Путешествие Демокрита - Соломон Лурье

Гостя удивило богатое убранство дома. Мебель, сделанная из неизвестных Демокриту пород дерева и слоновой кости, лежанки, устланные мехами каких‑то пятнистых зверей, подушки, покрытые яркими синими, красными и желтыми материями. Одежда гостей также поразила Демокрита. Никогда в Греции не видел он тканей такой замечательной белизны и тонкости.

«Самые богатые люди не имеют у нас такой одежды», — подумал Демокрит.

Слуги принесли воду для мытья рук и полотенца, а затем подали первое блюдо, которое гости принялись есть руками. Демокрита заинтересовало удивительное жаркое, слегка напоминающее тыквенную кашу.

— Это жареные побеги папируса, — пояснил хозяин. — Мне хотелось угостить тебя египетскими блюдами. Ты, конечно, пользовался листами папируса для письма, но вряд ли когда‑либо ел папирус, а ведь он довольно приятного вкуса. Попробуй также луковицы лотоса. Помнишь, Одиссей рассказывал о пожирателях «сладко–медвяного лотоса». Спутники Одиссея считали эти луковицы такими вкусными, что, отведав их, не захотели возвращаться домой. Здесь ты можешь есть лотос круглый год. Сам я предпочитаю хлебцы, выпеченные из семян лотоса, но очень советую тебе отведать печеные луковицы — они замечательно вкусны. Бери, бери, не стесняйся. Или ты боишься, попробовав лотоса, забыть свои дела и заботы и остаться здесь навсегда?

Демокрит засмеялся.

— Нет, суеверия древних не пугают меня. Просто я боюсь лопнуть, если буду пробовать все, что поставлено на стол. Ведь я не пифагореец, мне хочется отведать и мяса. У нас дома мясную пищу едят только в праздники.

— Здесь можно часто есть мясо, — сказал Аркесилай. — Египетская религия запрещает убивать коров и есть коровье мясо. Быков режут только тогда, когда хотят принести жертву богам, но и тогда разрешается есть лишь некоторые части мяса жертвенных животных. Однако продавать его позволено, и у египтян всегда можно купить по недорогой цене свежую говядину.

— У египтян много странных поверий, — подтвердил Демокрит. — Суеверия местных жителей вызвали негодование даже у моего раба. Подумай только: крокодил, приносящий столько зла людям, считается у них священным животным и его нельзя убивать! Коровам, ибисам, кошкам они приносят жертвы. Даже навозного жука, которого они называют скарабеем, сделали предметом почитания. Мне говорили, что главную богиню изображают здесь с коровьими рогами, и из страха перед ней ни один египтянин никогда не ест коровьего мяса. Более того, египтяне не целуют ни эллинов, ни других иноземцев в губы, так как они могли прикоснуться к запретной пище. Не понимаю, как вам удается ладить с такими фанатиками?

— Тебе рассказывали всякую ерунду, — перебил Демокрита грек с рыжей всклокоченной бородой. (Грека звали Леонид, и сидел он по левую руку от хозяина.) — Я сам женат на египтянке. Пусть боги пошлют всем вам таких хороших и любящих жен! Она соблюдает все египетские обряды, но, когда я возвращаюсь после долгого отсутствия, всегда встречает меня поцелуем и не считает это грехом. Египтяне такие же люди, как и мы. Обычаи, которые приезжим кажутся доказательством их глупости, на самом деле полезны и даже необходимы в этой стране. Меня, например, смешило сперва, что египтяне целыми семьями вылезают ночью спать на крыши своих домов, а теперь я и сам так делаю. Москиты, от которых не спасают никакие занавески, не подымаются высоко, поэтому крыша — единственное место, где можно переночевать и не быть искусанным. Ты спрашиваешь, почему египтяне почитают ибисов? Побудь здесь до тех пор, пока спадет вода. На земле остается столько всякой нечисти, что если бы не ибисы, жить стало бы невозможно: эти птицы уничтожают улиток, гусениц и змей. Тебе не нравится богиня в образе коровы, а как же ты относишься к греческой Ио[9] и козлоногому Пану?[10]

— Допустим, — согласился Демокрит, — обычаи египтян по–своему разумны. Но ты же не собираешься навсегда остаться в Навкратисе? А в Греции привычки твоей жены покажутся смешными.

— Почему, собственно, ты считаешь, что я не могу остаться здесь навсегда? — обидчиво спросил Демокрита рыжий грек. — По–твоему, если отсюда не посылают юношей на олимпийские игры, то мы уж и не люди? Может, тебе показалась невкусной наша пища? Конечно, у себя в Абдерах ты привык к более изысканным блюдам…

— Нет, что ты! — запротестовал Демокрит. — Здесь все прекрасно. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Раз ты не собираешься уезжать, тогда другое дело.

— А для чего уезжать? — вмешался Аркесилай. — Я думаю, на всем свете нет другого города, где торговля приносила бы такой доход, как в Навкратисе. На западе, в Кирёне, я скупаю сильфий и продаю его в Грецию. Многие богатые старики добавляют сильфий в пищу. Они дорого платят за это лекарство, без которого чувствуют себя плохо. Свой товар я могу продавать дешевле, чем купцы из других городов, потому что мне — жителю Навкратиса — не надо платить пошлину, закупая сильфий и вывозя его из Египта. Я не вижу причины уезжать отсюда. Купец живет там, где ему выгоднее торговать. А когда есть деньги, всюду хорошо.

— А ты не боишься, что в один прекрасный день все твое благополучие может рухнуть? — вмешался рыжебородый грек. — Нас, греков, здесь мало, мы, как корабль в безбрежном море, среди чуждого нам народа. Наше богатство раздражает египтян, и, стоит персидскому царю спустить их с цепи, нам придется плохо.

— Ну, я‑то как‑нибудь выкручусь. А если нет, я, по крайней мере, пожил в свое удовольствие. Недаром существует поговорка: «На хорошем дереве и повеситься не жаль».

С этими словами Аркесилай хлопнул в ладоши. Вошли рабы, унесли столики, на которых стояли блюда с растительной и мясной пищей, смели с пола кости и крошки и принесли воду для омовения. Вслед за этим рабы принесли фрукты и закуски — сицилийский сыр, маслины, орехи, сушеную смокву, привезенную из Родоса, сирийские финики и удивительный плод, который хозяин назвал египетским миндалем — персеем. На большой стол поставили вазу, в которой густое египетское вино было смешано с водой. Хозяин, зачерпнув вина, провозгласил первый тост в честь олимпийских богов. Потом выпили за героев, покровительствующих людям. Хозяин угостил Демокрита также желтым египетским вином, приготовленным из плодов лотоса.

— Превосходное вино, — сказал Демокрит. — Если бы я был купцом, то ввозил бы в Грецию не сильфий, а это вино.

— Каждому свое: молодым вино, старым сильфий. Впрочем, надо попробовать. Возможно, виноторговля окажется выгодным делом, — усмехнулся Аркесилай.

— Кстати, знаешь ли ты историю лесбосского виноторговца Харакса? — спросил Демокрита Леонид.

— Нет, а что, он тоже живет здесь?

— Что ты! Он жил в Навкратисе больше ста лет назад. Ведь это брат знаменитой поэтессы Сапфо, которую называют десятой Музой. Наверно, ты не раз слышал ее свадебные песни. Помнишь, как запевают подружки невесты:

Сладкое яблочко ярко алеет на ветке высокой —Очень высоко на ветке; забыли сорвать его люди.Нет, не забыли сорвать, а достать его не сумели!

Это ее стихи. Самое же красивое стихотворение — это гимн Афродите.

— Мне уже давно не приходилось бывать на свадьбах, — с улыбкой ответил Демокрит. — Но имя Сапфо мне, конечно, хорошо известно. Дома у меня хранятся несколько свитков с ее стихами. Но какое все это имеет отношение к Египту и что случилось с Хараксом?

— В один из своих приездов в Навкратис, — начал Леонид, — Харакс увидел на улице города девушку необыкновенной красоты. Она так понравилась юноше, что он проводил ее до самых дверей дома, в котором она жила. От соседей Харакс узнал, что девушка — рабыня богача Ксанфа, что родом она из Фракии, что настоящее ее имя — Дбриха, но за прекрасный цвет лица все называют ее Родбпис — Розовощекая. Юноша не спал ночей и мучился так, что друзья, у которых он жил, посоветовали ему предложить Ксанфу большую сумму денег и уговорить его продать Дориху. Хитрый работорговец воспользовался наивностью страстно влюбленного юноши и запросил у Харакса все его состояние. Харакс продал все, что имел, выкупил Дориху и сделал ее своей женой. Он написал об этом сестре, которую нежно любил; он не сомневался, что та одобрит его поступок. В своих стихах Сапфо воспевала любовь, и кому, как не ей, казалось, должен был Харакс рассказать о своем счастье? Он сообщил сестре, что собирается привезти красавицу Родопис на родину.

Однако Сапфо сурово осудила поступок брата. Женитьба на рабыне казалась ей верхом нелепости. Даже став свободной, Родопис все‑таки недостойна, по ее мнению, быть женой грека. Сапфо жалела брата и сердилась на него. Она написала брату, чтобы он и не мечтал о возвращении на родину вместе с Дорихой. Подумал ли Харакс о своих детях? Ведь рожденные бывшей рабыней, они по законам государства никогда не смогут унаследовать имя и имущество отца и стать полноправными гражданами. А насмешки всего города? Соседи не дадут жить спокойно ни самому Хараксу, ни его родственникам.