммунальная семья, — добавила Бармина, видимо опасаясь быть превратно понятной.