История моей одиссеи - Петр Ефимович Люкимсон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но самое главное – на вокзале было множество красивых женщин, большинство из которых было значительно старше меня.
Что скрывать – как и любого 17-летнего меня постоянно сжигала, буквально сводила с ума жажда женщины, но на тот момент у меня не было абсолютно никакого сексуального опыта.
Я был девственником, в отличие от многих моих сверстников, говоривших, что у них такой опыт уже был. Впрочем, если честно, я тоже это пару раз кому-то говорил, сам уж не знаю для чего, и, возможно, отсюда и брали начало многие мои неприятности.
То есть теоретически я был в этом плане очень даже подкован. Как-то в гостях у одного одноклассника тот показал мне книжный шкаф, в который его отец детям почему-то лазить категорически запрещал. Естественно, мы вместе тут же туда залезли, и обнаружили в утробе шкафа не только почти все романы про прекрасную Анжелику-маркизу ангелов, но и «Новую книгу о супружестве» Рудольфа Нойберта, а также красный переплет, на котором золотыми буквами было выведено: «Дипломная работа». Я заинтересовался, чей это диплом и что там написано, и внутри обнаружилось самиздатовское издание перевода «Техники современного секса» Строка.
Обе книги я тогда взял домой "на один день", в ту же ночь прочел и выучил почти наизусть.
Вот почему я с полным правом мог сказать, что, если бы мне пришлось защищать диплом по «Технике современного секса», я бы сделал это с блеском и получил бы твердую «пятерку». Но, как сказал, увы, не я, «суха теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет».
Поэтому сидя в жестком вокзальном кресле, я смотрел на сидящих напротив меня и проходящих мимо женщин, каждую мысленно раздевал и с каждой (тоже мысленно, разумеется) реализовывал все советы великого Строка.
Фантазия у меня работала хорошо, и порой получалось представить все так явственно, что сидевшая рядом женщина каким-то странным взглядом посмотрела на мои брюки.
Я вдруг обнаружил, что мне нравятся не только молодые, но и даже пожилые, почти под тридцать, женщины. В самом этом желании мне увиделось нечто особенно постыдное, извращенное, и, чтобы стряхнуть наваждение, я решил немного пройтись по вокзалу. Деньги у меня все еще были – целый рубль и 20 копеек.
Спустя какое-то время я решил исполнить то, чего уже давно хотел, но никак не решался – подойти к цыганам.
Цыган на минводском вокзале было много, их дети то и дело сновали между скамейками, а их женщины в каких-то особых, длинных и расцвеченных яркими красками платьях и юбках, с такими же цветными шалями на плечах, обилием золотых украшений на руках и на шее, мгновенно бросались в глаза, представляя собой разительный контраст с одетой во все либо серое, либо черное и темно-синее, либо просто в какое-то невзрачное, бесцветное, но никак не в цветное, остальной огромной массой народа.
Я вдруг подумал: а не оставить ли мне, как Алеко, неволю душных городов, прибиться к их цветному шумному табору, некоторое время побродить по России, а потом все это описать в книжке? Знатная ведь может получиться книжка… Но прежде всего, надо было, конечно, завоевать их доверие – без этого они к себе не примут.
Движимый такими тайными намерениями, я направился к ближайшей цыганке, возле которой крутились двое мальцов. В голове при этом сами собой вспыхнули одни из самых любимых моих строчек Вадима Шефнера, с которыми я в тот момент себя полностью отождествлял:
– Печали, печали, печали
На сердце твоем и лице.
Печали поменьше – в начале.
Печали побольше – в конце.
И жизнь догорит, как цигарка,
И в ящик сыграешь, дурак…
– Ну что ты гадаешь, цыганка?
Я все это знаю и так!
Я сам понемногу умею
В своей разбираться судьбе.
Цыганка! Гадай пострашнее –
Тогда я поверю тебе!
– Погадать тебе, кучерявый? Деньги есть? – взглянула на меня цыганка.
– Нету! – ответил я.
– Врешь! Есть! Немного, но есть. Купи детям булочки, а я тебе погадаю! – она кивнула в сторону проходившего мимо лоточника с ватрушками, булочками и бубликами.
И я потратил 20 копеек на две булочки для ее детей – чего только не сделаешь, чтобы оставить неволю душных городов и стать членом цыганского табора!
– Ладно, давай руку! Всю правду скажу, так и знай…, – проговорила она, взяв меня за ладонь.
И дальше началось.
– Ты сейчас бежишь из-за женщины…
Это была правда. Я кивнул, но она как будто этого не заметила.
– Вина на тебе, касатик! – вдруг бросила она. – Ты женщину сильно обидел. Несправедливо обидел, зря, потому и бежишь…
Это тоже была правда – случилась у меня одна неприятная история в девятом классе. Чувство вины за нее меня все еще время от времени жгло, и с этой истории, возможно, и в самом деле начались мои личные беды. Хотя прямого отношения к моему побегу она не имела, и бежал я не из-за этого.
Это был первый и последний раз, когда мне кто-то гадал. Обращение к гадалкам, как известно, строго запрещено нам, евреям, Торой, но я тогда этого, разумеется, не знал.
Именно в тот день я и сделал открытие, в правильности которого не уверен, но все же поделюсь с теми, кто читает эти торопливые заметки: цыганки гадают не по руке!
То есть, может, они что-то и читают по ладони, но это не главное. Рука им нужна больше для того, чтобы вступить с вами в близкий контакт, почувствовать вас, и уже затем они как бы считывают заложенную внутри вас информацию – подобно тому, к примеру, как мы сегодня подсоединяем переносной диск к компу и перекачиваем на него через проводок все нужные нам файлы с жесткого диска.
– Бежишь ты, и любовь свою ищешь, да только не там ищешь! – продолжала цыганка. – Любовь твоя тебя дома ждет. Вижу, скоро, очень скоро ты ее встретишь, и вот с ней у тебя будут и дети, и дальняя дорога, и хороший дом. Красивые деньги будешь зарабатывать, касатик, очень красивые деньги… Вот только богатым никогда не станешь: деньги у тебя будут в дверь
