На всю жизнь и после (СИ) - Шаталов Роман

Юноша пытался приструнить дыхание, разыгравшееся от спринта на короткую дистанцию, вдохнул, запихивая в себя жирную порцию воздуха, и, наконец, спросил:

— А какие люди тогда необычные? — он повернулся так, будто разговаривает со своим правым плечом, прикрывая рукой губы.

— Вы и мастер Виктор. Остальные тоже есть, но по именам я назвать не могу, потому что их не знаю, но Вам не следует опасаться, что они увидят меня, для них это обычное дело.

— Кто они? Что они такое? Они такие же, как Виктор?

— Мне больше известно про себя, а про остальных я знаю меньше, чем Вы хотели бы. Виктор сможет ответить на ваши вопросы, я появилась, чтобы напомнить о встрече.

— Ладно, знаешь о себе — расскажи тогда о себе. Твой голос. Я где-то уже его слышал.

— Этот голос я взяла из ваших воспоминаний. Мне он очень понравился. Ваших ушей касалось так много прекрасных девичьих голосов. Жалко, конечно, что голоса это всё, что Вас касалось.

Борис хмыкнул и насупился.

— Ближе к делу! Эти два дня я делаю то, что не хочу делать. Я не даю команду, а тело делает, рот говорит, а мысли не в ту сторону думают. Это ты делаешь, или тоже твой мастер?!

— Это не я, клянусь! А что касается мастера, у Вас запланирована встреча, вот и спросите у него! — интонация у неё была радостная, что не могло не разозлить Бориса.

Он надавил ногтями на татуировку, не обращая внимания на острую боль, которая жаром растекалась по правой лопатке.

— А ну, выкладывай быстро! Не скажешь, ногтями тебя сдеру, — надавил ещё сильнее.

— Я ничего больше не знаю. Спросите у мастера. Вам уже пора. Вы обещали не опаздывать, — тараторил дрожащий голосок. — Если сейчас выйдете, успеете к назначенному времени.

— Что не ясно?! Если не …

Борис попятился вперёд и чуть не упал на колени. Обернулся — опять никого. Его словно толкнули в спину две увесистые ладони, которые этим хотели сказать: «Что встал?! А ну, пошёл отсюда!» Он услышал, как бьётся сердце и учащается дыхание. Страх — привычное чувство, которое было его вечным соседом и ревнивым спутником жизни. Простейший инструмент дисциплины, который полезен для воспитателя: тратишь меньше пластырей на коленки, меньше выслушиваешь людей, которым воспитанник доставил неприятности, ниже вероятность его потерять. Сам объект такого воспитания не ожидает за углом что-то новое и интересное, как раз наоборот, он готовиться к встрече со страшными монстрами. Недоверчивость превращает жизнь в замкнутый круг — путь, который не сулит новизны и радости, только опостылую обыденность; поражение в конкурентной борьбе с более смелыми и амбициозными. Воспитатели выигрывают, а воспитанники проигрывают.

В данный момент происходящее выходило за все привычные рамки, взращивая вьющиеся, толстые лианы страха, из-за невозможности побороть то, что за гранью человеческого понимания. Неизлечимые болезни вызвали бы меньший трепет, потому что они известны и в достаточной мере изучены, как и методы продления жизни или облегчения последствий для больного. Неполная картина происходящего не просто пугала Бориса, она ужасала всей глубиной его беспомощности и жгучим сожалением, которое ползало и извивалось, уподобляясь склизким червям, глубоко в груди. Он вляпался в ситуацию, от которой ему не отмыться.

— А что он сделает, если я не пойду? — его голос звучал, как забившийся в угол щенок, который испугался незнакомцев.

— Мне это точно не известно. Ваше сердце сейчас из меня всю краску выбьет, — голос вибрировал, будто её усердно шлёпали по спине. — Мой хозяин трус?

Ответа не последовало. Борис сел на корточки и обнял колени, уткнувшись в них лицом. Глаза увлажнились, глотка сжалась, а ладони подрагивали.

Когда он вынырнул из своей баррикады, из него полились слова:

— Раз он хочет, чтобы я пришёл к нему, я приду. Я не должен бояться, нет, я не хочу больше. Весь этот бред должен поскорее закончиться, — Борис встал, опёршись на колени, и пошёл в сторону тату-салона, крепко сжимая дрожащие кулаки.

Ему не хотелось, чтобы весь путь его мысли были поглощены чем-то негативным, проще говоря, не было желания себя накручивать, поэтому он думал о голосе своей новой спутницы:

«Её голосок такой мягкий и, можно даже сказать, сладкий, если сравнить с чем-то, определённо, это будет зефир или пастила. Он кажется до боли знакомым, но все знакомые женщины и девушки звучат по-другому. Может, я услышал незнакомку на улице, что и отпечаталось в моей памяти. Хотя, если бы я встретил девушку с таким ласковым и прекрасным голосом то, несомненно, влюбился, не обращая внимание на её внешность или скверный характер. Но нашей любви не суждено было сбыться; из-за моей безнадёжной робости, я не посмел бы даже на неё посмотреть, не то что бы подойти и заговорить».

Задумчивый и серьёзный юноша не был одинок на своём пути. Субботний тёплый вечер приглашал людей разных возрастов на прогулку. Во всей этой толпе, которая циркулировала по артериям городских дорог и тротуаров, шероховатых как кожа на мужских щеках после неумелого бритья тупой бритвой. В этом потоке жизни Борис пытался себя отвлечь, убедить, что его жизни ничего не угрожает и всё будет хорошо. Мимо него проносились велосипеды и самокаты, парочки, одиночки, мамочки с колясками и компании шумных детей. У всех кожа имела слабый персиковый оттенок от красно-оранжевого заката, который заодно красил ряды тонких перистых облаков.

Воздух становился прохладнее, а вечер заряжал всех своей энергией.

Как только Борис преодолел большую часть маршрута, он затылком ощутил, что его сверлит чужой взгляд, обернулся и сразу поймал глазами парочку, которая следовала позади него по практически пустому тротуару. Две тёмные фигуры молодых людей были далеко, он мог разглядеть только их чёрную одежду и обувь. Преследователи наверняка приняли к сведению, что их цель слишком пристально за ними наблюдает. Юноша не стал прибавлять шаг, потому что дуэт, похоже, не спешил его нагнать; они старались поддерживать один темп и расстояние до объекта слежки. Для проверки своей догадки Борис повернулся ещё раз через несколько метров — незнакомцы подошли ближе. У них было много чего общего: рост и худощавое телосложение, да и тряпки, с виду, носили одинаковые, только лиц не разобрать из-за плотно натянутых капюшонов, которые прикрывали пол-лица.

Голова роилась вариантами о сбросе хвоста. До салона татуировщика оставалось полквартала, поэтому любое действие будет полезнее, чем взвешенный план. Борис развернулся всем телом, встречая преследователей раскрытой грудью, но хвост испарился, оставив в одиночестве прохожих. Незнакомцы разминулись с юношей после пешеходного перехода на перекрёстке. Парни в чёрном приблизились достаточно близко, чтобы раскрыть себя, и сразу повернули направо, скрывшись за углом здания.

«Паранойя, заходи, присаживайся к остальным; ждём шизофрению и начинаем», — воздержался Борис, чтобы не произнести свои мысли вслух.

Без десяти шесть он стоял напротив потухших трубок, которые складывались в название уже знакомого места: «Тату-салон», открыл дверь и услышал только слабый звон колокольчика, который должен был раскатиться по всему парадному помещению, но в комнате гремели недовольные мужские крики:

— Всё это из-за тебя! Ты плохо кожу обработал!

Здоровяк в красной майке-борцовке и рваных джинсах стоял рядом со стойкой ресепшена и грозил пальцем перед безэмоциональным лицом татуировщика. Для Бориса не представлялось возможным разглядеть весь багряный букет эмоций, потому что незнакомец даже не обернулся, когда он вошёл. Подойти с боку нельзя — обожжёт.

— Такое случается, если не следовать инструкции по обработке после нанесения татуировки или пропускать сеансы обработки, — проговорил Виктор внятно, но как-то механически, словно робот. — Вам нужна помощь доктора, — татуировщик потянулся к визитнице за стойкой ресепшена и протянул белую карточку злой детине.

Рослый мужчина хлёстким броском правой руки, плечо которой по-прежнему было скрыто от Бориса, схватил визитку и демонстративно смял её перед лицом мастера. Оба молчали и смотрели друг другу в глаза. Через пару мгновений правая рука опустилась, явив причину перебранки, — от атлетически округлого плеча и до начала предплечья лучился, сливался и переплетался красный отёк с кусочками отслаивающейся чёрной и красной краски, а задумывалась эта припухлость как высокохудожественный и замысловатый узор.