Приключения мальчика с собакой - Остроменцкая Надежда Феликсовна

Все накинулись на еду. С набитыми ртами они обсуждали, как быстрее привести миопарону в порядок. На Клеона и Льва никто не обращал внимания и никто не поглядел в сторону полумертвых рабов, которых Приск и другие матросы втащили на палубу. У Клеона сводило челюсти от голода. Лев чинно сидел возле хозяина, и только длинная струя слюны, свисавшая из угла рта, выдавала его томление. «Если я буду молчать, — подумал Клеон, — мы со Львом умрем от голода, и этого даже никто не заметит».

— Я хочу есть, — сказал он, ни к кому не обращаясь. — Я хочу есть. И Лев тоже.

— Мальчик и собака голодны! — воскликнул Церулей. — Эй, Фидипп! Немедленно дать мяса и оливок мальчику и собаке. Да вина им обоим! Такой умный пес, наверное, лакает вино! — Довольный своей шуткой, Церулей захохотал.

Пираты, отдыхавшие на палубе, подхватили его смех. Развалясь на не обсохших еще досках, они ели и пили, радуясь отдыху. Фидипп обносил их вином, холодным вареным мясом и маринадом.

Церулей поднялся и с усмешкой оглядел палубу:

— Хо-хо!.. Можно подумать, что ужинаешь у какого-нибудь богача в Риме. Клянусь богами! Не хватает только флейтисток и венков.[18] — Он широко обвел рукой вокруг: — Тут и пирующие и трупы гладиаторов…

Клеон, набивший рот мясом, поперхнулся от этой шутки. Церулей весело подмигнул ему:

— Говорят, аппетит римлян возрастает, если кровь брызжет на их кушанья.

— Ну, ну, это сказки, — сказал кормчий, ласково глядя на побледневшего мальчика. — Не слушай его. Никто в триклиниях[19] не устраивает сражений. Это он просто так говорит… чтобы попугать тебя.

— А-а, — протянул Церулей, — в триклиниях не сражаются! Так если он плохо будет служить мне, я отдам его в школу гладиаторов. Тогда уж, хочешь не хочешь, а придется тебе сражаться и убивать на арене своих лучших друзей!.. Смотрите-ка, позеленел, словно незрелая оливка! — Церулей щелкнул Клеона по лбу и захохотал.

Его смеху вторил Гликон, пираты, лежавшие поблизости, и даже кормчий. Испуг пастушонка, вообразившего, что он может стать гладиатором, казался всём крайне забавным.

— Следуй за мной, как тень, и я, может быть, помилую тебя! — важно сказал Церулей.

Он направился к Приску и его помощникам, хлопотавшим возле обессиленных гребцов. Клеон и Лев, оставив еду, поплелись за ним.

Один из пиратов, приподняв голову невольника, раскрыл ему рот, и Приск, словно в подставленную чашу, влил в него немного вина. Гребец судорожно глотнул и через несколько секунд открыл мутные глаза.

— Это альбанское и мертвого оживит, — заметил Церулей, когда последний из гребцов зашевелился. — Теперь накормите их, и пусть уснут. Завтра чуть свет поднимите их!

— А с этими что делать? — Приск указал на двух невольников, лежавших в стороне. — Этот сидел последним в ряду и не успел поднять весло, когда началась буря. Ему раздавило грудь рукояткой. А другой, не знаю уж как, сломал руку.

— Зачем же на них тратили вино? — недовольно сказал Церулей. — Надо было сразу бросить их за борт. Какой нам прок в калеках? — Не глядя на раненых, он пошел дальше.

Деловитая жестокость Церулея потрясла Клеона. Не в силах двинуться с места, он растерянно смотрел вслед предводителю пиратов.

Клеон понимал, что иногда нельзя удержаться от проявлений жестокости — например, во время драки. Но это — гнев боя, когда темнеет в глазах и перестаешь замечать собственную боль и торжествуешь, нанося удар врагу. Клеон знал также, что можно мечтать о мести притеснителю; он сам обдумывал способ, как отомстить Дракилу… Но выбрасывать в море живых людей только потому, что они стали непригодны к работе… К каким же страшным злодеям попал он?… И как от них спастись?

Пираты подхватили раненых и потащили их к борту миопароны. Раб с раздробленной грудной клеткой хрипел, безразличный ко всему. Другой, у которого был перелом, цеплялся здоровой рукой за уцелевшие во время бури канаты и кричал:

— Рука скоро заживет!.. Я смогу делать какую-нибудь другую работу! Рука заживет!

Их обоих связали и бросили за борт.

Никто на палубе даже не повернул головы в их сторону. Все продолжали пить, есть и болтать, словно ничего не случилось.

До этой минуты Клеон втайне гордился покровительством, которое предводитель пиратов оказывал ему и Льву. Теперь мальчик почувствовал себя беззащитным. Он пробрался на нос корабля и, стоя там, глядел на чужой берег, над которым, словно страж, поднималась огромная гора.

За спиной Клеона раздался плеск. Мальчик оглянулся. Это Приск прыгнул с борта миопароны и поплыл. За ним прыгнул второй пират, третий, и все пустились вплавь к берегу.

Церулей, перегнувшись через борт, кричал им вслед:

— Не болтайте там лишнего!.. Не задерживайтесь!..

— Зна-аем!.. — донесся ответ.

Счастливые! Церулей послал их на берег. Таким пловцам, как Клеон и Лев, тоже было бы легко добраться до берега: буря утихла, море мягко покачивало миопарону… Ох, как хотел бы Клеон убежать от пиратов! Если бы Церулей послал его со Львом, они бы ни за что не вернулись… Но что там за прибрежными скалами? Найдется ли там хоть один человек, который приютит их и даст им работу? Или там схватят их другие разбойники и продадут в рабство?… Впрочем, стоит ли об этом думать! Все равно с корабля не уйти. Пираты не поставили стражу, но, если бы Клеон прыгнул за борт даже ночью, кто-нибудь мог бы услышать плеск.

Сине-зеленая мгла становилась все непрогляднее. Грохот волн за бухтой утих. Наступила ночь. Пираты укладывались на палубе спать. Рабов-гребцов потеснили к середине судна и связали парами, чтобы они не могли бежать. Клеон решил до поры до времени притвориться покорным и ждать: может быть, боги пошлют ему случай избавиться от этих страшных людей.

Мальчик побрел по палубе, разыскивая среди спящих Церулея. Предводитель пиратов лежал на корме. Возле него, обняв колени, сидел Гликон.

— Ты что же, решил сегодня никого не посылать к отцу нашей пленницы? — спросил он.

— До возвращения лазутчиков, — зевая, ответил Церулей. Клеон слегка сжал челюсти Льва. На их условном языке это означало: «Тихо!» Мальчик и собака стояли неподвижно, стараясь не дышать.

Немного помолчав, Гликон заговорил снова:

— Кормчий сказал, что имение этого римлянина должно быть недалеко отсюда, миль[20] тридцать, не больше. Он предполагает, что хозяин приехал из города, чтобы наблюдать за весенними работами… А если его на вилле нет? Придется посылать человека в Рим… Почему бы тебе самому не отправиться в эту Нолу? Кто лучше и быстрее тебя сможет принять нужное решение?

Церулей снова зевнул и лениво проговорил:

— Я вижу, тебе очень хотелось бы от меня избавиться. Ты и свирепого пса мне привез, в надежде: что он меня загрызет, и пытался взбунтовать людей, болтая о том, что я подстригал волосы… а теперь стараешься сплавить меня с корабля… Уж не думаешь ли ты завладеть этим суденышком?

— Ты подозрителен, как женщина, — пробурчал Гликон.

Церулей тихо рассмеялся.

— А не хочешь ли поехать на виллу ты?

— Чтобы рассеять твои подозрения… — пробормотал Гликон.

— Вот и отлично! — с издевкой сказал Церулей. — Я дам тебе лектику[21] и лектиариев, которые тебя понесут, да еще десятка два провожатых. Ты отправишься в путь, словно какой-нибудь знатный римлянин. Они вечно таскают за собой кучу рабов и клиентов,[22] чтобы похвастаться своим богатством. А твоя «свита» постарается, чтобы ты не улизнул с деньгами.

Гликон деланно рассмеялся:

— Ну и шутник же ты, Церулей! Клянусь богами, я не встречал еще такого весельчака!

Церулей, зевая, потянулся.

— Ложись, Гликон! Уснем до прихода лазутчиков. Они разбудят нас, когда вернутся.