Адам Бесподобный - Элеонора Кременская

Адам был в числе уступивших, его передернуло от отвращения, когда к ноге привалилось горячее тельце хрипло дышащего мальчика. У ребенка была рвота, слюни, слезы, все вперемежку, и теткин настырный шепот: «Молись и все пройдет!»

После, Адам видел теток с их выводком в монастырской трапезной. Соболезнуя истощенному, измученному виду детей монахини кормили «странников» супом и пирожками.

Тема наглых теток с орущими детьми вообще преследовала Адама на протяжении всей его жизни. И вечно, несмотря на его усталый, сонный вид, когда после смены (работы на стройке), он едва мог пошевелиться, приземлялся на свободное сидение в общественном транспорте, лезли тетки с капризными карапузами, норовя, именно его согнать с места.

Несколько раз Адам вступал в перепалку, но всегда проигрывал, как проигрывал любой мужчина-водитель перед наглой девахой неторопливо пересекающей пешеходный переход. Знает настырная баба, что штраф за то, что не пропустил пешехода больше тысячи рублей, вот и идет не торопится, также и мамашка с ребенком уверена, что каждый будет рад в общественном транспорте уступить ей свое место.

Иногда Адам сердито размышлял о необходимости покупки автомобиля, потому как теток с детьми развелось видимо-невидимо.

– О чем задумался? – спросила Нева, потягиваясь.

– Нева, а у вас дети есть? – повернулся к ней Адам.

– Пора бы нам перейти на «ты»! – недовольно пробурчала Нева и с вызовом посмотрела в глаза соседу. – Еще чего, дети! Это Верка с Зойкой спят и видят себя мамашами, а мне этакого счастья не надо! Да и куда рожать, не девочка уже!

Адам обрадовался, благодарно улыбнулся и неожиданно для себя рассказал причину своего неприятия детей.

– Как я тебя понимаю! – с энтузиазмом вскричала Нева, на время позабыв о своей профессии акушерки. – Сколько раз видела, как молодые дуры, новоиспеченные мамашки выпихивают ребенка вперед себя со ступенек маршрутки, едва руку не выкручивают! Сразу видно, на фиг им дети сдались, им обещанный президентом материнский капитал важнее!

– Кошмар! – согласился с ней Адам.

***

Солнце на востоке показалось из-за верхушек плотно сомкнутых угрюмых елей, яркий желто-розовый шар выбросил одну огненную стрелу, и небо сразу посветлело, над елями взмыли птицы, будто приветствуя долгожданное тепло. Последние клочки тумана уползли в низины, прячась в высокой траве, хоронясь в глубоких бочагах и заросших широких канавах.

Несмотря на ранний час, соседи Адама Бесподобного давным-давно были на ногах. Бабка Пелагея вооружившись бельевой корзиной, умотала в лес, за грибами. Проводив старуху взглядом, Бесподобный потоптавшись на крыльце, решился и направился к ее дому.

Дочь Пелагеи, старая дева, рябая, некрасивая Катька принесла с кухни супницу с супом и торжественно водрузила ее посередине стола.

– Зачем это? – промямлил он сконфуженный самим таинством то ли завтрака, то ли ужина, не поймешь. – Можно было бы просто в тарелки супу налить.

Она посмотрела на него со значением, но ничего не ответила.

После, принесла миску с тушеными овощами и большим куском говядины, обильно политым подливой.

Он мучился, но ел, мысленно добавляя на стол рюмку водки, которой не могло быть в ее доме. Бабка Пелагея хотя и прослыла самогонщицей, сама не пила, а продавала пойло записным деревенским алкашам.

Закончился то ли завтрак, то ли ужин и вовсе непривычно для Адама. Рябая Катька испекла для него в печи ягодный пирог и, подоив корову, поставила на стол кружку парного молока.

– И кур у вас много? – задался Адам подсчитывать чужое добро.

– Двести штук, – застенчиво ответила Катька, но вздрогнув, отскочила подальше от соседа, услыхав шаги в сенях.

Бабка Пелагея не держала зла на Бесподобного. Удивительно странная для деревенских жителей женщина, она поражала Адама приятным округлым лицом с ямочками на щеках, светлыми бровями, седыми ресницами и серыми глазами. Волосы Пелагеи на манер модниц были будто покрашены, тут светлая прядь, там темно-русая. Легкомысленная и веселая, она беспечно порхала по жизни, не отвечая на жаркие мужские признания в любви, игнорируя всякого влюбленного в нее человека, на вопрос односельчан, почему? Всегда смеясь, утверждала с уверенностью фанатиков бога: «В этом мире любви нет, а ее подобие мне без надобности!»

Рябая Катька приходилась бабке Пелагее племянницей, родная сестра – гулена подбросила ребенка еще маленькой, да и укатила, больше Пелагея ее не видывала.

– Жених? – удивилась Пелагея на сбивчивое объяснение Катьки и окинула Адама Бесподобного с головы до ног пристальным, враждебным взглядом. – Он тебе в отцы годится!

– Мам! – умоляюще сложила руки, рябая Катька.

Бабка Пелагея, не желая поддерживать разговор, взяла в руки кочергу и демонстративно начала рыться в тлеющих углях печки.

Адам встал:

– Двадцать тысяч рублей и путевка в Геленджик!

Пелагея обернулась, смерила его настороженным взглядом:

– Поросенок, сто куриц и дойную корову даю Кате в приданое!

– Мама! – негодующе воскликнула рябая Катька и бросилась к сундуку.

Старуха проследила за ней длинным взглядом:

– Мы не голытьба! Еще даю пуховую перину, две подушки, шерстяное одеяло, пятьдесят хлопчатобумажных простыней и пододеяльников с наволочками в придачу!

Адам поглядел на Катьку, на ней было платье из хорошей ткани, но довольно безвкусного фасона, в котором она выглядела нелепо и вульгарно.

Бабка Пелагея кинулась к шифоньеру, без слов распахнула его. Он подошел, оценил.

На вешалках висели в ряд платья, кофты, юбки старой девы, пардон, невесты Бесподобного.

– Беру! – ударил по рукам с бабкой.

Пелагея расплылась в довольной улыбке. Рябая Катька застенчиво прильнула к плечу седого жениха, он похлопал ее по плечу, ну будет, будет рыдать!..

7

Еще несколько дней назад Вера Павловна и подумать не могла, что судьба уготовит ей встречу с Адамом Бесподобным.

Что он за человек, размышляла она, лежа в кровати.

При всей своей наивности и внешнем простодушии, Вера обладала непримиримой, прямолинейной душой, часто вступала в конфликт с развратными, похотливыми самцами, пытающимися ее охмурить, чтобы использовав в качестве бабочки-однодневки, бросить.

Пару раз, правда, ее, все же, обманывали. Но, пылая чувством справедливости, она, из принципа намалевала на капоте машины краской из баллончика одному похабные слова, которые тот так любил вворачивать в процессе разговора, к другому влезла в форточку (квартира была на первом этаже) и взяв ножницы, смело порезала в лохмотья респектабельные костюмы, в которых он таскался по многочисленным официальным мероприятиям, важничая и надувая щеки.

Вспомнив, как она вела себя с ним, когда, будто последняя дурочка слишком часто смеялась, нарочно ущипнула себя за руку. Наказывать саму себя у нее вошло в привычку из-за сурового воспитания родителей. Жестокий и черствый отец, живущий по принципу, если завтра война, изводил детей казарменной дисциплиной. Вера до самой смерти была обречена заправлять кровать так, чтобы не дай бог, не оставить на поверхности покрывала складок. Спала только на спине, в позе руки по швам.

Ее старшие братья, не сумев сбросить с себя ярмо армейской жизни и выучившись, под напором отца, в военном училище, пошли и дальше вышагивать старшими офицерами, муштруя не столько новобранцев, сколько собственных детей.

Вера смогла увернуться от продолжения казарменного положения в своей судьбе, поступив в театральный институт.

Узнав о ее выборе, отец, поправив форму, смахнув несуществующие пылинки с погон, подвел итог:

– Что от тебя было ожидать, девчонка? – вопросил он и четким строевым шагом покинул ее.

Вера вздохнула, с трудом отгоняя навязчивое сравнение отца с надменными фигурами нацистов.

Впрочем, это сравнение посетило ее и не раз, в особенности, когда она, невзирая на зловещие предрекания отца, что ничего путного из нее не выйдет, получила красный диплом и поселилась, несмотря на воровское едроссовское правительство, при котором нормальные работящие люди вынуждены были скитаться по углам, снимать жилье у жадных квартирных хозяек, в своей собственной квартирке.

Вера была рада радешенька и печному отоплению, и отсутствию элементарных удобств, лишь бы быть подальше от деспотичного отца и глупой, во всем потакающей ему матери-домохозяйке.

Впрочем, отец так ни разу и не переступил порога ее квартиры.

Обозвав дочь неблагодарной, он навсегда закрыл для нее двери родительского дома и остальным запретил общаться с опальной дочерью и сестрой.

Часто, Вера задумывалась, а в чем, собственно, ее вина перед родителями?! И не находя ответа, впадала в ступор, не в силах отыскать причину столь странного отношения к себе родных.