Бюст Бернини - Йен Пирс

Сначала Аргайл не слышал ничего из этой беседы, но приблизившись, все же уловил несколько слов, в том числе «тревожит», «угрожающая». И еще, похоже, ди Соуза хотел срочно переговорить с мистером Морзби.

Но большей части беседы, особенно попыток Тейнета как-то успокоить испанца, Аргайл все равно не расслышал. Джек Морзби, тоже подошедший следом, в насмешливом недоумении качал головой.

— Господи, что за люди! Как только вы их выносите? — воскликнул он. — Нет, черт побери, с меня довольно! Еду домой. Отсюда недалеко. Может, встретимся как-нибудь, посидим, выпьем по рюмочке?

Он дал Аргайлу свой адрес и вышел на свежий вечерний воздух Санта-Моники.

Тем временем Тейнет, слегка покачиваясь на каблуках, пытался отбиться от неожиданной атаки ди Соузы, но получалось это у него неважно. Он изо всех сил старался разуверить рассерженного испанца в его опасениях, но тот не отступал, спор продолжался, и Тейнет решил избрать другую тактику — мое дело сторона. Он не имеет никакого отношения к этому бюсту, твердил Тейнет, и ди Соузе это прекрасно известно.

Но на Гектора и это не произвело должного впечатления. Впрочем, что тут можно было сделать? И он отступил, сердито бормоча себе что-то под нос. Аргайлу, разумеется, было очень любопытно выяснить, из-за чего разгорелись такие страсти, но, зная словоохотливость испанца, он решил, что тот вскоре непременно проболтается. Гектор просто славился своим неумением хранить секреты — как чужие, так и собственные.

— Чего это ты тут разглядываешь? — спросил его по-итальянски испанец, приблизившись к стойке бара.

— Ничего особенного. Просто недоумеваю, почему это ты вдруг так распалился.

— Причин множество.

— Тогда валяй, выкладывай, — сказал Аргайл. Ди Соуза молчал.

— Наверное, опять занялся контрабандой? — доверительным шепотом осведомился у него Аргайл.

Знающие люди утверждали, что ди Соуза сколотил немалые деньги на переправке произведений искусства через итальянскую границу, причем делал это до того, как власти успевали выдать отказ на экспорт. И уж они, эти власти, наверняка никогда бы не дали разрешения на вывоз скульптуры Бернини. Мало того, они просто взорвались бы от ярости, узнав, что это произведение вывезено из страны контрабандным путем.

— Не смеши меня! — рявкнул в ответ ди Соуза, но в его голосе уверенности не было, что и убедило Аргайла в правильности догадки.

Аргайл пощелкал языком и фальшиво сочувственным тоном произнес:

— Не хотелось бы мне оказаться на твоем месте, когда люди из «Белль арт» вопьются в тебя своими когтями. Это будет просто ужасно, даже думать не хочется.

Ди Соуза окинул его мрачно-подозрительным взглядом.

— Это, знаешь ли, очень серьезное обвинение, контрабанда…

— Да не контрабанда меня сейчас беспокоит.

— Тогда что же? Давай же, Гектор, выкладывай!

Но убедить испанца расколоться не удалось. Ди Соуза явно паниковал и избрал новую тактику — полного умолчания. Нет, понять его можно, думал Аргайл. Одно неосторожно оброненное на людях слово — и репортеры налетят, как мухи. Если бы Тейнет встал и публично поблагодарил ди Соузу за то, что тот добыл для него бюст контрабандным путем, о, что бы тут началось!.. Шепнуть на ушко кому надо, обронить намек, и Гектора ждут в Италии большие неприятности. Неизбежный суд, и он будет давать показания, и если вдруг заявит, что и понятия не имел о том, что находилось в ящике, кто же ему поверит? Обвинитель будет ржать, как лошадь. Аргайл и сам никогда бы не поверил.

— Гм… — задумчиво буркнул он. — Ладно. Остается только надеяться, что никто ничего не заметил. Единственное, что могу сказать: тебе страшно повезло, что здесь нет Флавии. Она бы сожрала тебя живьем.

Аргайлу не следовало этого говорить, но весь сегодняшний день, а точнее — всю неделю, на уме у него была исключительно Флавия ди Стефано, ни о чем другом он почти не думал. Положа руку на сердце следовало бы признаться: именно Флавия была главной причиной его пребывания в Риме. Если не кривить душой, Аргайл должен был бы сказать именно так, хотя, конечно, великолепие зданий, старина, обилие произведений искусства, таинственные улочки, еда, погода и местные жители тоже сыграли свою роль. Но больше всего занимала его мысли и чувства именно Флавия ди Стефано, старый друг, детектив из итальянского управления полиции по борьбе с кражами произведений искусства. Женщина, никогда не одобрявшая контрабандистов, расхищающих итальянское культурное наследие.

Но увы, Флавия не отвечала Аргайлу взаимностью. Она была ему веселым товарищем, надежным другом, и хотя тот просто из кожи лез вон, чтобы отношения из чисто дружеских перешли наконец в иное качество, все его старания были почти напрасны. Аргайл уже был сыт всем этим по горло, именно поэтому и задумался всерьез о возвращении в Англию.

Ну что еще он мог поделать? Однажды, выходя с Флавией из кинотеатра, упомянул о предложении Бирнеса, и что же? Думаете, она воскликнула: о нет, не уезжай? Или: пожалуйста, прошу тебя, останься? Или: буду страшно скучать по тебе?.. Да ничего подобного! Сказала лишь, что его карьера только выиграет от переезда в Лондон, и резко сменила тему. Мало того, с тех пор они почти не виделись.

— Что-что? — спросил Аргайл, заметив, что ди Соуза продолжает болтать.

— Я говорил, что когда наконец разберусь с этим Морзби, даже твоя Флавия потеряет ко мне всякий интерес.

— Ну, валяй. Если получится. Кроме того, она вовсе не моя.

— Я ведь уже сказал тебе: все получится. Проще простого.

— Что именно? — растерянно спросил Аргайл. Очевидно, он пропустил мимо ушей большую часть того, о чем распинался перед ним испанец.

— Не умеешь слушать — не слушай. Повторять не собираюсь, — сердито пробурчал ди Соуза. — Уже второй раз за день ты выказываешь полное пренебрежение к моим историям. Кроме того, судя по тому, как засуетились гости, Морзби только что прибыл. И мне надо с ним срочно переговорить. Ладно, увидимся позже. Надеюсь, хоть тогда выслушаешь до конца.

Все присутствующие дружно устремились к главному входу, откуда открывался вид на подъезд к музею, и Аргайл последовал за ними. Ди Соуза оказался прав. Прибыл мистер Морзби собственной персоной, и его появление произвело не меньший переполох, чем приезд какого-нибудь средневекового монарха в маленькую провинцию. Впрочем, в некотором смысле он таковым и являлся. Круг его интересов был весьма широк, насколько помнил Аргайл, он простирался от нефти до электроники, от разнообразных видов вооружения до банковских услуг, а также на прочие промежуточные виды бизнеса. Музей был для него занятием побочным, если только Тейнет не сумел заболтать магната, внушить ему, что следует хорошенько раскошелиться и потратить немалые деньги на строительство Большого Музея.

Странное представление разворачивалось перед глазами Аргайла. Внушительное и одновременно несколько комичное. Машина была пресловутым непомерно вытянутым лимузином, примерно футов сорока в длину, с маленькой радио— и телеантенной в задней части, и вся сверкала черными тонированными стеклами и хромированными деталями. Она медленно подползла ко входу, и невропат Тейнет скатился по ступенькам вниз, сражаясь за честь распахнуть дверцу. В сгущающихся сумерках из нее не спеша вышел один из богатейших людей западного полушария, и все собравшиеся взирали на него в благоговейном почтении.

На взгляд Аргайла, ничего могущего внушить столь трепетное отношение в старичке не было. Во всяком случае, с чисто визуальной или эстетической точки зрения. Артур М. Морзби II был крохотным худеньким стариканом, который, близоруко щурясь, поглядывал сквозь толстенные стекла очков. Он был одет в слишком тяжелый для такой погоды костюм, который к тому же скверно на нем сидел. Морзби был почти абсолютно лыс да еще к тому же и косолапил. Тонкие бескровные губы, россыпь старческих пигментных пятен на лице и странно заостренные вверху уши. Вообще, на взгляд Аргайла, он немного походил на злобного садового гнома. Поставив себя на место Анны Морзби, Аргайл начал понимать, почему она находила столь привлекательным адвоката Дэвида Барклая, самодовольного пижона с замашками Нарцисса.

Если бы не банковский счет, никто бы и не посмотрел второй раз на этого старикашку. Впрочем, приглядевшись, Аргайл понял, что не совсем справедлив к Морзби. Лицо у него значительное. Лицо человека, с которым принято считаться. Полностью лишенное какого-либо выражения, оно тем не менее так и лучилось холодным презрением к собравшейся вокруг льстивой и заискивающей толпе. И каковы бы ни были бесчисленные недостатки Артура Морзби, обвинить его в непонимании того, отчего так радостно приветствуют его люди, было никак нельзя. Он прекрасно понимал, что внешние данные, обаяние и ум здесь совершенно ни при чем. Но вот он исчез в дверях музея, спеша заняться делом, и приветственные возгласы стихли.