Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда) - Леонид Словин

Поднявшись на восьмой этаж, Виктор подошел к окну.Пейзаж был знакомый: " Ночь, улица, фонарь, аптека..."

Окна квартиры, в которой был убит Ли, тоже выходили на эту сторону. По меньшей мере, из десятка окон в доме напротив могли заглянуть в тот вечер к нему в комнату, не задерни он предусмтрительно шторы.

Кто-то мог, случайно глянув вниз, увидеть и киллеров, входивших в подъезд. Или выходивших из него...

Во многих окнах в доме напротив и сейчас еще горел свет.

Чернышев принялся внимательно просматривать их одно за другим, пока не нашел то, о котором писал в своем рапортие участковый...

На звонок в дверь долго никто не отвечал, потом раздался глухой мужской голос:

- Кто ?

Виктор назвался.

Непродолжительное молчание: там, по - видимому, переварили внезапное вторжение.

- Подождите... Сейчас...

Дверь открылась, и перед Виктором предстал человек его возраста в инвалидной коляске. "Телеглаз", как назвал его участковый.

Лицо инвалида, как у всегда у тех, кто мало бывает на воздухе, светилось желтовато - серым налетом, но глаза под бритым черепом смотрели настойчиво и яростно..

Виктор непроизвольно отвел взгляд.

В прошлой своей жизни, ничего кроме брезгливости, не мог он испытывать к человеку, подглядывавшему в оптический прибор за соседями.

Но в т о й его, Чернышева, жизни "хорошее" было четко и бескомпромиссно отделено от "плохого".

На этот счет существовали категорические высказывания любимых авторов. В доме родителей продолжался бесконечный интеллигентский треп о совести, которая либо есть, либо отсутствует.

" Это как же! Читать чужие письма! Позор!.."

Но теперь Чернышев признавал интерес к чужой жизни. Правда, только при наличии профессиональной сверх-задачи. Если речь идет о борьбе с уголовной преступностью, в разведывательных и контрразведывательных целях...

Многое он отдал бы сейчас за то, чтобы нашелся человек, подсматривавший за квартирой китайца в момент, когда там орудовали киллеры...

- Это вы по поводу китайца ? - спросил человек в инвали дной коляске.

Виктор кивнул. Инвалид развел руками:

- Да что еще я могу сказать ? Ведь говорил уже, что не видел ничего особенного...

- Ничего?

- Абсолютно.

В принципе на этом можно было ставить точку.

Человек в инвалидной коляске ждал.

Виктор подумал немного, потом спросил, стараяь не показа ться полностью бестактным:

- А вы бы не могли дать мне взглянуть в вашу подзорную трубу ?

Инвалид на мгновение дрогнул. Его словно застали за чем-то постыдным. Но все же, вздернув брови, решился:

- Коли надо - так надо !...

Он отъехал в угол, открыл дверцу шифоньера и достал оттуда подзорную трубу. Потом, пошарив за шкафом, - штатив.

Установив штатив и приспособив к нему трубу, Виктор вни мательно вгляделся в открывшуюся перед ним перспективу. По- том сменил угол зрения в поисках оптимального варианта.

Дом напротив был виден ясно и четко: скорей всего, увеличительная способность трубы была наредкость высокой. Но вширь поле зрения ограничивал размер оконного проема.

Виктор представил себя инвалидом, заглядывающим в чужую жизнь. Вот мелькнула вышедшая из ванной женская фигура. Торопливо кинулась друг другу в объятья истосковавшаяся парочка...

Но одно дело - истекающий слюной импотент перед замочной скважиной или перед глазком "пип - шоу", когда где - то на сцене уже просто автоматически трахаются за деньги партнеры.

Другое - этот наблюдательный пост у окна...

Что чувствовал в такие минуты, человек в инвалидной коляске.

Тут была не только своя логика, но и своя правда.

Потому что у того, у кого есть все, правда, она, совсем не та, чем у того, кто лишен всего.

Благоприобретенная внешняя шероховатость так и не удалила до конца его внутренней деликатности, поэтому Чернышев даже не поинтересовался, живет ли хозяин квартиры один или с кем- нибудь из родственников, есть ли у него семья.

- Так вы говорите, - никто не выходил и не заходил ? - спросил Виктор задумчиво.

- Да поздновато уже было. И холодно...

Виктор нацелил трубу на квартиру Ли. Шторы на окнах были задернуты. " Милиция постаралась..."

- А сутенер, который привел к китайцу девку, был один ?

- Двое... - удивленно откликнулся инвалид. - Они всегда вдвоем ходят...

- Они ведь не в первый раз с ней приезжали?.

Инвалид кивнул:

- Я его тут уже видел и раньше.

Виктор вздохнул:

- Может хоть какая еще мельчайшая деталишка...

Он всегда испытывал неловкость перед инвалидами.

Мужчина в коляске задумался.

- Тетка еще одна выходила. С собакой...

Но тетки Виктора не интересовали.

- Хотите чай ? - спросил вдруг хозяин квартиры. Чем-то ему нравился этот приехавший на ночь мент, а чем - он объяснить бы не смог.

- Да нет, спасибо !

- Пива ? - поинтересовался тот снова.

Отказываться было неловко и Виктор кивнул.

Инвалид подъехал к холодильнику, достал две бутылки, открыл и пододвинул к Виктору стакан, а свой взял в руки.

- Вот так и живем, - вдруг ни с того, ни с сего сказал он. - Хреново, а что поделаешь ? Кому - то надо было это делать...

И так как Виктор уставился на него непонимающе, жестко и нервно бросил:

- Это Афганистан...

Виктор сморщился, с силой сжал губы. Представил себя на его месте. Вот здесь, в этой квартире, в инвалидной коляске. С длинной подзорной трубой в руках, разглядывющим чужие окна...

- Сороковая армия?

- Кандагар.

- А меня в Кабуле ранило...

Теперь Виктор не мог вот так просто встать и уйти.

Во рту ощущалась хинная горечь, глаза резало. Он чувствовал, как снова переполняет его волна даже не столько сочувствия, сколько поднимающейся из самой глубины сознания ненависти... К тем, кто это все тогда начал. Закрутил. Всех подставил. Искалечил. Для чего это было все надо? Кому?!

Пейджер Чернышева внезапно включился.

Его просили позвонить в РУОП дежурному.

- Чернышев. Слушаю...

- Завтра в девять быть у заместителя начальника Управле ния...

- В курсе, что там?

- Летит израильский хирург со своим импрессарио. Генерал вызывает тебя вместе с "сестрой"...

Надо было идти.

- Ладно, кореш, - выдавил он из себя. - Если я хоть чем-то могу тебе помочь, быть полезным, - вот тебе мои теле фоны. Этот домашний. А вот в к о н т о р е...

День был тяжелый - операционный, который отбирает обычно много нервов и сил.

Перед тем, как уехать домой, профессор Бреннер все равно провел введенный им же обязательный вечерний обход.

Ни с временем, ни с усталостью он никогда не считался, и в свои шестьдесят работал, фактически, на износ.

Он вышел улицу.

Зима в Тель-Авиве стояла мягкая. Это не Иерусалим, снега здесь и раз в пять лет не увидишь. Еще за несколько минут до ливня могут, как ни в чем не бывало, ярко светить звезды.

Бреннер сел в машину, подвел к контролеру автостоянки, шутливо откозырял...

У него были ловкие руки и цепкий взгляд. И тот особый инстинкт, который превращает врача в целителя.

Его побаивались и не только больные, но свои же коллеги тоже. Одни приписывали ему талант, другие гипнотическую силу. Но все это была мистика. На самом деле все решали упорство и тяжкий труд.

Бреннер одним из первых в Израиле перешел на метод перекрестного взаимообмена органами для трансплантации. Зачинателем был еще покойный Дан Шмуэли - блестящий хирург и философ.

Закон разрешал пересадку органов лишь внутри семьи. А что, если близкие родственники нуждающегося в пересадке, не могут стать его донорами из-за биологического несоответ ствия? Оставить без помощи?

Шмуэли нашел выход:

Известно: если пересадка не связана с деньгами и носит альтруистический характер, никто против нее возражать не будет. А коли так - кто-то из близких родственников одного из больных может пожертвовать свою почку другому,а родственник того, в свою очередь, первому. Обе операции при этом следовало производить одновременно...

Сам этот метод, естественно, при всем его стерильном соответствии морали, революции, однако, произвести не мог. Ведь только в Израиле в очереди на пересадку стояли около девятиста человек, и еще по двести прибавлялось к ним каждый год.

Операций же производилось максимум сто сорок.

Но за границей существовали другие правила. И те, у кого было достаточно денег, могли произвести пересадку в любой точке земного шара, где имелся трансплантируемый орган, соответствующая клиника и достаточный уровень сердечной хирургии.

Этим-то как раз ему и предстояло скоро заняться в Эстонии.

Нельзя сказать, чтобы это не вызывало у него угрызений совести. Ведь он закрывал глаза на весьма щекотливое обстоятельство: не знал и знать не хотел, откуда берутся трансплантанты ? Его, как врача, интересовало только одно: он может и должен спасать человеческие жизни.

Правда, полезное при этом сочеталось с приятным. После каждой такой операции он клал в карман приличную сумму...