Преступление Кинэта - Жюль Ромэн

Распространился сильный запах ладана. Должно быть, в ризнице разжигали кадила.

— Запахло похоронами, — сказал наборщик. — Не люблю я этого.

— Итак, вы вернулись туда вторично. Сколько времени прошло между первым и вторым разом?

— Не больше получаса.

— Как странно вы вели себя! И во второй раз вам удалось отыскать…?

— Во всяком случае я нашел кое-что.

— Куда вы дели найденное?… Вы не отвечаете?… Вы не хотите отвечать?

— Часть я держу при себе.

— А остальное?

Легедри не ответил. Он болтал головой, морщил лоб, приоткрывал рот.

— А первый пакет? Вы оставили его в песке, за будкой?

— Нет, я взял его оттуда.

— Когда?

— Вскоре после того, как ушел от вас.

— Он еще был там?

— Кому бы вздумалось искать его в таком месте?

— Никто не видел, как вы его брали?

— Место это совсем не людное. Я дождался подходящей минуты.

— А где он теперь?

Легедри опять медлил с ответом. Кинэт порывисто встал.

— Ах, вы слишком глупы! Идемте к вам. Там удобнее объясняться. Наплевать на старуху. Идите вперед. Да идите же! Я пойду за вами.

Кинэт испытывал потребность говорить громким голосом, встряхнуть Легедри. Он прибавил:

— Может быть, она спросит, не встретили ли вы меня. Скажите, что нет.

— А! Вы уже заходили на улицу Тайпэн?

— Конечно. А то как же?

— Если вы ничего не имеете против, я знаю другое место, где мы чувствовали бы себя свободно.

— Какое?

— И там не пришлось бы шептаться, как на исповеди. Только нужно прокатиться в метро. Чтобы не шагать слишком долго.

— Какая остановка?

— Бастилия. Дело пяти минут. Это кабачок под сводами Венсенского виадука. Там есть задняя комната; если, сидя в ней, вы наступите на лапу собаке, то субъект за стойкой ничего не услышит. Однажды я орал благим матом, подзывая слугу. А он хоть бы что.

— Не находится ли этот кабачок под наблюдением?

— Чьим? Нет. Туда заходят влюбленные. Или парни, которым хочется вздремнуть часок-другой.

— Откуда вы это знаете?

— Я работал в типографии на Лионской улице.

V

ЛЮБОВНЫЕ ДЕЛА ЛЕГЕДРИ

— Да, повторяю, вы дурак. Вы как будто воображаете, что я расспрашиваю вас о деньгах и о прочем с намерением у вас их стибрить. Идиот! Вы еще не отдаете себе отчета, что, скрывая от меня что бы то ни было, вы лишаете смысла все мои старания помочь вам. Между тем, ваше положение ясно. Если я позволю вам падать, знаете ли вы, как именно вам предстоит упасть? Телом — в сторону, а головой — в корзину с опилками.

Легедри побледнел. Мешки под глазами набухли и покраснели, словно от ожога какой-нибудь кислоты. Он пробормотал:

— Это неизвестно! Это неизвестно!

— Это очень даже известно. Я не стану терять времени и объяснять вам все ошибки, которые вы наделали с самого начала. Продолжайте в том же духе и песенка ваша спета. Если бы у них был дактилоскопический снимок с Ваших пальцев, вас арестовали бы сегодня же. Через три дня вас арестуют из-за вашей ослиной глупости.

— Ослиная глупость! — повторил Легедри, внезапно задетый этим выражением. — Вовсе уж не так часто я делаю глупости.

— Я сейчас докажу вам, что одна из сделанных вами глупостей просто невероятна. Кубышка… или она у вас, или она в другом месте. Предположим, она у вас в комнате. Как бы вы ее ни прятали, ваша привратница рано или поздно найдет ее. Продолжение ясно. Если же она в другом месте, значит, вы ее доверили кому-то. Следовательно, вы доверили кому-то вашу жизнь. Понимаете?

— Положился же я на вас! Можно, надеюсь, в такой же мере положиться и на кого-нибудь другого!

— Ваше рассуждение нелепо. То, что вы попали тогда именно ко мне, — чудо. На второе чудо не рассчитывайте. Извольте, я скажу вам, где она, эта кубышка!.. У вашей любовницы; да, у женщины, о которой вы говорили мне, которая приходила к вам накануне того дня.

Легедри опустил голову. Он был охвачен восхищением, страхом, злобой.

— Вот видите, — с горьким самодовольством продолжал Кинэт, — вас нетрудно вывести на чистую воду. Вы классический преступник. Вы идете проторенной дорожкой. Не нужно особого искусства, чтобы поймать вас.

Он развел руками.

— Ну, как угодно. Ничего тут не поделаешь. Куш достанется вашей любовнице. Может быть, она уже на набережной Ювелиров… Я же должен во что бы то ни стало выпутаться из этой истории. О, выход у меня есть: пойти к моим прежним начальникам… сказать им… да почти правду, боже мой, что я сжалился над вами, что мне пришла в голову несколько романтическая мысль спасти вас, использовав мои знания в этой области… но что вы оказались неинтересны и я раскаиваюсь.

— Вы этого не сделаете!

— Они немного слишком тщательно намылят мне голову, вот и все. Человек, работавший с ними, остается их коллегой при любых обстоятельствах. (Кинэт играл свою роль без малейшего усилия; его даже щемила тоска по этому прошлому, которое могло бы принадлежать ему.)

— Вы этого не сделаете…

Тон Легедри, сперва резкий, почти угрожающий, снова становился жалобным.

— На самом деле все иначе, чем вы думаете. Моя подруга ничего не знает. Пакет не у нее. Нет, правда. Она положила его в свой сейф в том виде, в каком он был.

— В какой сейф?

— У нее сейф в банке, ящик, знаете. С тайным запором.

— У вашей любовницы сейф в банке? Что вы сочиняете?

— То есть не совсем в банке. В сберегательной кассе, на улице Кок-Герон. В двух шагах от Французского банка. Это то же самое. У нее книжка, и на эту книжку она снимает ящик в сейфе за восемнадцать франков в год. Недорого.

— Однако… что же это за женщина?

— Она не такая, как вы думаете. О, вовсе нет. Она занимается торговлей. У нее собственный магазин.

— Она замужем?

— Да. За солидным человеком.

— Вот как! Судя по вашим словам, вы часто бывали стеснены в средствах, доходили почти до нищеты…

— До нищеты я не доходил.

— Хорошо; до полного отсутствия средств. И эта женщина, находясь в таких хороших условиях, не помогла вам?

— Во-первых, я не особенно-то люблю просить у женщин денег. Очевидно, вы все еще принимаете меня за апаша и сутенера.

— Ваша щепетильность делает вам честь. Однако, многие предпочли бы взять деньги от женщины, чем дойти до убийства женщины… Тем более, что вы могли бы впоследствии вернуть их.

— Нет… Мы недостаточно давно знакомы. Это бы разочаровало ее. Надо вам сказать… ее представление обо мне не совсем соответствует действительности… Я не признался ей, что я жалкий печатник. Она принимала меня за молодого человека из хорошей семьи. Я сказал ей, что я инженер.

— И она вам поверила!

— О! Знаете… Она молода… И потом я не говорил ей, что я инженер, окончивший Политехническое училище… Нет. Просто инженер… вроде техника.

— Но ведь она приходила к вам на улицу Шато?

— Считалось, что я безработный. Она знает, что инженерам трудно найти место. Поссорившись с семьей, я остался без гроша. К тому же она думает, что мне всего двадцать шесть лет.

— Она порядочно наивна, ваша подружка! Ну, а как вы устроились с сейфом?

— Да никак. Я ей сказал, что это драгоценности, семейные бумаги… и деньги, мне не принадлежащие… что это нужно свято беречь… что некоторым людям очень хотелось бы завладеть документами и помешать мне получить наследство. Таким образом, если бы она и вынула пакет из ящика раньше, чем я переехал бы в другую комнату или обзавелся собственным сейфом…

— Она не заглянула бы в него?

— Ручаюсь в этом головой. Она не сочла бы себя вправе поступить так. Да и что бы она нашла? Всего-навсего несколько драгоценностей, самую малость золотых и серебряных изделий…

— И деньги?

— Да.

— В каком виде?

— Ассигнации. Несколько стопок монет в двадцать франков. Один золотой в сто франков, три в пятьдесят и один в сорок.

— В сорок? Это большая редкость.

— Еще бы! С ним я не расстанусь.

— А семейные бумаги?

— Они налицо. Я вложил в пакет нескольких старых писем от отца к матери, которые у меня сохранились. Я незаконнорожденный. Мой отец был очень почтенным человеком. Если она прочтет эти письма, она скажет себе, что они могли бы служить доказательством в вопросе о моем происхождении. И вдобавок они превосходно написаны, на хорошей бумаге и все такое. Она убедится, что я не лгал относительно моей семьи.

— Но муж? Вдруг ему придет фантазия осмотреть сейф?

— Нет. Он туда не ходит вовсе. Ведь книжка на имя жены…

— …С которой вы, следовательно, виделись опять, несмотря на все свои обещания. Сколько раз?

— Один раз только, когда я ей отдал пакет.

— Вы лжете.

— И еще раз мельком; но это не считается. Всего два раза. Клянусь вам.

— Вы ничего не говорили ей о… деле? Абсолютно ничего?