Чудеса в подвале - Евгения Бабина

Пупырь подскочил как ошпаренный.

— Какие еще кроссовки?

— Здесь под кроватью я поставил свои кроссовки. А сейчас пришел, и их нет.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что я у тебя их украл? Ё! — сразу же рассвирепел Пупырь.

— Нет, я не хочу сказать, что ты украл! Но готов биться об заклад, что когда я уходил недавно, мои кроссовки были еще здесь.

— Биться обо что? — было заметно, что Пупырь впадает в какой-то ступор от незнакомых слов…

— Об заклад!

— Ты это… Не гони… — рассвирепел бурсак, — А то можно и это… по лицу схлопотать…

В комнату вошла Козлявская вдвоем с какой-то молодой женщиной.

— Пупырников! Что здесь происходит? — строго спросила старшая воспитатель, уловив последнюю фразу Пупыря.

— Нелли Трофимовна, этот новенький ненормальный! Говорит, что будет биться головой об стену… А еще он утверждает, что у него сперли какие-то кроссовки.

— Не сперли, а украли! — поправила Пупырникова Козлявская. И словно спохватившись, воскликнула, — То есть, как это украли?..

Нафаня смутился… Он вовсе не говорил, ни что «сперли», ни что «украли»… Чего это они так разошлись? Куда же делись кроссовки?.. Может быть, подшутил кто-то?!

— Я оставил их под кроватью и ушел. Прихожу, а кроссовок нет, — попытался объяснить Нафаня.

— До того, как ты здесь появился, у нас не было воровства! — Козлявская пождала и без того тонкие губы. — Обвиняя своих новых товарищей, ты совершаешь непростительную ошибку. Ты хорошо подумал, решаясь на такой шаг?

— Какой шаг? Да я никого не обвин… — начал было Нафаня.

Но Козлявская не дала ему говорить и перебила:

— У тебя вообще были кроссовки-то? Может быть, и не было их? А ты нам тут сказки рассказываешь… Выдаешь желаемое за действительность… Ты, часом не фантазер?

Нафаня даже не знал что ответить. Ему не верят! Дома такого не было никогда… Как тут не вспомнить про маму. Мальчику стало себя невыносимо жалко.

Это высшая степень жалости, когда жалеешь самого себя. Хуже не бывает. Такая тоска!..

На вопрос Нелли он уже никак не ответил. Просто промолчал. Да и что тут можно сказать? Неужели они думают, что он пришел сюда в тапочках?! Ерунда какая-то…

— Светлана Сергеевна, полюбуйтесь, это ваш новый воспитанник. Каков а? — Козлявская обратилась к своей спутнице. — Не успел появиться, как уже несет напраслину на своих товарищей… Вдобавок, чуть ли не драку здесь устраивает!

Светлана Сергеевна, работала воспитателем той группы, куда определили Нафаню. Козлявскую она боялась как огня. Светлана хорошо уяснила себе порядок царящий в детском доме: ни при каких обстоятельствах нельзя перечить старшей воспитательнице. Собственного мнения в этом заведении иметь нельзя. Всем здесь заправляет Нелли. Скажешь, что-нибудь против, и всё! Выгонят с работы с волчьим билетом. А куда потом устроишься? Да еще если понадобится, характеристику плохую дадут… Нет, тут обеими руками за свое место нужно держаться…

Поэтому Светлана Сергеевна никак не могла вступиться за беднягу. Даже видя, что в отношении Нафани сейчас творится несправедливость, и в душе жалея его. А что ей оставалось?! Да ничего! Только поддакивать этой диктаторше Козлявской. Со своим уставом в чужой монастырь не ходят! А это их монастырь…

Козлявская, тем временем, разгневалась совсем не на шутку.

— Вот что, милый мой. Пойдем ко мне в кабинет, разбираться! — заявила она Нафане. — Придется мне самой этим делом заняться. Все сама! Все сама!.. Чуть-чуть не досмотришь, и уже бардак… Никому ничего нельзя поручить…

По пути в кабинет Козлявская еще долго ворчала. Следом понуро плелся Нафаня.

Недалеко от Нелиного кабинета, они натолкнулись на группу воспитанников играющих в «чу» на деньги. Так в детском доме коротко называли «чуньку». Здесь вообще многое было по-другому. Свои правила. И даже «чу» было не простым, а двойным…

Один из бурсаков положил две монеты на ладонь. Подбросил их и, перевернув руку, мягко поймал тыльной стороной кисти руки.

Но это еще не все! Далее, опять подбросив деньги вверх, он должен был успеть поймать их по очереди. Это в простом «чу» можно ловить сразу обе монеты. А в «двойном чу», только каждую отдельно…

Не успеешь, уронишь, и ход переходит к сопернику. Успеешь — деньги твои. Нафаня обо всем этом узнает позже, как и то, что существует еще и «тройное чу»… Но, это уж совсем высший класс, оттачиваемый годами.

Сейчас же, он был просто поражен: Козлявская прошла мимо играющих, не обращая на них ровным счетом никакого внимания!

Но еще более странным было то, что бурсаки, конечно же, заметив старшую воспитательницу, тоже спокойно продолжали играть…

Отсюда напрашивался совсем уж нехороший вывод: азартные игры, да еще на деньги, в детском доме прегрешением не считались. То есть почему-то были нормой! Да где же такое видано?..

В обычной школе подобное относилось к наиболее тяжелейшим проступкам.

Присесть Нафане естественно не предложили. Весь процесс так называемого «разбирательства» он покорно простоял на ногах.

Козлявская, удобно устроилась в кресле и закурила тонкую длинную черного цвета сигарету с золотым ободком.

— Запомни! Если, будешь продолжать настаивать, что у тебя пропали какие-то кроссовки, то я вынуждена буду тебя наказывать за ложь. Не рекомендую со мной ссориться! Очень не советую…

Козлявская встала и прошлась по комнате, распространяя с собой, как показалось Нафане, очень противный специфичный запах ароматизированных сигарет…

— Ответь мне, пожалуйста: ты по прежнему считаешь, что кто-то у тебя украл обувь?

Нафаня молчал. Он никогда ничего такого и не говорил. Но спорить сейчас об этом ему уже почему-то не хотелось.

Козлявская видя нерешительность мальчика, осталась довольной. Ей понравилось, что он не возражает.

— Я отдам распоряжение кладовщице, чтобы тебе все-таки выдали какие-нибудь ботинки. Нужно же в чем-нибудь ходить в школу…

Старшая воспитательница остановилась возле книжного шкафа. Она начала перебирать что-то там, внутри. Слышался звон каких-то склянок…

Нафане не было видно, что делает Нелли, так как ему мешала открытая створка шкафа.

Не переставая рыться на полках, Козлявская продолжала:

— Дадут тебе ботинки в том случае, если ты признаешь, что у тебя не было никаких кроссовок… Сам пойми: мы не можем выдавать каждый день новую обувь, если воспитанник будет ее терять. Обрати внимание — ТЕРЯТЬ! Так как украсть ее у нас не могли. Это уже давно всем ясно, кроме тебя. Так что, ты сейчас пойдешь к себе в спальню. И до завтра подумаешь над тем — где и как ты ПОТЕРЯЛ свои кроссовки!

Старшая воспитательница закончила свои манипуляции в шкафу и внезапно подошла к Нафане.

— Ну-ка! Быстро! Руки! Руки ладонями вверх покажи! — резко и неожиданно скомандовала Нелли.

Нафаня вздрогнув, ничего не понимая, послушно вытянул ладони.

И здесь произошло нечто совсем непредвиденное, и совершенно ужасное… Козлявская резко положила ему в руки живую огромную, противную, гадкую двухвостку…

Нафаня вскрикнул от отвращения и, отдернув руки, пятясь, выскочил из кабинета.

Он побежал в свою спальню… Вслед ему довольно долго летел хохот Козлявской. Мальчику от ужаса казалось, что этот демонический смех как колокол звучит повсюду, многократно отражаясь от каждой стенки здания. И никуда от него не денешься, даже если ладонями закрыть уши. Психбольница!..

Где она взяла живую, такую огромную двухвостку? И главное: абсолютно неясно, зачем она вообще все это устроила. Никакой здравой логике это не поддается. Может быть Козлявская ненормальная? Или маньячка! Дикость какая-то!

«Боже! Как мне плохо, как мне плохо?»- приговаривал про себя Нафаня. Но, он еще не предполагал, что ожидает его сегодня в спальне…

В этот вечер, почти сразу после ужина, Нафаню впервые избили. Били несколько человек, среди которых наиболее жестокими были Катя и Пупырь. Нет, другие тоже особой добротой не отличались, но делали они это скорее не от большого желания, а просто подчиняясь инстинкту стаи. Не будешь как они — и завтра «уделают» тебя…

Самое удивительное, что от Нафани ничего и не требовали. Его били просто так…

Ночью Нафаня никак не мог уснуть. Он лежал на своей кровати в одежде, свернувшись калачиком под одеялом, вспоминал родной дом и тихонечко плакал. Со временем он научится плакать так тихо и незаметно, что сможет это делать даже не таясь…На глазах сверстников… Никто и не догадается… Плачешь где-то внутри, а снаружи все как обычно… В детском доме самое главное, чтобы ты был незаметен и тих… Иначе всегда найдется желающий напомнить тебе твое место…

Страдал Нафаня сейчас не только от обиды и унижений, но и от голода. Молодой здоровый организм требовал еды. Он уже почти сутки ничего не ел. Ужин в детском доме был ничуть не лучше обеда. Та же безобразная свалка у раздачи. И так же, тем ребятам кто был последним в очереди, ничего опять не досталось. Давали все ту же кашу, хлеб и жалкое подобие чая. Но если в обед Нафане перепал кусочек хлеба, то ужин оказался еще скромнее. На этот раз, когда подошла его очередь, на раздаче оставался только чай, который он выпил в полном одиночестве, так как Буша в столовой почему-то не было.