Мистер Ивнинг - Парди Джеймс

Коттедж Лили пользовался определенной известностью. В округе не было других домов, а окна ее гостиной выходили на густой лес. Здесь она могла заниматься чем угодно, и никто бы ни о чем не узнал, если только не встать перед огромным окном почти во всю ширину ее комнаты: впрочем, заглядывать внутрь мешала листва, а порою и плотный туман.

Хобарт понимал, что этот человек, кем бы он ни был, пришел сегодня не для того, чтобы учить ее Христовой любви, а дабы предаться любовной страсти. Хобарт слышал о молодом проповеднике — преподобном отце Макгилеаде; ему рассказывали о его особых молебнах, намекая, что священнослужитель полон нерастраченной энергии. Люди говорили, что он слишком громко кричит на проповедях, а вены у него на шее надуваются от напора пульсирующей крови.

Хобарт занял наблюдательный пост под прикрытием большого хвойного дерева и вовсе не удивился, когда мужчина, которого он считал молодым проповедником, обнял Лили.

Но затем случилось непредвиденное, почти невообразимое: с ловкостью профессионального гимнаста проповедник вмиг сбросил с себя одежду и встал в чем мать родила посреди ярко освещенной комнаты. Сама Лили оцепенела, точно мышь при внезапном появлении змеи. Она смотрела невидящим взглядом и даже не пыталась помочь мужчине, пока он ее раздевал. Но, судя по тому, как непринужденно он себя вел, они наверняка совершали это и раньше. «М-да, — признался себе Хобарт в безопасной древесной тени, — обычно любовники делают это постепенно». Он рассчитывал, что молодой проповедник поговорит с ней хотя бы четверть часа, затем возьмет за руку, потом, возможно, поцелует и, наконец (ах, как медленно и возбуждающе, по крайней мере, для Хобарта!), разденет и привлечет к себе.

Однако это гимнастическое выступление привело наблюдателя под хвойным деревом в полное замешательство. Во-первых, огромные размеры полового органа проповедника, вздувшиеся на нем вены и непривычная воспаленная краснота напомнили Хобарту сцены, виденные при работе на ферме. Он также вспомнил хирургическую операцию, совершенную по необходимости в маленьком и тесном кабинете врача. Тут проповедник толкнул Лили к стене, решительно набросился и проник в нее. Глаза у мужчины завращались, словно его затягивал какой-то всасывающий аппарат, а изо рта внезапно полилась невероятно обильная слюна, и он стал похож на человека, надувающего огромный воздушный шар. Его шея судорожно выгнулась, а соски напряглись, точно их подвергали ужасным пыткам.

В эту минуту Хобарт, не осознавая своих действий, вышел из укрытия, шагнул к окну и замахал руками, словно останавливал грузовик. (Позже Лили признавалась, что и впрямь решила, будто кто-то с двумя белыми флажками в руках зовет на помощь.)

Пронзительный крик разоблаченной Лили разбудил округу, и по соседству залаяло множество сторожевых псов, точно поднятых по тревоге.

— За нами подглядывают! — наконец вымолвила она и трижды какофонически вскрикнула. Но стоявший спиной к окну проповедник, казалось, страдавший тяжелым физическим недугом, полностью сосредоточился на своих телесных потребностях и, хотя Лили пыталась вырваться, лишь плотнее к ней прижимался. Тогда ее вопли усилились и, наконец, сравнялись по громкости с лаем сторожевых псов.

Даже Хобарт, очевидно, столь же дезориентированный, как и парочка, негромко закричал, продолжая тщетно размахивать руками.

— Нет, нет и нет! — Лили все же удалось подобрать и выдавить из себя эти слова. — Кто бы вы ни были, уходите сейчас же!

Теперь Хобарт подошел прямо к окну. Перестав махать, он прижался носом и ртом к стеклу.

— Это я, — попробовал он успокоить. — Хобарт, брат Эдварда Старра! Ты разве не видишь? — он совершенно не понимал, что дальше делать или говорить, но рассудил так: напугав и испортив им удовольствие, он должен теперь назваться и объяснить, что не собирался причинить им вреда. Однако его обращение еще больше испугало Лили, а ее молодой партнер забарахтался, как будто тонул на глубине.

— Это Хобарт Старр! — воззвал к ним соглядатай, подумав, что его, видимо, приняли за взломщика.

— Боже милостивый, — вздохнула Лили. — Если это ты, Хобарт Старр, пожалуйста, уходи. Имей хоть каплю приличия… — тяжело дыша, она попыталась закончить фразу.

Но в ту же минуту проповедник разорвал верхнюю часть платья Лили: ее груди и соски глянули на Хобарта встревоженными детскими личиками.

— Я войду в дом объясниться! — прокричал Хобарт снаружи.

— Ты не посмеешь! Нет, нет, Хобарт! — заорала в ответ Лили, но незваный гость отпрянул от окна, споткнулся о какие-то низкие кустики и вскоре вошел в гостиную, где проповедник уже громко сопел, изредка даже взвизгивая.

— Что на тебя нашло? — заговорила Лили, как вдруг проповедник припал ртом к ее губам и сдавленно завопил, причем из живота у него доносилось похожее на барабанную дробь урчание.

Хобарт уселся рядом со стоявшей парочкой.

Проповедник наконец-то отвалился от Лили, рухнул на пол рядом с сидящим Хобартом, что-то выкрикнул и захныкал. Лили по-прежнему стояла, прижавшись спиной и ягодицами к стене, и тяжело дышала, точнее, судорожно глотала воздух. Прервав свои странноватые всхлипы, ее партнер встал, оделся и, нетвердо держась на ногах, вышел в кухню. Со своего стула Хобарт высмотрел на длинном кухонном столе (такие обычно ставят в просторных школьных кафе) не меньше пятнадцати различных выпечек, которые Лили приготовила специально для завтрашнего церковного собрания.

Хобарт заметил, как проповедник сел за большой стол и отрезал кусок голландского яблочного торта. Чавканье, в конце концов, привлекло внимание Лили, и она поспешила на кухню, пытаясь остановить священника.

— Если я съем кусочек, церковный пикник не обеднеет. Возвращайся в комнату и развлекай своего нового ухажера, — огрызнулся проповедник, когда она хотела отобрать у него кусок.

— Должна тебе сказать, умник, что это не мой ухажер, а брат Эдварда Старра!

Пастор продолжал жевать.

— Этот торт, — сказал он, сдержанно облизнувшись, — ты пересластила.

— Вы только послушайте его! — пробормотала Лили и помчалась обратно в гостиную. Там она застыла, широко раскрыв глаза и беззвучно шевеля губами: перед ней стоял совершенно голый Хобарт, аккуратно складывавший свои трусы.

— Ты не посмеешь! — наконец воскликнула Лили.

— Кто это сказал? — огрызнулся Хобарт.

— Хобарт Старр, ты сейчас же пойдешь домой, — приказала ему Лили. — Потом я все объясню.

Вместо ответа он метнулся к ней и крепко прижал к стенке. Она попыталась схватить его всей пятерней за член, но Хобарт, вероятно, это предвидел и поймал ее руку, после чего влепил пощечину. Потом он быстро вставил в Лили орган и обслюнявил все ее лицо. Она машинально вскрикнула (скорее, от воображаемой, нежели от реальной боли), словно под рукой неопытного интерна.

По знаку Лили Хобарт вскоре перенес ее через всю комнату, чтобы она могла видеть, чем занимается проповедник.

Тот доел голландский яблочный торт и приступил к ревенному пирогу с решеткой.

— Тебе нравится за ним наблюдать, или вернемся к стенке? — спросил Хобарт.

— Хобарт, умоляю, — запричитала она. — Отпусти, ну пожалуйста.

Тогда он вонзился еще глубже и, судя по ее гримасе, все-таки причинил боль.

— Ты ведь помнишь, Лили, я долго не могу кончить. Да, я медлителен, но забочусь о тебе больше других. Сегодня на меня свалилось великое счастье. Понимаешь, назло всем остальным, ты была суждена мне… Как ты податлива, Лили!

После этих слов она начала извиваться, пытаясь вырваться, но он крепко ее поцеловал и снова загнал свое орудие.

— Это чертовски несправедливо! — казалось, Лили не произносит, а выхаркивает слова. — Ральф, — крикнула она в сторону кухни, — иди сюда и наведи порядок.

Во время оргазма Хобарт так громко вскрикнул, что пастор вышел из кухни. Он с большим трудом проглотил кусок, напомнив Хобарту участника соревнования по поеданию тортов, и осуждающе взглянул на совокупляющуюся парочку.